под мешок, берет груз на спину, крякает и топает к большому кирпичному дому. Он там живет. А я — по соседству живу. Димка мой брат.
На следующий день, пока солнце не встало, Клава выпроваживает Костика на рыбалку. Жена брата Костика тоже выталкивает своего мужа в дверь…
Скоро рассвет. А пока — белым облаком берег накрыт.
Ива прозрачными росчерками вырастает из молока.
Тихо. Лодка качнулась под рыбаками. Братья отчаливают и скользят над водой, в тумане. И слышно только, как тихо скрипят весла в уключинах.
Братья ставят поперек Волги сети, так же тихо возвращаются и прячутся у воды в кустах.
Краем уха можно уловить, в зарослях ивняка, бульканье по стаканам и хруст огурцов на крепких зубах.
Но, это — если прислушаться…
А так, ничего не слышно и никого не видно. Хорошо братья спрятались. Сторожат, как положено…
Ближе к полудню проходит на катере рыбнадзор и собирает все сети.
Выглядит эта процедура примерно так… Идет на малой скорости по реке небольшой катер. За катером тянется трос и цепляет крючьями со дна реки все что зацепится.
Братья с грустью провожают взглядом удаляющийся катер.
Ночью Костик сотрясает Димкину дверь обутой в кирзач ногой и, тут же, соскакивает с крыльца, на всякий случай.
Дверь распахивается….
Ступенькой выше — Димка в тельняшке. Костику в нос упирается грудь моряка…
— Костик!.. Так- раз так!.. Звонок видишь?!..
— Разобраться надо!.. Твоя собака моих кур драла! Помнишь?…
Димка отколупывает от тельняшки налипшую чешую…
— Блэк что ли?… Так мой Блэк еще осенью пропал…
Всем соседям, чьих кур потрепал, или хуже того, сожрал с потрохами красавчик Блэк, Димка выплатил компенсацию. Кому косу отдал, старинную с клеймом мастера, кому- крыльцо поправил, кому — дров привез…
Костик в глубине души понимает, что тема с курами давнишняя и потому сомнительная. Димка хоть и «добер бобер», но- до поры… Тут по умному надо.
— Двух кур мы с Клавой не досчитались осенью!..
Костик стрижет двумя пальцами воздух у Димки перед носом.
— Двух кур не досчитались!.. А ты знаешь сколько курица живет?…
Не знаешь!.. Десять лет!..
Димка провожает взглядом двухпалубный пароход. В ночи слышно, как плюхают по реке его большие лопасти.
Димка смотрит на желтые огни и не слышит Костиковы причитания. Димка- там, на пароходе. Любимая картинка из детства… Ему десять лет. Он обнимает подушку и смотрит через иллюминатор на плывущие мимо огни. Скоро колесник подаст голос…
Вместо гудка Димка слышит голос Костика…
— А за десять лет две моих курицы знаешь сколько могли бы снести яиц?!.. А цыплят сколько могло вылупиться из этих яиц?!..
— Костик… Хочешь я тебе сети свои отдам?…Сто метров!
Костик понимает, что его затея с курами удалась, но виду не подает.
— Сети, говоришь?… Двести метров и спининг!.. Костик повышает ставку.
— Спининга у меня нет. Удочка есть, с американским поплавком!
— Поплавок точно — американский?…
— Точно!..
— По рукам.
Костик забирает у Димки 200 метров сетей и удочку с американским поплавком, взамен утраченных кур и неродившихся цыплят.
Всю следующую неделю, день за днем, Костик со своим братом «седлают» лодку и бороздят Волгу. Бороздят и вдоль и поперёк, и наискосок. Волга у нас не широкая. Метров пятьсот не более, если от берега до берега посчитать. Мальчишки, из тех что покрепче, переплывают туда и обратно саженками без отдыха.
И сколько не ставят братья Димкины сети, ничего не вылавливают. Впустую все!
Нет. Рыбалка это не для Костика. Не его стихия — Вода.
Вот Димка- другое дело! Димка на Северном флоте служил.
В Баренцевом море тельняшку полоскал, на палубе папиросы курил, против ветра плевал и бескозыркой чайку с лету сбивал…
И, может быть, потому — всякая речная рыба к Димке со всем почтением и подобострастием, как матросы- к адмиралу. С поклоном и — на сковородку.
А Костик- что?…
Костик он- сапог на портянке, коммерсант и снабженец.
— А и ладно… Костик махнул рукой. Рыбы в Волге все-равно теперь нет. Димка всю выловил…
ПАША
Иван Сергеевич потянул за край любимый клетчатый плед и залез в теплую, душную норку холодным носом.
Тощие, белые ноги его оголились почти до колен.
— Куриные… критически оценил картинку с голыми ногами Иван Сергеевич и закрыл глаза. Ему было хорошо в любимом кресле, под любимым пледом, у любимого камина. Он сызмальства окружал себя исключительно любимыми предметами.
— Тук-тук…
— Открыто…
Иван Сергеевич спрятал голые ноги под плед. Он стеснялся кривых пальцев на ногах. И даже соврал, когда-то и кому-то, что, мол- станину от гаубицы-пушки случайно опустил себе на сапоги, когда служил в армии… А в сапогах ноги его были. Хрусть… и поломал пальцы.
Оправдание, кривым пальцам, прозвучало тогда мужественно и даже, отчасти, героически.
— Тук-тук…
— От-кры-то!..
В дверь просунулась крупная, довольная собой голова…
— Таки я пройду? Как говорят у нас в Одессе?…
Голова застрекотала в дверях, не успев переместиться в тепло, где приятно проводил свои утренние часы Иван Сергеевич…
— Я теперь великий поэт, как Пушкин и Есенин! Знаю всех, знаком с кем надо, вхож туда, вхож сюда… везде меня ждут и все меня хотят… Таки я пройду?…
Иван Сергеевич узнал говорящую голову. О встрече они договорились еще вчера, по телефону.
— Проходи уже, Паша… Холодно!
Голова, не умолкая, прошла в дом, крутанулась на пятках, прикрыла за собой дверь. Снова крутанулась…
— Двадцать семь лет не виделись! Представляешь?! Сколько лет- столько зим! Обнимаю!..Ты пишешь? Что ты пишешь? Зачем пишешь? А я, брат, на бумаге пишу, карандашом. По старинке, как положено. Классика! Думаю на перо гусиное перейти… Смотри что у меня есть!..
Под мышкой у говорящей головы, которую Иван Сергеевич назвал — Пашей, раздувался, переполненный бумагами, портфель…
— Рукописи в подлинниках!
— Портфель, поди, — имитация?
— Что ты, что ты?!.. Все — натюрлих и русиш-культуриш!
Кожа крокодила! Директор Цума-Гума лично мне, одному, с поклоном, со слезой и — навеки!..
Говорящая Пашина голова крепилась на короткой шее, которая крутила головой на мясистом торсе… Руки-ноги были, так же, коротковаты и добирали недостающую длину — в толщине …
— Я по делу к тебе. Тема есть! Затем и пришел… трещала Пашина голова, кружась вокруг кресла с Иваном Сергеевичем.
— Вот. Смотри сколько стихов у меня! Пушкин, Есенин и теперь — Я!
Не хуже, а даже лучше! Теперь так никто не пишет. Сборник своей поэзии хочу. Многотомник. Нигде моих стихов нет! Нигде! Только в этом портфеле!
Паша похлопал по крокодиловой коже…
— А народ спрашивает, где почитать… И