Губерт обернулся и свысока посмотрел на умное лицо сидящего за столом Леви.
— В самом деле?
— Да, но не сядете ли вы снова?
Лорд понял, что начинается торг, к которому он питал отвращение. Но положение его было отчаянное, и он остался.
Молча выслушал Губерт совершенно неожиданное предложение Леви, оно его глубоко поразило и противоречило всем его инстинктам. Он был слишком человеком своего века, чтобы кичиться своим старинным именем и знатным происхождением, но все же мысль жениться на дочери еврея и ростовщика отталкивала его.
Первым его порывом было немедленно отказаться с негодованием, потом он подумал о дяде, старом маркизе, о своих друзьях — и решил промолчать.
Вениамин Леви наблюдал за ним с сильно бьющимся сердцем. Наступил давно подготовляемый им момент. Оказывается, каждый, даже недюжинного ума человек, может иметь слабость, заставляющую его придавать значение вещам, которые сами по себе имеют очень малую цену. Слабостью Вениамина Леви было его страстное желание видеть свою дочь Ванессу женой одного из английских пэров. Никто во всей Великобритании не знал лучше его, что представляет собой английская аристократия, каковы ее стремления и ошибки, ее доходы и наследственные пороки, так же как и общий нравственный облик. Он хотел, чтобы его зятем стал не просто пэр, но самый лучший из пэров, имеющихся на рынке, — и Сент-Остель был венцом его честолюбивых планов. Этот представитель древнего рода и владелец больших поместий пользовался огромным успехом у женщин и был самым популярным и наиболее уважаемым членом Тарф-клуба.
«Он пользуется престижем» — таково было меткое определение Леви, и еще до войны, когда Ванессе было всего 9 лет, он поставил перед собой эту цель и неуклонно стремился к ней. Он считал, что «молодые» дамы в возрасте от сорока до пятидесяти лет, воздвигавшие вокруг Сент-Остеля жертвенники любви, займут его время и внимание, пока настанет час, определенный судьбой ему, Вениамину Леви. И все это время счастье улыбалось ему — судьба охраняла Губерта от пуль, газа и ядер, тогда как остальные члены его семьи покинули этот мир. Когда возник план эксплуатации изобретения, Леви в душе поздравил себя, потому что хотя дело, которое предстояло ему, и было щекотливым, он знал, что козыри в его руках, и он должен выиграть.
Неудивительно поэтому, что сердце его билось быстрее обыкновенного в ожидании ответа Сент-Остеля.
— Вы знаете, что я оказался в тупике и буду, вероятно, вынужден принять ваше предложение, мистер Леви, — промолвил наконец Губерт и снова поднялся. — Но я прошу дать мне ночь на размышление.
— Я сделал вам очень хорошее предложение, мой дорогой лорд, и все останется в тайне. Ваши друзья получат пять процентов на деньги, вложенные в дело. Через год или два вы станете вдвое богаче, чем были прежде. Никто даже не заподозрит, что в вашем деле что-то не ладилось. Вы избегнете скандала, и имя Сент-Остель останется незапятнанным — и ценой всего этого будет ваша женитьба на молодой, красивой, прекрасно воспитанной девушке.
Лорд Сент-Остель только взглянул на банкира, затем слегка пожал плечами и зажег другую папиросу.
— Завтра утром я по телефону сообщу вам свой ответ, — произнес он и вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
— Скоро я буду дедушкой английского лорда, — прошептал после ухода своего посетителя Леви, потирая свои красивые руки.
В этот вечер в опере давали «Мадам Батерфляй», и несмотря на то, что было еще рано, публика уже заполняла лестницы, ведущие в партер. Среди зрителей была пожилая дама, казалось, сошедшая со страниц одного из романов Бальзака: ее внешность и манеры заставляли оживать представления о француженке 40-х годов. Она была привлекательна, несмотря на свой суровый и несколько угловатый вид. Даму сопровождала молодая девушка с огромными черными нежными глазами, прелестным, ярким, как вишня, ртом и блестящими черными волосами, туго-натуго затянутыми и собранными сзади в роскошный узел. Великолепные нити жемчуга, обвивающие высокую, поразительно белую шею девушки, заставляли забыть о ее старомодном платье. Дамы заняли свои места, расположенные так, что им была видна публика, занимавшая ложи.
С той минуты как поднялся занавес, девушка не отрывала глаз от сцены, да и как могло быть иначе — ведь она впервые была в опере Англии.
После окончания первого действия девушка по-итальянски обратилась к своей спутнице. Музыка, видимо, пробудила в ней какие-то новые чувства — легкая краска покрыла ее бледные щеки, глаза зажглись как звезды, нежные губы приоткрылись.
На нее долго никто не обращал внимания, до такой степени даже красавицу может обезобразить некрасивое платье и немодная прическа. Но все же один старый франт, наведя на нее бинокль, сказал другому:
— Что за глаза! И какой вид имеют ее волосы на фоне стриженых голов дам, сидящих сзади.
В это мгновение девушка посмотрела в их сторону, но встретилась взглядом не с говорившим старым господином, а с лордом Сент-Остелем, который только что вошел в ложу и лениво осматривался вокруг. Странный трепет охватил ее. Лорд не был особенно красив — он выглядел усталым и не очень молодым, но было какое-то непередаваемое благородство в его облике. Казалось, никто не был одет лучше и не имел более изысканного вида. Девушке, до смешного старомодной, вспомнились слова Теннисона о Ланселоте: «Его облик был темен, его щека носила рубец от удара старинной саблей, он был вдвое старше ее — она подняла на него взор и полюбила его любовью, которая была послана ей судьбой».
Неужели он ее судьба? Конечно, нет — как смешно, и он не был вдвое старше ее, ему могло быть немного больше тридцати, а ей девятнадцать. Ей казалось, что от него исходит какая-то магнетическая, притягательная сила.
Сент-Остель даже не замечал девушки, хотя глаза его смотрели прямо на нее, он был целиком поглощен мыслями, весьма для него неприятными. Итак, сделка, предложенная ему Вениамином Леви, состояла в том, чтобы он женился на его дочери, а банкир, в свою очередь, берет на себя заботу об изобретении и обязуется пустить его в ход, сохранив в целости и умножив капиталы пайщиков.
Одну из лож, непосредственно прилегающую к литерной, занимали две дамы и трое мужчин. Одна из дам казалась сильно рассерженной и, не желая разговаривать, пристально смотрела на сцену. Губерт Сент-Остель был для нее потерян — она поняла это наконец. Он никогда не проявлял горячности в их отношениях и очень легко смотрел на связывавшую их дружбу. Его обычная насмешливая манера обращения часто приводила ее в отчаяние, но редкие проявления его обаятельной натуры заставляли страстно биться ее многоопытное сердце. Если бы ей удалось удержать его! Мода на женщин в возрасте старше сорока лет почти прошла. Мужчины стали снова возвращаться к двадцатилетним пустышкам. Она хорошо знала это и понимала, что, хотя ей было только около сорока, шансы удержать обожаемого возлюбленного были незначительны. Почти все мужчины подходящего возраста погибли во время войны, мальчишки не были в ее вкусе — такое положение вещей могло испортить и хороший характер, а им она, Алиса, герцогиня Линкольнвуд, вовсе не отличалась.