Читать интересную книгу Год беспощадного солнца - Николай Волынский

– Ну, конечно! А я что ищу?

Он решительно снял крышку с ближайшей банки, в которой плавали чьи-то мозги, посеревшие от времени. И с удовольствием отпил спирта сразу граммов двести.

Выкурив две сигареты подряд, Литвак с полчаса сидел, как каменный, подперев кулаком подбородок и глядя на свое отражение в стеклянном шкафу. Он подумал, что именно так и должен выглядеть настоящий мудрец, в отличие от каменного Поля Дирака, ученого, чей скульптурный портрет, высеченный знаменитым французским скульптором Огюстом Роденом, больше известен под названием «Мыслитель».

Скоро он с грустью отметил, что добавка не принесла ожидаемой эйфории в мозгу и облегчения в душе. Напротив, душа налилась тяжелой ненавистью, а мозг вообще отказывался работать.

Он достал третью сигарету, как вдруг обнаружил, что в банках с препаратами что-то шевелится. Пригляделся и остолбенел.

В банках сидели чертики, правда, небольшие, но все своё было при них – козлиные копытца, прямые острые рожки, хвосты с кисточками. Только были чертики не зеленые, а темно-синие, бархатные, и каждый – с физиономией главврача клиники профессора Демидова Сергея Сергеевича.

Литвак внимательно осмотрел все двадцать восемь банок. И в каждой нашел по маленькому темно-синему профессору Демидову с рожками и хвостиком.

Евгений Моисеевич стоял совершенно обалдевший, покачиваясь, как на молитве в синагоге, а чертики над ним потешались: скалили острые мелкие зубы, визжали, хохотали, корчили рожи, показывали крошечные волосатые кукиши. Один плевал в заведующего ПАО прямо сквозь стекло, и с такой интенсивностью и скоростью, что белый халат Литвака мгновенно оказался весь в плевках и соплях. Тут-то терпению его пришел конец.

– Ну, шеф! – возмутился Литвак, обращаясь ко всем чертям сразу. – Совсем обнаглел, однако! Мало, что поиздевался надо мной наверху!.. И здесь достал. Но даром тебе номер не пройдет! Уж я научу тебя и родину любить, и страховую медицину! И меня, Литвака, тоже любить научу. Подожди, я сейчас! – с угрозой пообещал он.

Литвак сбегал за электрофрезой для вскрытия черепов. Вернувшись, с удовлетворением отметил: все черти на месте. Не разбежались и продолжали вовсю хамить и издеваться, не подозревая, что их ждет.

Литвак врубил фрезу и прошелся алмазным резаком по всем банкам своей твердой рукой, привыкшей к ежедневной работе с инструментом. Черти завопили, заныли, запищали, захныкали, но он неуклонно шел к цели. Закончив, обвел взглядом стеллаж и остался доволен своей работой. Все банки были распилены точно посередине.

Черти в панике повыскакивали и все сразу, кучей, бросились бежать по ступенькам наверх. У двери возникла давка. Каждый рвался пролезть первым. Черти толкались, визжали, били друг друга по мордам, рвали хвосты, кусали друг друга за уши и, в смертельном страхе, оглядывались на Литвака.

– Беги, беги, профессор хренов! – кричал им вслед Литвак. – Думал меня голыми руками взять? Думал испугать меня, начальник? Так знай: теперь ты – бывший начальник! С завтрашнего дня главврач – я, а ты санитаром будешь на подхвате у Клюкина! И я тебе башку оторву за перерасход спирта.

Черти, наконец, пропихнулись в дверь и исчезли. Литвак был доволен – не скоро Демидов забудет нужный и полезный урок.

Выпив еще немножко, в самом радужном настроении Евгений Моисеевич вышел на Большой проспект Васильевского острова и принялся ловить мотор. Через пару минут около него резко затормозили белые жигули с синей полосой по бокам. Однако едва успел Литвак назвать водителю свой адрес, как из машины выскочили двое полицейских, затолкали его в машину и выгрузили только в вытрезвителе на Канареечной улице. Там его внимательно обыскали, изъяли 500 долларов США и пять тысяч рублей. Оставили отсыпаться на холодном бетонном полу, пропахшем застарелой мочой.

Наутро Мышкин пришел на работу первым. Открыл дверь, спустился по лестнице и неожиданно поскользнулся. Грохнулся на кафельный пол с такой силой, что очки отлетели на два метра в сторону.

Он включил свет, нашел очки, огляделся и сначала не понял, куда попал.

На кафельном полу валялись кишки, почки, отдельно желтела кучка раздавленного головного мозга со следами инсульта. Прямо под ногами Мышкина лежал мужской член, аккуратно разрезанный на тонкие кружки, словно салями в супермаркете.

Но самое ужасное, на полу валялся его любимый молоток, варварски разломанный. Бедный Мышкин сразу осознал, что отремонтировать молоток не получится – ни одна сварка не удержит прекрасную высоколегированную сталь.

От горя его отвлек местный телефон. Секретарша велела бежать к главному.

– Скажите мне честно, Дмитрий Евграфович, – спросил Демидов с какой-то тоской в глазах. – Только не обижайтесь… Вы когда в последний раз были в вытрезвителе?

Мышкин ошалел и, не говоря ни слова, таращился на начальника.

– Так когда же? – нетерпеливо переспросил Демидов. – Я никому не скажу. Ночевали там когда?

– Это вы так шутите? Смеяться уже можно или нет? – наконец спросил Мышкин.

– Я серьезен, как никогда.

– Побойтесь Бога, Сергей Сергеевич! Ни разу в жизни!

– А на Канареечной? Только честно.

– Я по-другому не умею, – заверил Мышкин. – Не знаю даже, где он там находится.

– Странно, – задумался главврач. – Очень странно…

– А при чем тут вытрезвитель?

– Ваш руководитель ночевал в вытрезвителе на Канареечной.

Мышкин рассмеялся, правда, смех вышел кисловатый.

– Шутить изволите, Сергей Сергеевич, – предположил он с надеждой.

– Какие, к дьяволу, шутки! – крикнул Демидов. – Я похож на идиота, способного на идиотские шуточки? – и добавил спокойнее. – Оттуда только что звонили. Надо его забрать. Литвак просил, чтоб только вы приехали и никто другой. Сказал, что вас там хорошо знают.

– Брешет, собака! – заявил Мышкин. – Наверное, от белой горячки еще не отошел.

– Ну, так и разберитесь на месте! Возьмите санитарную машину. Я уже распорядился.

Мышкин поднялся.

– Разрешите идти?

– Нет, не разрешаю. Сядьте. Значит так. Отвезете его домой. Пусть отсыпается. Да и видеть его не могу. Вчера нахамил, сегодня из вытрезвителя осчастливил…

– Понятно… Так я пойду?

– Да. То есть, нет! Жить дальше будем так: с завтрашнего дня Литвак у вас в подчинении. Вот такая рокировочка, как говаривал когда-то товарищ Ельцин. Приказ я уже подписал. Теперь можете идти.

Но Мышкин не сдвинулся с места. Тяжко вздохнул.

– Что, ошалел на радостях? – спросил Демидов.

– Спасибо за доверие, Сергей Сергеевич, – сказал Дмитрий Евграфович безо всякой радости. – Но очень уж неожиданно.

– Хорошие дела всегда неожиданны. Это плохих ждать не надо – сами приходят. Как в нашем случае… с Канареечной.

– Сергей Сергеевич! – решительно сказал Мышкин. – Мне кажется, в таком деле не стоит торопиться. Полагаю, с Литваком еще не все ясно. Может, он стал жертвой полицейского произвола. И потом, не могу я садиться на неостывшее место. Женя ведь мой приятель – еще с института. Мы с ним вместе пятнадцать лет работаем. Как я в глаза ему буду смотреть? Да и его родственник в Женеве… Тоже учитывать надо.

– В глаза? Честно будешь смотреть ему в глаза, Дмитрий Евграфович. Честно! Литвака так и так увольнять надо. Так уж лучше пока просто понизить. Никакой родственник возражать не станет, потому что репутацию нашей фирмы нельзя в вытрезвителе топтать. Даже на Канареечной. В нашем деле репутация – это деньги. Большие деньги. Это хоть ты понимаешь? И кого на его место ставить? Знаешь?

– Не знаю, – честно ответил Мышкин.

– Зато я знаю! Все. Пошел. Вези подлеца домой.

– Иду.

Но Демидов снова его остановил.

– У вас там все нормально? – неожиданно спросил он. – Говорят, шум там был какой-то ночью. Колотили что-то. Вскрывал сверхурочно?

И Мышкин, немного поколебавшись, с большой неохотой рассказал, как едва не сломал себе шею, поскользнувшись на кишках. Про молоток ничего не сказал.

Главврач молчал, снова достал окурок своей «бразиль». Глядя, как он прикуривает, Мышкин отметил, что каждый раз Демидов извлекает из «белинды» один и тот же окурок. «Самовозобновляемый он у него, что ли?»

– Так что же это было? – спросил Демидов.

– Сам не могу понять, – признался Мышкин, – Кому понадобилось? Кто разгром учинил?

– Delirium учинил. Вместе с tremens'ом [4] , – деловито сообщил Демидов. – Тебе не понятно, видите ли… А мне все понятно! Охрана уже доложила: последним из ПАО уходил Литвак. Ключ после него никто не брал.

– Вот оно! – огорчился Мышкин. – Жаль, что так у него вышло.

– А ты: «Поспешили, гражданин начальник!» Иди отседова, гуманист недорезанный.

Так Мышкин стал заведующим патологоанатомическим отделением.

4. Бабушка русской демократии

Бросив эпикриз азиата на секционный стол, Мышкин вернулся к себе. Литвак увязался следом, продолжая на ходу его рассматривать.

Дмитрий Евграфович многозначительно глянул на часы, потом на Литвака. Тот притворился, что не понял.