Читать интересную книгу Стихотворения (1884 г.) - Владимир Бенедиктов

На кончину А. Т. Корсаковой 11 декабря 1842 года

Она угасла – отстрадала,Страданье было ей венцом;Она мучительным концомДостигла светлого начала.Грустна сей бренной жизни глушь,В ней счастья нет для ясных душ, –Их мучит тяжко и жестокоНевольный взгляд на море зла,На вид ликующий порокаИ света скучные дела, –И, гордо отвергая розыИ жизни праздничный сосуд,Они на часть себе берутСвятые тернии и слезы.Отрада их в житейской мглеОдна – сочувствовать глубокоВсему, что чисто и высоко,Что светит богом на земле.Удел их высших наслажденийНе в блеске злата и сребра,Но посреди благотворении,В священных подвигах добра!

Так, перейдя сей дольней жизниДобром запечатленный путь,Она взлетела – отдохнутьВ своей божественной отчизне.Тяжелый опыт превозмочьСудьба при жизни ей судила, –Она давно невесту-дочьВ тот мир нетленный отпустила.И, переждав разлуки срок,Спеша к родимой на свиданье,Она другую на прощаньеЗемле оставила в залог,Чтоб там и здесь свой образ видетьИ, утешая лик небес,Земли печальной не обидеть,Где светлый быт ее исчез!

11 декабря 1842

Монастыркам

При выпуске 1842

Вот он, муз приют любимый,Храм наук, обитель дев,Оком царственным хранимыйВертоград страны родимой,Счастья пламенный посев,Юных прелестей рассадник,Блага чистого родник,Неземных даров тайник,Гроздий полный виноградник,Небом дышащий цветник!

Это – мир, где жизнью вешнейВеет, дышит круглый год;Это – мир, но мир не здешний,В нем гроза цветов не рвет,Вихрь не зыблет сей теплицы,Терн не входит в сей венец, –Чисты белые страницыЭтих бархатных сердец.Здесь тлетворное страданьеНе тревожит райских снов,Здесь одно лишь – обожанье,Тайнам неба подражанье.………….

Срок придет, и под крыламиРазлучительных минутПред несметными очамиМногоцветными лучамиДевы белые блеснут;Группой радужно летучейПромелькнут, волшебный клирМорем трепетных созвучийОбольет прощальный пир;И из райского чертогаРазлетится племя роз,Оставляя у порогаВ благодарность перлы слез.

Так, до дня миросозданья,В слитный сплавлено венец,Рдело божие сиянье,Но едва изрек творец,И творения убранство,Звезды, перлы естества,Вспыхнув, брызнули в пространствоС диадемы божества;И, простясь одна с другоюИ облекшись в благодать,Стали розно над землеюМиру темному сиять;И во мгле земного бытаЕсть для каждого одна, –Тайна жизни в ней сокрытаИ судьба заключена.

Так, но грозный миг разлуки, –Чуя славу впереди,Сжаты огненные звукиВ поэтической груди;Зреют, спеют молодые,Долго на сердце лежат –Срок наступит, и родныеКрупным хором задрожат,Хлынут звонкою слезою,И, рассыпаны певцом,Эти звуки под грозоюВ мир уходят за венцом!

Срок настал: из врат науки,Из священной глубиныИзлетайте, божьи звуки,Звезды русской стороны!Свет проникнут ожиданьем, –Взвейтесь, дивные, в эфирИ негаснущим сияньемОчаруйте бедный мир!

1842

После чтения А. П. Гартонг

Когда в ее очах небесных пламень блещетИ полный, звонкий стих в устах ее трепещет,То бурно катится, сверкает и звучит,То млеет, нежится, струится и журчит, –Я жадно слушаю страстей язык могучийИ таю под огнем пронзительных созвучий;Всё глубже ноет грудь, и сердцу горячей,И просится слеза из каменных очей.

Конец 1830-х- начало 1840-х годов

Порыв

Нет, милые друзья, – пред этой девой стройнойСмущаем не был я мечтою беспокойной,Когда – то в очи ей застенчиво взирал,То дерзостный мой взор на грудь ее склонял,Любуясь красотой сей выси благодатной,Прозрачной, трепетной, двухолмной, двураскатной.Роскошный этот вид и гордость на челеЯвляли мне тогда богиню на земле.Я вас не понимал, – мне чужд был и несроденВаш чувственный восторг. От дум земных свободен,Я чувство новое в груди своей питал:Поклонник чистых муз – желаньем не сгоралУдава кольцами вкруг милой обвиваться,Когтями ястреба в пух лебедя впиваться –Нет! – Жрец изящного – я мыслил: в этот мигК чему мне звуков дар, гремучий мой язык?О, если бы теперь, сим видом упоенный,Я был сын древности, ваятель вдохновенный!Блеснул бы в этот миг мне Фидия венец,Луч яркий божества во грудь мою проникнул,«Вот перси дивные! – тогда бы я воскликнул. –Подайте мрамор мне! Подайте мне резец!»И с мраморной скалы я б грубый череп скинул,И перси из нее божественные вынул,И жизнью облил их. Казалось бы, оне,Сокрыв огонь страстей в бездонной глубине,На миг оцепенев под искусом желанья,Наполнились волной мятежного дыханья,И, бурный вздох в себе стараясь удержать,Готовы – закипеть, хотят – затрепетать;И всё, что в них влекло б к земному обольщенью,Слегка полузакрыв кудрей волнистых тенью,Богини чистый лик я вывел бы светлоИ думу строгую ей бросил на чело,Лоб смертный, подходя, вдруг вспыхивал, как пламень,И, дерзкий, мнил обнять богоподобный камень.Но, взоры возведя на светоносный лик,Мгновенно б головой преступною поник,Молитву произнес в ограду от волненийИ, бледный, преклонил дрожащие колени.

1845

Она была добра

Забуду ли ее? – Она вилась, как змейка,Сверкая искрами язвительных очей,А всё ж была добра мне милая злодейка,И за свою любовь я благодарен ей.Мою докучливость она переносила,Мое присутствие терпела; даже грусть,Грусть вечную мою, глубокую – щадила,Страдать позволила и говорила: «Пусть!Пускай он мучится! Страдание полезно.Пусть любит он меня, хоть любит нелюбезно!Пускай надеется! Зачем ему мешатьИ вдохновляться мной, и рифмы совершать?Для песен пламенных ему я буду темой,И он потешит нас гремучею поэмой!»Я пел, – и между тем как с легкого пераКатился бурный стих, мучительный и сладкой,Она, лукавая, смеялась… но украдкой –Итак, – не правда ли? – она была добра?

1846

Цветок

Есть цветок… его на лиреВечно славить я готов.Есть цветок… он в грустном миреКраше всех других цветов.То цветок не однолетний:Всё милее, всё приветнейОн растет из году в годИ, дивя собой природу,По семнадцатому годуПолной прелестью цветет.Он подъемлется так статно,Шейка тонкая бела,А головка ароматна,И кудрява, и мила.Он витает в свете горнем,И, пленительно живой,Он не связан грязным корнемС нашей бедною землей.Не на стебле при дорожкахНеподвижно одинок –Нет, – на двух летучих ножкахВьется резвый тот цветок.От невзгод зимы упрямойЖизнь его охраненаЗа двойной ревнивой рамойСветозарного окна, –И, беспечный, он не слышитБурь, свистящих в хладной мгле:Он в светлице негой дышит,Рдеет в комнатном тепле.Непонятное растенье!Нежен, хрупок каждый сгиб:Лишь одно прикосновенье –И прелестный цвет погиб!

Увлекая наши взоры,Слабый, ищет он опоры,Но страшитесь! Он порой,Томный, розово-лилейный,Дышит силой чародейной,Колдовством и ворожбой.Полный прелести, он разомСердце ядом напоит,Отуманит бедный разум,Обольстит и улетит!

1848

Догадка

Когда ты так мило лепечешь «люблю»,Волшебное слово я жадно ловлю;Оно мне так ново, и странно, и чудно;Не верить мне страшно, а верить мне трудно.На праздное сердце певца твоего,Быть может, ты кинула взгляд сожаленьяИ, видя в нем глушь, нищету, запустенье,Размыслила: «Дай я заполню его!Он мил быть не может, но тихо, бесстрастноЯ буду ласкать его сирый порыв;Не боле, чем прежде, я буду несчастна,А он – он, быть может, мной будет счастлив!»И с ангельским, кротким, небесным приветомКо мне обратился твой дружеский взор,И в сердце моем, благодатно согретом,Мечты и надежды воскресли с тех пор.

1848

Л. Е. Ф.

Есть два альбома. Пред толпоюВсегда один из них открыт,И всяк обычною тропоюТуда ползет, идет, летит.Толпа несет туда девице –Альбома светлого царице –Желаний нежные цветыИ лести розовой водицейКропит альбомные листы.Там есть мечты, стихи, напевыИ всякий вздор… Но есть другойАльбом у девы молодой, –Альбом тот – сердце юной девы.Сперва он весь как небо чист,Вы в нем ни строчки не найдете,Не тронут ни единый листВ его багряном переплете.Он – тайна вечная для нас,Толпа сей книжки не коснется, –Для одного лишь в некий часОна украдкой развернется, –И счастлив тот, кто вензель свой,Угодный ангелу-девице,Нарежет огненной чертойНа первой розовой странице!

Между 1842 и 1850

Как хороша!