Читать интересную книгу Год беспощадного солнца - Николай Волынский

Волкодавский вздохнул.

– Так моя бабка умерла – во сне, – сказал он. – Смерть праведника.

– Завидуешь?

– Что за ерунда! – испугался Волкодавский. – Ведь я еще живой! Да и ты, наверное.

– Я больше, чем живой, – заявил Мышкин. – Несмотря на всю мерзость вокруг, все-таки, ты прав: мне лично грех жаловаться. Работа есть, наука движется. Одно мне нужно: чтоб никто не лез в мою жизнь и ко мне не прикасался. Я долго строил себе подводную лодку. И, в отличие от Робинзона Крузо, смог столкнуть ее с места. Мне уютно, спокойно, а все, что за бортом, меня, по большому счету, не касается. Честно говорю. Поэтому – лапы прочь от Мышкина!..

Над железнодорожной платформой дачного поселка Сосново так же, как и над всей Вселенной, висела тишина и давила тяжестью своей на маленькую планету Земля. В ушах стоял тонкий звон. От оплывающего битума поднимались тяжелые испарения, воздух колыхался горячими прозрачными волнами и наводил тоску. Безоблачное, но серое небо, кое-где с розовыми пятнами над горизонтом – вокруг города второй месяц пылали торфяные пожары. Их уже давно никто не тушил, и даже прессе надоело твердить о них каждый день. «Пик солнечной активности, как и обещалось… – тоскливо отметил Мышкин. – С ума сходят и люди, и природа. Ужо она покажет нам мать известного Кузьмы за все издевательства… Болота сохнут, половину лесов вырубили, вон в Архангельской области вообще все оголили капиталисты хреновы, оттого и горит все так страшно».

Он глянул на часы – половина седьмого. На самом же деле, по солнцу, половина пятого. Кремлевский шустряк, именуемый президентом России Медведевым, в ответ на мольбы населения возвратить часовые стрелки к реальному времени и отменить и летнее, и декретное время, не только не возвратил, а, словно издеваясь, приказал перевести стрелки еще на час вперед. Теперь и зимой Руссияния живет по суперлетнему времени.

Вокруг по-прежнему ни души, но скоро Мышкин почувствовал слева какое-то беспокойство. Что-то произошло. И почти сразу понял, что.

На последнюю ступеньку вокзальной кирпичной лестницы упала тень, вслед за ней на платформу поднялась девушка. Высокая, в белом кисейном платье без рукавов, на стройных сильных ногах – легкие сабо с высокими тонкими каблуками. Она неторопливо села на скамью в тени густого шиповника, достала из белой плетеной сумочки книгу, раскрыла, но, прежде скользнула взглядом вокруг, на секунду задержавшись на Мышкине.

Он обеспокоился еще больше. Потому что девушка была ему знакома, хотя сама она об этом еще не подозревала.

Ее длинные волосы ниже плеч, густые и легкие, издалека показались ему седыми, но приглядевшись, Мышкин понял: платина. Ему еще не встречалась женщина с волосами натурального платинового цвета.

От афишной тумбы он хорошо видел линию ее профиля, вздернутый, чуть тяжеловатый нос – сбоку он казался треугольным. Хорошо разглядел и даже почувствовал ее темные, точно переспелые вишни, губы («Надо же: без помады!» – отметил Мышкин).

Девушка почувствовала его взгляд и внимательнее посмотрела на долговязого очкарика в потертых джинсах и вылинявшей футболке. И тут у него заныло в груди: на скамейке сидела точная копия его бывшей жены Регины. В свою очередь, Регина была точной копией англо-французской кинокрасавицы Жаклин Биссет, которая объясняла свою несовременную любовь к Льву Толстому тем, что бабушка у нее у нее была русской.

Когда он познакомился с Региной, она была замужем. И оказалась соседкой – через два дома. Мало того, как и он, закончила педиатрический институт, только курсом позже. Регина не любила Льва Толстого. Плохо, конечно, в глазах Мышкина, но не очень. Хуже, что она оказалась женой офицера КГБ.

В тот роковой вечер он по глупости своей проводил Регину до ее дома. Ночевать у него она отказалась: наутро должен приехать муж из очередной шпионской командировки.

Только закрылась за ней дверь, как к Мышкину стремительно подошли двое вежливых молодых людей при черных костюмах, белых рубашках, в модных галстуках. В секунду затащили его во двор, под навес мусоросборника, и там минут пятнадцать сильно били. Напоследок, пнув его, лежащего, ногами, вежливо посоветовали не совращать замужних женщин.

Наутро Мышкин изучил в зеркале свою физиономию и поразился: ни синяка, и даже ссадины.

– Профессионально работают, мерзавцы! – был вынужден признать он.

Но мордобой не помог рогатому бойцу невидимого фронта. Уже через месяц Регина Сергеевна с ним развелась. И вышла за Мышкина.

Но они и двух лет не прожили вместе. Регину назначили главврачом роддома, она вся ушла в работу, они не виделись неделями, и Мышкину все это надоело.

На вопросы, почему он решил развестись, Дмитрий Евграфович всегда отвечал одинаково:

– У меня никогда не было жены. У меня был только главный врач. Причем, дома.

Теперь у него не было даже главврача. А судьба Регины Сергеевны повернулась неожиданно: она снова вышла замуж. И снова за бойца – за своего бывшего, за кагэбэшника, теперь фээсбэшника.

Вторая Жаклин Биссет сидела на ободранной деревянной скамейке в самом центре карельского перешейка. Ее терзали обычные сосновские комары. Не отрываясь от книги, она убивала сразу одного-двух точным движением ослепительно красивой руки.

Мышкин собрался с духом. «Может, это последний шанс в моей жизни».

– Вы даже себе не представляете, как я люблю вишни! – подойдя ближе, загадочным тоном сообщил он.

Девушка подняла на него глаза, но не ответила.

– Очень люблю вишни, – напомнил Дмитрий Евграфович уже не так уверенно.

Девушка продолжала молча его рассматривать. Наконец произнесла:

– Кажется, вы что-то перепутали. Рынок на другой стороне площади.

– Ваши губы похожи на спелые вишни! – убежденно заявил Дмитрий Евграфович.

Она чуть заметно пожала плечами и вернулась к своей книге.

– Помните «Тиля Уленшпигеля»? – схватился он за последнюю соломинку: в книге Шарля де Костера герой после фразы о спелых вишнях сразу целовал девушку.

– Стало быть, вы Тиль Уленшпигель? – усмехнулась девушка. – Самовнушение вещь небезопасная. Иных оно приводит прямо в сумасшедший дом.

Мышкин растерялся. Такое с ним произошло впервые. При том, что тактика знакомства с девушками на улице у него была отточена до совершенства.

Неожиданно выручил вокзальный репродуктор. Над вокзалом раздался гнусавый жестяный голос:

– Внимание, граждане… тьфу, чтоб вас черт побрал! – господа пассажиры! Внеочередной электропоезд «Сосново-Петербург» прибывает на первую платформу. Время стоянки одна минута. Повторяю: внеочередной…

Девушка вошла в тот же вагон, но с другого конца. Она села недалеко от тамбура, спиной к движению, лицом к Мышкину, и снова открыла книгу. Кроме них, никого не было.

Мышкин осторожно просунул голову в открытое окно и подставил лицо горячему ветру. Рядом с поездом бежало коричневое косматое солнце, оно с трудом пробивалось сквозь дымную завесу. Все хорошо. Он успевает.

Но почему-то снова почувствовал легкий укол тревоги.

Все вокруг оставалось прежним. Он глянул назад. Из третьего вагона вылетело сверкающее облако осколков и рассыпалось по земле. И сразу же из окна вывалился человек. За секунду до падения он взмахнул руками, словно пытался взлететь, и врезался спиной поперек рельсов соседней ветки. Мышкину даже показалось, что сквозь грохот поезда он услышал, как затрещали раздробленные кости.

«Череп, конечно, вдребезги, – механически отметил Мышкин. – Шпалы-то бетонные».

Он отшатнулся от окна и с тревогой глянул на девушку. Та медленно перевернула страницу, прочла несколько строк, потом посмотрела в окно и задумалась. Она, конечно, снова почувствовала его взгляд, потому что коротко, будто озябла, передернула плечами, мельком глянула на Мышкина и снова открыла книгу. В тот же момент с треском отлетела сторону тамбурная дверь.

В вагон вошли трое. Один – в камуфляжных заношенных штанах и в черной майке, руки до плеч – в густом черно-красном узоре татуировки. Другой – в спортивных штанах и голый по пояс. Третьего Мышкин разглядеть не успел, отметил только на его голове солдатскую тропическую панаму-афганку. Страх, разлившийся в груди, безошибочно подсказал: именно они только что выбросили на рельсы человека.

Они остановились, глянули на длинного очкарика у окна и тут же о нем забыли. Потом уставились на девушку. Переглянулись и двинулись к ней одинаково странной походкой – по-собачьи выпятив наружу зады и выгнув спины. Причем, ноги и колени двигались в одну сторону, зады – в другую.

Двое уселись напротив девушки, татуированный – за ее спиной. Она не поднимала глаз от книги, но Мышкин почувствовал, как она напряглась.

Те, напротив, что-то ей сказали и захохотали. Девушка не шевельнулась. Татуированный схватил сзади ее за волосы, намотал жгутом на руку и припечатал затылком к спинке скамейки.

Она закричала. Но Мышкин ничего не услышал. Внезапно он оглох. И совсем окоченел, увидев, как татуированный перелез вперед и все вместе они стали рвать на девушке платье. Полетели по вагону тонкие белые клочки. Потом в потолок ударился белый бюстгальтер и медленно опустился рядом с Мышкиным.