Читать интересную книгу Онтологически человек - Марина Аницкая

Темная, темная вода, случайный отблеск звезды на рассыпающейся пене, темная, темная толща, уходящая глубже, и глубже, и глубже, где царит вечная тишина, где скользят проворные хищные тени, глубже, глубже, вдруг разгорелась светлая точка, матовая, мягко светящаяся раковина. Нимуэ протянула руку, коснулась створок – и увидела сияющую жемчужину, такую, что от красоты перехватило дыхание. Хотелось смотреть, и смотреть, и смотреть, но воздуха уже не хватало, ледяная толща давила все сильнее, сильнее, сильнее, легкие горели, Нимуэ рванулась – и ее пробкой выбросило на поверхность, обратно, в обычный летний день.

Нимуэ потрясенно уставилась на Мирддина.

Мирддин смотрел на нее изумленно и беспомощно.

– Я… я не знал…

Какое у него хорошее лицо, отрешенно подумала Нимуэ. Вот так, когда распахнутое.

– Всякая душа бесконечно драгоценна, – мягко сказала Каэр.

Энгус бросил взгляд на комм, встряхнулся, как пес, выходящий из воды, и хлопнул руками по коленям:

– Три секунды. Для начала неплохо. Идите, ребята, продышитесь. На сегодня хватит.

Нимуэ шла, раздвигая плечом высоко стоящие травы. Болиголов, полынь, борщевик и дикая малина скрывали ее с головой. Она сорвала ягоду – хрустнули зернышки, растекся по нёбу кисло-сладкий сок. Нимуэ вздохнула.

Жить на озере было хорошо, но она устала от человеческого облика, как устают от обуви или одежды. Устала от необходимости смотреть глазами и говорить словами.

Впереди открылась поляна в обрамлении светлых стволов. Нимуэ обняла березу и прижалась щекой к коре. У самых глаз со ствола отходила прозрачная пленка, завиваясь тончайшими кольцами. Нимуэ тихонько дунула. Пленка забилась под дыханием и зашуршала.

Нимуэ подумала, что этот самый верхний, самый тонкий слой коры – совсем как ногти и волосы. И что ногти и волосы – это не так важно, так что, Энгус, наверное, не будет возражать…

Она выставила перед собой ладони и мысленно потянулась из них вверх. Совсем чуть-чуть. Тонкий стебель проклюнулся между кожей и ногтевой пластиной и потянулся наружу. Дрогнули листья, разворачиваясь в стороны, навстречу лучам.

Хрупнула ветка.

Нимуэ вздрогнула и обернулась, пряча руки за спину.

Это был Мирддин. Яркое пятно света падало на него сквозь крону, заставляя неловко щуриться – будто он встал в тени, но простоял, не шевелясь, столько, что она успела сместиться.

Нимуэ досадливо прикусила губу. Она бы заметила, что рядом кто-то есть, но слишком увлеклась. Для этого от них и требовали соблюдать человеческий облик – чтобы не уходить целиком во что-то одно.

– Я не хотел тебя напугать, – сказал Мирддин.

– Ничего. – Нимуэ вздохнула – Мне не следовало увлекаться. – Она посмотрела на стебелек мяты, растущий из руки. – А зачем ты здесь?

Мирддин на миг отвел глаза.

– Я… я думал. Я не понимаю, как можно знать… знать то, что мы знаем, и устроить из мировой истории то, что она из себя представляет. Фир болг, дану, люди, ангелы… как можно было знать все это и наворотить такого? Разделение, войны, падение Атлантиды… как это возможно вообще? Кем надо быть, о чем надо думать?

– Не знаю, – сказала Нимуэ.

Ей даже не приходило в голову задаваться таким вопросом.

В кронах пробежал ветер. Прошелестели березы. Росток мяты кивнул листьями. Мирддин протянул руку, чтобы его коснуться и тут же отдернул.

Нимуэ вздохнула. Под ее взглядом веточка мяты мгновенно пожелтела, высохла и рассыпалась трухой.

– А я не понимаю, как можно постоянно быть человеком, – сказала Нимуэ. – Как люди не устают от самих себя?

– А кем ты хочешь быть? – спросил Мирддин.

Нимуэ пожала плечами.

– Травой. Водой. Деревом. Кем угодно. Но нам же запретили менять форму.

У Мирддина блеснули глаза.

– Форму – да…

Он развернулся на пятках и оглядел поляну. Даже по затылку было видно – что-то он затеял. Мирддин уперся в березу тремя пальцами, как при контакте, прикрыл веки и замер. С его лица пропало всякое выражение – видимо, у Мирддина всегда так получалось, когда он переставал за собой следить.

– Ага! – наконец, он вынырнул изнутри наружу. Перемена была разительной – будто включили лампочку, настолько лицо озарялось присутствием изнутри. – Форму можно и не менять, – довольно сообщил он.

– Как? – жадно спросила Нимуэ.

– Можно сделать коридор. Как Энгус делает… только, – он свел брови, будто что-то просчитывая. – Можно тебя…?

Нимуэ непонимающе вскинула глаза. Мирддин чуть замялся.

– Ты же тоже… как дерево.

– А, – она поднялась с травы. – Да.

Сухая, горячая земля; россыпь сосновых иголок под ногами; теснящиеся стволы, уходящие высоко вверх, синий лоскут неба между ветвей; шершавая кора, нагретая солнцем; басовитое жужжание на самом пределе слуха. Рой, снующий вокруг. Образ-портал; переходная зона между своим и чужим сознанием.

Нимуэ подставила руку. По ладони поползла мохнатая золотая пчела, трепеща слюдяными крыльями.

В вершинах сосен прошел ветер.

Вивиэн. Ниниэн. Нинева.

Нимуэ поняла, что обращаются к ней.

Почему пчелы, беззвучно спросила Нимуэ.

Ответ был похож на костяшки домино, падающие одна за другой, четкая цепочка ассоциаций: пчелы вылетают из улья – пчелы исследуют местность – пчелы собирают нектар – пчелы возвращаются – пчелы дают мед.

Почему мед?

Ничего нет слаще понимания, вот почему.

Ей вдруг стало интересно, как это выглядит глазами Мирддина, без перевода на привычный ей язык образов. Она попыталась заглянуть на другую сторону. Лес задрожал и распался; замелькали многоцветные блоки – образы, формы, слова, цифры, паутина связей. Ясная и четкая система образов превратилась в пеструю мешанину, и Нимуэ выбросило наружу.

– Понимание, образующееся в результате переработки личного опыта, поступающей извне информации и концепций, является единственно значимым результатом любой деятельности, – проговорила Нимуэ вслух последнюю формулировку, пойманную в чужом сознании.

Мирддин моргнул.

– Да.

– Почему Вивиэн? – спросила Нимуэ.

– Звучит, как ты. Не вся ты, одна из проекций тебя. Это как… – Мирддин поискал сравнение. – Как простые числа. Простые числа всегда гладкие. Смотришь на число и понимаешь, простое оно или нет, не считая. И точно так же, я смотрю на тебя и понимаю, как должно звучать имя, чтобы звучало так, как ты.

Нимуэ покачала головой:

– Я не умею так видеть числа.

– Пи очень красивое. Это как лететь на флаере и смотреть на пейзаж внизу. Есть очень красивый момент, не далеко от начала, шесть девяток подряд, с семьсот шестьдесят девятого знака после запятой. Они светятся темно-синим… Надо будет попробовать. Может, я смогу показать тебе…

– Ты говорил про деревья, – напомнила Нимуэ.

– А. Да. – Не отрывая пальцев от ее виска, Мирддин свободной рукой нашарил дерево, прикрыл глаза, настраиваясь, и улыбнулся, не поднимая век:

– Смотри!

На миг она увидела поляну из глазниц Мирддина, как сквозь окно – с точки на фут выше, как сквозь тонкое зеленоватое стекло – но тут стеклянная граница лопнула с хрустальным звоном, и все рывком изменилось.

Она уходила корнями вниз, вниз, в глубину, к сердцу земли, за сладкой водой, которая становилась ее прохладной кровью, ее тысячи, тысячи незрячих лиц теснились, подставляя ветру щеки, жадно глотали солнечный свет раскрытыми ртами, мир был прочен, вечен, незыблем, размеренно вращался вокруг, наматывая круги – от дня к ночи, от зимы к лету, снова, и снова, и снова. Она сладко потянулась вверх, чуть пританцовывая, расправляя плечи – макушка ушла в синий воздух, где толклись мошки, стрижи, облака, птицелеты, спутники, становясь все выше, выше и тоньше, протянула руки, вбирая и обнимая, маленький синий шарик, огненная золотая бусина, ожерелья, россыпи, а ее было мало, было отчаянно мало.

В ледяной тьме смеялась, переливалась, гремела, грохотала неистовая симфония. Нимуэ задохнулась от ужаса и восхищения.

На это невозможно было смотреть.

Не смотреть на это было невозможно.

Двойная спираль крутилась быстрее, быстрее, быстрее.

Гармония гремела – на самом пределе выносимого. За ним.

Черное, золотое, алое толклось внутри и снаружи, обгорая и осыпаясь в ледяную тьму раскаленными хлопьями.

Сквозь литавры и трубы какой-то голос звал ее по имени.

Нимуэ… Нимье!

Нинева. Ниниан. Ниниэн.

Вивиэн, Вивьен, Вивиана!

Имена падали вниз, отсекая ее от вечности хрустальными гранями.

Последнее рухнуло стальным лезвием.

Нимуэ открыла глаза. Она сидела, вжавшись спиной в корень. Над ней, тяжело опираясь о ствол, на коленях стоял Мирддин, взмокший, как от долгого бега. Прядь прилипла ко лбу, по футболке расплывалось темное пятно.

– Гвен… Гвендолоена, – выдохнул он. Нимуэ скорее прочитала это по губам, чем услышала.

Внутри черное и алое билось о стеклянные стены. Стекло похрустывало, ползло трещинами.