Этот, во всяком случае, не оценил.
Совсем.
И вот эти-то сапоги, которым нет ни цены, ни сносу, пришлось вчера… нет, уже сегодня… отдать этой наглой жирной харе, потому что пить всю ночь за чужой счет настоящему благородному варвару как-то не пристало, а выданные казначеем шаха Турана подорожные давно кончились.
Память — она, конечно, баба. И, как всякая баба, вполне могла и соврать. Что с нее, с убогой, возьмешь?
Да только вот именно эти бесценные великолепные сапоги красовались сейчас под столом, грубо распираемые жирными икрами наглого трактирщика, так что и речи не шло ни о какой ошибке. Речь шла только о запредельной наглости.
Именно из-за этой выходящей за всякие рамки запредельной наглости и абсолютной ее необоснованности Конан поначалу даже не возмутился.
Удивился только.
Понимая уже, что морду о столешницу полировать сегодня все-таки придется и не испытывая по этому поводу ни малейшего восторга — так, ничего личного, просто нудная и необходимая рутина, — он глубоко вздохнул, как следует прочищая легкие перед нудной, но крайне необходимой тяжелой работой по вразумлению нахалов.
И встал.
А, встав, удивился второй раз.
И уже сильнее.
Последние несколько лет он редко становился участником обычных драк, уличных или трактирных, неважно, возникших непонятно по какому поводу, а главное — никому не нужных и, стало быть, никем не оплачиваемых. Драки за деньги — не в счет, это работа. Обычным же забиякам, как правило, хватало здравого смысла обходить стороной те огромные двуногие ходячие неприятности, которые он из себя представлял. А ежели в трактирном чаду его задевали, не успев как следует рассмотреть, он просто вставал и глубоко вздыхал, во всю ширь разворачивая мощные плечи. И обводил окружающих забияк тяжелым взглядом синих глаз.
Медленно так обводил.
Глядя при этом сверху вниз.
Иногда даже голову слегка наклоняя, если забияки особенно мелкие попались.
Подобного действия обычно оказывалось вполне достаточно для дальнейшего мирного и спокойного времяпрепровождения на весь оставшийся вечер. Или даже на несколько вечеров. Длительность воздействия напрямую зависела от количества предварительно забияками принятого на грудь и качества их памяти.
На этот же раз привычное действие почему-то ни малейшего воздействия на окружающих не оказало.
Более того — встав, Конан с удивлением обнаружил как раз напротив своего лица верх грязного трактирщицкого халата, расстегнутого чуть ли не до пупа. Трактирщик нависал над столом всем своим огромным пузом, и потому Конан очень подробно мог бы рассмотреть каждую обломанную застежку засаленного халата и каждый волосок на жирной груди. Если бы хотел, конечно — поскольку располагались они в данный момент в полутора ладонях от его носа.
А вот для того, чтобы посмотреть трактирщику в наглую харю, ему пришлось бы запрокидывать голову…
Что за дела?..
Он же ясно помнил, что трактирщик, хотя и был мужчиной немаленьким, доходил ему в лучшем случае до середины плеча! И то, если бы выпрямился. В обычном же своем состоянии он вообще предпочитал не подниматься выше пояса, справедливо предполагая, что близость к полу обеспечивает дополнительную безопасность и надежность. Особенно, когда в твоей таверне варвары гулять изволят. Вернее — один варвар. Но который многих стоит. Во всех отношениях…
О подобной странности, конечно, следовало бы подумать. И подумать серьезно. Но этому мешал дразнящий аромат, исходящий из вожделенной кружки. Справедливо решив, что рассматривать грязные трактирщицкие шмотки ему ни к чему, а поразмышлять о разных странностях он сможет и потом, Конан протянул вперед руку, сграбастал трактирщика за отвороты его давно не стиранного халата и как следует тряхнул для надлежащего вразумления.
Вернее, попытался тряхнуть.
Но не смог.
И с ужасом уставился на свою руку.
Вместо мощной, покрытой вздутыми буграми стальных мышц и перевитой защитными ремнями из продубленной ветрами и солнцем тысяч дорог кожи каменного варана, руки настоящего мужчины его взору предстала бледная скрюченная лапка. Вся какая-то высохшая, словно совсем лишенная плоти, с обвисшей морщинистой кожей, да еще и покрытая старческими пигментными пятнами. Именно такая жалкая конечность, вырастая из Конановского плеча, жалко царапала сейчас по необхватной груди трактирщика, тщетно пытаясь ухватиться скрюченными пальцами сразу за оба отворота его халата.
Трактирщик тоже посмотрел на эту руку. Сверху вниз посмотрел. Стряхнул ее со своей груди — словно назойливое насекомое, одним движением мощного плеча. На его лоснящемся лице проступило выражение брезгливой жалости.
— Вышвырните на улицу этого попрошайку! — бросил он двум то ли сыновьям, то ли племянникам, во всяком случае, явное семейное сходство с жабами проглядывало в обоих. Подумав, добавил: — Только вы это… не очень-то!.. А то знаю я вас… А много ли такому задохлику… возись потом с мертвяком…
Рухнувший обратно на лавку Конан еще успел подумать, что жирная жаба, угодливо копошащаяся где-то на уровне твоего пояса, выглядит почему-то совсем иначе, чем огромная жирная жаба, над тобой нависающая. Особенно, если жаб этих две. И намерения у них…
А потом его сгребли за шиворот, проволокли до выхода — еще одно непривычное ощущение — волокли его практически на весу, носки сандалий пола почти что и не касались! — и швырнули в придорожную канаву.
Бить не стали, послушные мальчики — так, пнули слегка пару раз, для приличия, да раскачали на пороге, чтобы отлетел подальше…
Воды в канаве не было — лето в этом году было на редкость засушливым. Отплевавшись от набившейся в рот пыли, Конан сел. Вытер руки обрывками куцего плащика. Холодея от ужаса, осмотрел их — теперь уже обе.
Левая ничем не отличалась от правой — такая же бледная, тощая и жалкая. Впрочем, торчащие из-под плаща грязные ноги выглядели ничуть не лучше. Остальное было милосердно прикрыто от взоров непривычной одежонкой: короткими штанишками и обнаруженной под плащом рубахой странного покроя. Но что-то подсказывало Конану, что и там он вряд ли обнаружит что-либо утешительное. Впрочем, он не привык верить увиденному без немедленного предъявления веских доказательств. А потому, нахмурившись, принялся распутывать сложную шнуровку этой странной рубахи.
— Если господин варвар имеет намерение раздаться, я бы посоветовал ему отойти немного подальше. Да вон, хотя бы в ту вон рощицу! А то местные жители — народ простой, они могут неверно истолковать… оскорбиться даже. И тогда — точно побьют. Может быть даже — камнями.