точку: очень вовремя задето самолюбие подростка.
Конечно, то начало 50-х, и в нынешние времена ничего подобного не получится, — но и Эдуард-то всего на три года старше Эдсона. Одно поколение.
И страны у нас похожи — просторами, многоликостью, талантами. Поэтому представить себе на месте Дондиньо Анатолия Стрельцова вполне возможно. Неужели фронтовик, мастер своего дела, человек, добившийся уважения и положения исключительно за счёт собственного дарования и смелости, не нашёл бы нужных слов для сына, когда бы увидел, что тот идёт не совсем безупречным путём? Роль отца — не тактическая, а скорее, стратегическая. Нужно объяснить не только, что конкретно нельзя делать, но и почему (и это основное). Дондиньо, как мы убедились, прекрасно это проделал. А Анатолий не смог. Потому как в Киеве уже жил с новой семьёй.
«Возвращались отцы наши, братья по домам — по своим да чужим...» Это уже цитата из соотечественника и тоже, считай, ровесника — Владимира Семёновича Высоцкого.
Что показательно, та знаменитая «Баллада о детстве» была навеяна не только общим впечатлением от военно-послевоенного быта, но и личной драмой. Как известно, Семён Владимирович Высоцкий не вернулся к жене, Нине Максимовне, после войны. Образовалась другая семья. И будущий поэт мог оказаться почти в той же малоперспективной позиции, что и не менее замечательный в те же 60-е футболист.
Однако ничего подобного не произошло. Бывшие супруги нашли возможность минимизировать моральные потери Володи от расставания. Мальчик и в Германии, где Семён Владимирович проходил службу, жил (мачеху в шутку «Мутти» называл), и в Москве потом у мамы. Где, в общем, и развивалась его карьера — хотя и отец никуда не пропадал.
У Стрельцова — ровно наоборот. Отношения были порваны до конца. И пусть Софья Фроловна делала для сына всё, что могла, и даже, вероятно, больше — как-то недостаточно этого было.
Нет, записным хулиганом Эдик не был. По крайней мере орехи из железнодорожных вагонов, как тот же Пеле, не воровал. Учился, правда, средне. На второй год не оставался, однако и не блистал.
Школу тоже называли «Фрезер». Строго сказать, существовало две школы: мужская и женская. А здание для них определили одно. При этом контакты между учащимися двух школьных образований решительно не приветствовались. Что, разумеется, заставляло мальчиков и девочек ещё сильнее тянуться друг к другу. Софья Фроловна, например, судя по записи А. В. Сухомлинова, считала первую жену Эдуарда Аллу Деменко первой его любовью. Во что искренне хочется верить.
Но пора уже сказать и о том, чем отличался от других этот вроде бы похожий на других мальчишка.
Без сомнения, ярким футбольным даром. Физкультура (второй любимый предмет, кстати, — история) у него хорошо шла, хотя с детства определили неприятный диагноз — плоскостопие, с которым и в армию можно было по тем временам не попасть. Однако Эдик бегал и прыгал весьма прилично.
Но футбол! Тогда в него рубились в каждом дворе. До темноты — двор на двор, улица на улицу. Родителям стоило немалого труда затащить детей домой. Кроме того, возникала ещё одна дополнительная проблема: ботинки. Жили бедно, и очередная испорченная пара обуви сильно влияла на семейный бюджет.
В основном он играл во дворе и, разумеется, вовсе не приводил этим в восторг маму. (Хотя справедливости ради стоит упомянуть, что Софья Фроловна иногда — это уже когда сын за «Фрезер» играл — посещала матчи и даже как-то попеняла Эдику за то, что тот весь матч на месте простоял. Однако это, естественно, эпизод). Радовались партнёры и зрители, которые тогда вполне могли появиться на ребячьем футбольном сражении. Так как Эдик выделялся сразу и бесповоротно. Причём видится следующая особенность.
Воспоминания старшего современника Стрельцова, выдающегося центрфорварда Никиты Павловича Симоняна так и называются: «Футбол — только ли игра?» Так вот: осмелюсь утверждать, что для Стрельцова это была именно игра, а не что-либо иное. Он с самого начала играл. Играют же на рояле, скрипке, виолончели. И мы привычно говорим: искусство. Стрельцов играл в футбол. Который, надо бы давно понять это, — тоже искусство.
Эдуард с самого детства был наделён даром созидания в игре с мячом, даром чувствовать её глубоко и непонятно для остальных. Характерно: А. П. Нилин, друживший с великим мастером и проведший с ним много времени, не успевал затвердить в памяти всё новые стрельцовские импровизации на футбольную тему. Маэстро выстреливал очередной нежданной уникальной тирадой — и умолкал до следующего спонтанного включения. А когда верный биограф решил поинтересоваться, трудно ли забить, например, Дасаеву, — вдруг взорвался: «Гол, Санюля, забить всякому вратарю трудно». После чего последовал неконтролируемый и вновь оставшийся неизвестным для нас интереснейший монолог о форвардах, вратарях, позиции, ударе и разной иной специфике. И всё это, понятно, совершенно не под запись и не для потомков.
Даже не он жил футболом — футбол жил в нём.
...Но обстоятельства вынуждают вновь вернуться к теме безотцовщины. Ибо предвижу уместное замечание: а как же судьба ещё одного превосходного нападающего, многолетнего партнёра Стрельцова по сборной СССР и «Торпедо», друга, товарища, а под конец карьеры и наставника — Валентина Козьмича Иванова? Детство-то соратника Эдуарда сложилось вроде как ещё тяжелее. Потому что отец эвакуировался в 41-м в город Куйбышев — и в семью уже не вернулся. А в семье четверо детей. Три брата и сестра, Валя — младший. А судьба Иванова сложилась, слава богу, иначе. К чему же тогда пенять на безотцовщину?
Можно, конечно, подчеркнуть, что у маленького Вали старшие братья, Владимир и Николай, оставили школу после четвёртого-пятого класса и пошли слесарить. Безусловно, жутко представить детей столь малого возраста у станка — и привычная ссылка на «такое время» не очень помогает. Однако жертвуя, по сути, собой, старшие братья помогали выжить младшим и, выходит, брали на себя часть родительских функций.
Но дальше идти по означенному пути рассуждений, думается, не стоит. В конце концов обо всём этом рассказал знаменитый тренер В. А. Маслов в предисловии к книге Валентина Козьмича «Центральный круг». И если уж сам Иванов не собирался посвящать читателей в какие-то подробности, нам тем паче не пристало вламываться в хрупкую семейную тематику. Ограничусь одним: люди того поколения отличались от потомков особой крепостью духа.
Кроме того (и это важнее), социальный статус, бедность или богатство никогда не смогут стопроцентно определить будущую судьбу человека. Рождение характера — вещь сугубо индивидуальная и от материального фактора зависящая лишь отчасти. И человек не есть механизм, работа которого связана с количеством болтов и гаек,