Темные глаза впились в лицо Алексея. Теперь настала очередь Джисмонди иронически засмеяться.
– Меня привела сюда проблема матери. Точнее говоря, моих матерей.
Говорить правду было приятно.
– Это любопытно. – Доктор Жардин не сводил с него глаз. – Матерей, говорите вы?
– Да. Они поселили во мне глубоко укоренившееся чувство нереальности происходящего. Все вокруг кажется мне бессмысленным и надуманным.
– Бессмысленным? Видите ли, мистер Джисмонди, психоанализ занимается проблемами секса, страха, даже смерти. Но если вас интересует смысл… В этом случае вам лучше обратиться к священнику или к философу.
Алексей вспыхнул:
– Послушайте, доктор Жардин, а почему вы занялись психоанализом? Из-за импотенции? Или вас пугала собственная тень?
В темных глазах зажглась веселая искорка.
– Вы абсолютно правы. Я тоже стал жертвой интеллектуального любопытства. В то время я уже был дипломированным психиатром и проходил ординатуру. Но мы ведь говорим не обо мне, верно? Скажите, приходилось ли вам когда-нибудь видеть человека, страдающего психическим заболеванием, будь то паранойя, шизофрения или просто депрессия?
Алексей коротко кивнул.
– Тогда вы, наверное, согласитесь с тем, что ваши проблемы вряд ли можно отнести к разряду серьезного недуга. Ваше состояние Фрейд назвал «заурядной повседневной неудовлетворенностью». Таков наш общий удел.
– Значит, вы мне не поможете?
Алексей сам удивлялся собственной настойчивости.
Жакоб Жардин пожал плечами:
– Ну, если вы хотите пускать деньги на ветер, желая удовлетворить свое интеллектуальное любопытство, если вам нужен помощник, который даст вам возможность восстановить пуповину утраченных воспоминаний и желаний, я не стану вас останавливать. – Он набросал на листке бумаги несколько слов и протянул Алексею. – Но сам я человек уже пожилой, новых пациентов не беру.
Алексей понял, что разговор окончен, и поднялся на ноги.
– Извините, доктор Жардин, что отнял у вас время, – произнес он тихим голосом. – Я читал ваши книги, и они заставили меня о многом задуматься.
Жакоб Жардин снял очки и улыбнулся.
– Вы мне льстите.
Алексей пожал ему руку и повернулся к двери.
– Кстати, мистер Джисмонди, – окликнул его доктор. – Если вы хотите поговорить о психоанализе или же объяснить вашу загадочную фразу о «матерях», можете пригласить меня поужинать с вами. Нет необходимости устраивать для этого специальную консультацию. – На губах Жардина заиграла озорная улыбка. – Между прочим, я видел два или три ваших фильма, и они мне очень понравились. До свидания.
Алексей вышел из кабинета, провожаемый веселым смехом.
Но Жакоб Жардин был настроен менее легкомысленно, чем могло показаться со стороны. Этот молодой человек показался ему примечательным, напомнил о чем-то давно забытом… О чем? Жардин нетерпеливо постучал карандашом по поверхности стола, пожал плечами. Увы, он стареет. Да и мысли заняты совсем другим. Упрямая дочь не желает идти ему навстречу. Ее кошмарного итальянского муженька уже давно нет на свете, а Катрин до сих пор об Италии даже слышать не хочет. Что же между ними произошло? Она так ничего отцу и не рассказала. Нема, как могила.
Два дня спустя, ровно в пятнадцать ноль-ноль, Алексей Джисмонди с решительным видом вошел в художественную галерею Катрин Жардин. План был отработан заранее.
– У меня назначена встреча с мисс Жардин, – заявил он молодому азиату, лениво перелистывавшему страницы иллюстрированного журнала за старомодным столиком у входа.
– Ах да, вы мистер Джисмонди, – улыбнулся молодой человек. – Я скажу Кэт, что вы уже пришли. Осмотрите пока выставку, она чудо как хороша.
Он быстро взбежал по лестнице на второй этаж и почти сразу же вернулся – Алексей не успел толком рассмотреть и одну картину.
– Поднимайтесь, она ждет вас. Первая дверь.
Алексей поднялся на третий этаж, постучал в обшитую деревом дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.
Катрин Жардин стояла у письменного стола спиной к двери, разговаривая по телефону. Услышав шаги, она обернулась, и по ее глазам Алексей понял – она его узнала.
Тогда он изобразил на лице удивление. Честно говоря, особенно притворяться ему не пришлось. Впервые он видел это прекрасное лицо с такого близкого расстояния, и впечатление было необычайно сильным. В Катрин не было ничего кокетливого или соблазнительного: строгое серое платье, роскошные волосы уложены в бесхитростную прическу. Но изящный рисунок лица, фарфоровая белизна кожи, разрез огромных, очень серьезных глаз, элегантность жестов – все это, вместе взятое, производило эффект, привыкнуть к которому, должно быть, будет не просто.
Чуть охрипшим голосом Алексей сказал:
– Если я не ошибаюсь, мы с вами уже виделись. Вы и есть Катрин Жардин?
Она кивнула, положила телефонную трубку на аппарат и посмотрела на посетителя с легкой иронией.
– Да-да. Вы – тот самый человек, которого не может добудиться даже настырный нью-йоркский официант.
Катрин протянула ему тонкую руку и улыбнулась чуть шире.
– Да, мое внимание было занято чем-то гораздо более интересным, – ответил Алексей и, поняв, что затягивает рукопожатие больше необходимого, резко отдернул руку.
– Понятно, – сухо бросила Катрин, опускаясь в кресло, словно хотела отгородиться от него пространством стола.
– Чем я могу быть полезна вам, мистер Джисмонди?
Алексей стал объяснять:
– Несколько месяцев назад я видел на выставке одну картину, которую очень хотел бы приобрести. Это работа Мишеля Сен-Лу. Портрет Сильви Ковальской. Насколько мне известно, картина принадлежит вам.
На лице Катрин отразилась целая гамма чувств, глаза потемнели.
Очень вежливым, но ледяным и решительным тоном она отрезала:
– Эта картина не продается.
– Понимаете, я – поклонник творчества Сен-Лу, – солгал Алексей. – Этот портрет – одно из лучших произведений художника. Стоимость меня не интересует…
– Меня она тоже не интересует, мистер Джисмонди, – холодно заметила Катрин.
– Правда? – Ее манера говорить действовала ему на нервы. – А мне казалось, что у вас в Нью-Йорке искусство и деньги неотделимы друг от друга.
Он нарочно произнес эти слова с иронией, и удар попал в цель: на скулах Катрин вспыхнули красные пятна.
– Иногда это так, – ровным тоном ответила она. – Но не в данном случае…
Катрин вскинула голову. Гнев боролся в ней с гордостью.
– Сильви Ковальская – это моя мать. Портрет матери я не продаю.
Она встала, давая понять, что разговор окончен, но тут же быстро добавила:
– Впрочем, вы можете посмотреть другие картины. – И, пародируя его слова, заметила: – У нас нет обыкновения отпугивать клиентов, которых «цена не интересует».