Читать интересную книгу Андроид Каренина - Лев Толстой

Окончив просмотр сообщений, Степан Аркадьич с удовольствием сделал еще глоток кофе и позволил утреннему потоку новостей захватить себя.

Степан Аркадьич выбрал либеральный ТВ-канал, не экстремистского толка, но того направления, которого держалось большинство. Вместе с либеральной партией он придерживался мнения, что институт брака — отжившее учреждение и что необходимо перестроить его; что религия есть только узда для варварской части населения; что прогресс движется слишком медленно, особенно в области развития голоса у роботов III класса и скорости их действий и реакций; и что не должно проявлять ни малейшего снисхождения к террористам и головорезам из Союза Неравнодушных Ученых (СНУ), хотя эти повстанцы и заявляли, что ведут борьбу именно за технологический прогресс.

Вдоволь наслушавшись новостей и окончив вторую чашку кофе и калач с маслом, он встал, стряхнул крошки калача с жилета и, расправив широкую грудь, радостно улыбнулся, не оттого, чтоб у него на душе было что-нибудь особенно приятное, — радостную улыбку вызвало хорошее пищеварение и легкая вибрация галеновой капсулы.

В этот момент в комнату вкатился Маленький Стива и прочирикал сообщение.

— Карета готова, — сказал он, — и вас ожидает проситель, — прибавил робот.

— Давно тут? — спросил Степан Аркадьич.

— С полчаса.

— Сколько раз тебе приказано сейчас же докладывать!

— Надо же вам дать хоть кофею откушать, — ответил Маленький Стива тем дружеским тоном, на который нельзя было сердиться.

Уже в сотый раз Степан Аркадьич давал себе обещание, что прикажет наладить своего робота III класса, настроить его на более ответственное отношение к своим обязанностям, без какого-либо дружественного потакания минутным желаниям хозяина; но он также знал, что никогда не решится на такой шаг.

— Ну, проси же скорее, — сказал Облонский, морщась от досады.

После беседы с просителем Степан Аркадьич взял шляпу и остановился, припоминая, не забыл ли он чего. Оказалось, что он ничего не забыл, кроме того, что хотел забыть, — жену.

— Ах да! — он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. — Пойти или не пойти! — сказал он Маленькому Стиве, тот в ответ очаровательно сымитировал пожимание плечами. Внутренний голос говорил Степану Аркадьичу, что ходить не надобно, что, кроме фальши, тут ничего быть не может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать стариком, не способным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре.

— Однако когда-нибудь нужно; ведь не может же это так остаться, — сказал он Маленькому Стиве. Тот ответил: «Нет, так больше не может продолжаться, нет». Стараясь придать себе смелости, Стива выпрямил грудь, вынул папироску, закурил, пыхнул два раза и бросил ее в перламутровую раковину-пепельницу I класса, которая сразу же автоматически наполнилась водой и погасила дымящийся окурок. Степан Аркадьич быстрыми шагами прошел мрачную гостиную и отворил другую дверь, в спальню жены.

Глава 4

Дарья Александровна, в кофточке и с пришпиленными на затылке косами уже редких, когда-то густых и прекрасных волос, с осунувшимся, худым лицом и большими, выдававшимися от худобы лица, испуганными глазами, стояла среди разбросанных по комнате вещей перед открытою шифоньеркой, из которой она выбирала что-то. Услыхав шаги мужа, она остановилась, глядя на дверь; Доличка, выгнув брови так, что они напоминали римскую цифру V, придала своему лицу строгое и презрительное выражение. Долли и ее андроид обе чувствовали, что боятся Степана Аркадьича и боятся предстоящего свидания. Они только пытались сделать то, что пытались сделать уже десятый раз в эти три дня: отобрать детские и свои вещи, которые они увезут к матери Долли, — и опять Дарья Александровна не могла на это решиться. Она повторяла Доличке каждый раз: «Это не может так оставаться, я должна предпринять что-нибудь, чтобы наказать его». Доличка всегда полностью разделяла мнение хозяйки, поддерживая ее во всех начинаниях, так как это было единственное назначение ее.

— Я должна уйти от него, — объявила Долли, и металлическое сопрано Долички эхом отозвалось: «Да, уйти!»

Но в глубине души Долли понимала, что Доличка с ее ограниченным механическим воображением не может понять: оставить его невозможно. Это было невозможно потому, что она не могла отвыкнуть считать его своим мужем и любить его. Кроме того, она чувствовала, что если здесь, в своем доме, она едва успевала ухаживать за своими пятью детьми, то им будет еще хуже там, куда она поедет со всеми ими, да еще и с несколькими дюжинами роботов II класса и несметным количеством I-го.

Увидав мужа, сопровождаемого угловатой фигурой несносного Маленького Стивы, она опустила руку в ящик шифоньерки, будто отыскивая что-то. Но лицо ее, которому она хотела придать строгое и решительное выражение, выражало потерянность и страдание.

— Долли! — сказал он тихим, робким голосом, в то время как его робот-компаньон согнулся пополам, приняв скорбную и покорную позу перед Доличкой.

Долли быстрым взглядом оглядела с головы до ног мужа и его спутника. Оба они сияли свежестью и здоровьем.

— Да, он счастлив и доволен! — шепнула она Доличке, и горькое подтверждение ее слов вырвалось из Реченсинтезатора ее робота: «Счастлив. Доволен».

— В то время как я… — продолжила она, затем рот ее сжался, мускул щеки затрясся на правой стороне бледного, нервного лица.

— Что вам нужно? — сказала она быстрым, не своим, грудным голосом.

— Долли! — повторил он с дрожанием голоса. — Анна и Андроид Каренина приедут сегодня.

— Ну что же мне? Я не могу их принять! — вскрикнула она.

— Но надо же, однако, Долли…

— Уйдите, уйдите, уйдите! — не глядя на него, вскрикнула она, как будто крик этот был вызван физическою болью.

Внешние сенсоры галеновой капсулы отреагировали на страдальческие нотки в голосе Долли, и капсула включилась, пульсируя еще сильнее.

Степан Аркадьич мог быть спокоен, когда он думал о жене, мог уходить с головой в новости и спокойно пить кофе, налитый II/Самоваром/1(8); но когда он увидал ее измученное, страдальческое лицо, услыхал этот звук голоса, покорный судьбе и отчаянный, ему захватило дыхание, что-то подступило к горлу, и глаза его заблестели слезами.

— Боже мой, что я сделал! Долли! Ради бога!.. Ведь… — он не мог продолжать, рыдание остановилось у него в горле. — Можем ли мы… — начал Степан Аркадьич, многозначительно указывая в сторону двух андроидов, находившихся в комнате. Долли взволнованно кивнула, и оба робота были переведены в Спящий Режим, сенсорные программы отключились, головы слегка наклонились вперед, и хозяева наконец остались наедине друг с другом.

— Долли, что я могу сказать?.. — он замолчал, собираясь с мыслями. Не было слышно жужжания механизмов, отсутствовали вообще какие-либо признаки присутствия роботов — в комнате стояла абсолютная тишина. Степан Аркадьич продолжил: — Одно: прости, прости… Вспомни, разве девять лет жизни не могут искупить минуты…

Она опустила глаза и слушала, ожидая, что он скажет, как будто умоляя его о том, чтобы он как-нибудь разуверил ее.

— Минуты… минуты увлеченья… — выговорил он и хотел продолжать, но при этом слове, будто от физической боли, опять поджались ее губы и опять запрыгал мускул на правой стороне лица. Рана от бритвы на верхней губе Стивы снова напомнила о себе, и лицо его исказилось страданием.

— Уйдите, уйдите отсюда! — закричала она еще пронзительнее, — и не говорите мне про ваши увлечения, про ваши мерзости!

Она хотела уйти, но пошатнулась и взялась за спинку стула, чтоб опереться. Лицо его расширилось, губы распухли, глаза налились слезами.

— Долли! — проговорил он, уже всхлипывая. — Ради бога, подумай о детях, они не виноваты. Я виноват, и накажи меня, вели мне искупить свою вину. Чем я могу, я все готов! Я виноват, нет слов сказать, как я виноват! Но, Долли, прости!

Она села. Он слышал ее тяжелое, громкое дыхание, и ему было невыразимо жалко ее. Она несколько раз хотела начать говорить, но не могла. Он ждал.

— Скажи мне, после того… что было, разве возможно нам жить вместе? — наконец ответила Долли, бросив взгляд на неподвижную Доличку. Ей так не хватало сейчас умиротворяющего присутствия ее подвижного робота-компаньона. — Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторила она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих детей, вступил в связь с обыкновенной mécanicienne?

— Ну что ж… Ну что ж делать? — говорил он жалким голосом, сам не зная, что он говорит, и все ниже и ниже опуская голову.