Теперь она боялась, чтобы Вронский не ограничился одним ухаживаньем за ее дочерью. Она видела, что дочь уже влюблена в него, но утешала себя тем, что он честный человек и потому не сделает этого. Но вместе с тем она знала, как с нынешнею свободой обращения легко вскружить голову девушки и как вообще мужчины легко смотрят на эту вину.
Нынешний день, с появлением Левина, ей прибавилось еще новое беспокойство.
— Я боюсь за свою дочь, — сказала княгиня La Sherbatskoy, которая стояла рядом и складывала белье.
— Боитесь? Ох, мадам!
— Одно время мне казалось, что у дочери были чувства к Левину.
— О, да, да, чувства. Вполне определенные!
— Может статься, что из излишней честности она откажет Вронскому!
— Откажет ему! Нет, нет, госпожа! О, боже, боже, боже!
— И вообще приезд Левина может все запутать и задержать дело, столь близкое к окончанию.
В эту минуту в комнату вошла княжна, чтобы поприветствовать свою мать. Робот III класса тактично погрузился в Спящий Режим.
— Что он, давно ли приехал? — спросила княгиня про Левина, когда Кити рассказала ей о драматических событий, произошедших в лабиринте для катания, и о героизме, проявленном Константином Дмитричем и его роботом.
— Нынче, maman.
— Я одно хочу сказать… — начала княгиня, и по серьезно-оживленному лицу ее Кити угадала, о чем будет речь.
— Мама, — сказала она, вспыхнув и быстро поворачиваясь к ней, — пожалуйста, пожалуйста, не говорите ничего про это. Я знаю, я все знаю.
Она желала того же, чего желала и мать, но мотивы желания матери оскорбляли ее.
— Я только хочу сказать, что, подавая надежду…
— Мама, голубчик, ради бога, не говорите. Так страшно говорить про это.
— Не буду, не буду, — сказала мать, увидав слезы на глазах дочери, — но одно, моя душа: ты мне обещала, что у тебя не будет от меня тайны. Не будет?
— Никогда, мама, никакой, — отвечала Кити, покраснев и взглянув прямо в лицо матери. — Но мне нечего говорить теперь. Я… я… если бы хотела, я не знаю, что сказать и как… я не знаю…
«Нет, неправду не может она сказать с этими глазами», — подумала мать, улыбаясь на ее волнение и счастье. Княгиня улыбалась тому, как огромно и значительно кажется ей, бедняжке, то, что происходит теперь в ее душе.
Глава 11
Кити испытывала после обеда и до начала вечера чувство, сравнимое с тем, какое испытывает юноша пред битвою. Сердце ее билось сильно, и мысли не могли ни на чем остановиться.
Она включила галеновую капсулу, желая успокоиться и чувствуя, что нынешний вечер, когда они оба в первый раз встречаются, должен быть решительный в ее судьбе. Кити беспрестанно представляла себе их, то каждого порознь, то вместе обоих. Она жалела, что еще не получила собственного робота III класса, — тогда бы она могла пересматривать свои последние впечатления с большим вниманием, выводя их на монитор робота-компаньона; вместо этого ей приходилось все вспоминать самой, восстанавливая картинки в своей памяти, как делают дети.
Когда она думала о прошедшем, она с удовольствием, с нежностью останавливалась на воспоминаниях своих отношений к Левину. Воспоминания детства и воспоминания о дружбе Левина с ее умершим братом придавали особенную поэтическую прелесть ее отношениям с ним. Его любовь к ней, в которой она была уверена, была лестна и радостна ей. И ей легко было вспоминать о Левине. К воспоминаниям же о Вронском примешивалось что-то неловкое, хотя он был в высшей степени светский и спокойный человек; как будто фальшь какая-то была, — не в нем, он был очень прост и мил, — но в ней самой, тогда как с Левиным она чувствовала себя совершенно простою и ясною. Но зато, как только она думала о будущем с Вронским, пред ней вставала перспектива блестяще-счастливая; с Левиным же будущность представлялась туманною.
Собравшись наверх, чтобы одеваться для вечера, она включила посильней галеновую капсулу и унесла ее с собой. Взглянув в зеркало, Кити с радостью заметила, что она в одном из своих хороших дней и в полном обладании всеми своими силами, а это ей так нужно было для предстоящего: она чувствовала внешнее спокойствие и свободную грацию движений.
В половине восьмого, только что она сошла в гостиную, II/Лакей/С(с)43 громогласно объявил: «Константин Дмитрич Левин». Княгиня была еще в своей комнате, и князь не выходил. «Так и есть», — подумала Кити, и вся кровь прилила ей к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало.
Теперь она верно знала, что он приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только в первый раз все дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, — с кем она будет счастлива и кого она любит, — но что сию минуту она должна будет оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко. Ей хотелось стать невидимой… что, конечно же, не представлялось возможным, да и экспериментировать с этим было строго запрещено.
Константин Дмитриевич, милый, любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
«Боже мой, неужели это я сама должна сказать ему? Неужели я скажу ему, что я его не люблю? Это будет неправда. Что ж я скажу ему? Скажу, что люблю другого? Нет, это невозможно. Я уйду, уйду».
Она уже подходила к дверям, когда услышала его шаги. «Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что будет, то будет! Скажу правду. Да с ним не может быть неловко. Вот он», — сказала она себе, увидав его сильную и робкую фигуру; позади плелся его долговязый робот-компаньон. Глаза у обоих блестели и были устремлены на нее. Кити прямо взглянула Левину в лицо, как бы умоляя его о пощаде, и подала руку.
— Мы не вовремя, кажется, слишком рано, — сказал он, оглянув пустую гостиную. Когда он увидал, что его ожидания сбылись, что ничто не мешает ему высказаться, лицо его сделалось мрачно. Сократ все так же пристально глядел на нее, будто смотря ей прямо в душу, — как всегда ей было крайне неуютно в присутствии этого высокого чудаковатого робота.
— О нет, — сказала Кити и села к столу.
— Но я только того и хотел, чтобы застать вас одну, — начал он, не садясь и не глядя на нее, чтобы не потерять смелости.
— Мама сейчас выйдет. Она вчера очень устала. Вчера…
Она говорила, сама не зная, что говорят ее губы, и не спуская с него умоляющего и ласкающего взгляда. Она жалела, что не взяла с собой из спальни галеновую капсулу: веселое оживление постепенно покидало ее.
Левин взглянул на нее, затем пристально посмотрел на Сократа — робот послушно погрузился в Спящий Режим.
— Я сказал вам, что не знаю, надолго ли я приехал… что это от вас зависит…
Она все ниже и ниже склоняла голову, не зная сама, что будет отвечать на приближавшееся.
— Что это от вас зависит, — повторил он. — Я хотел сказать… я хотел сказать… Я за этим приехал… — что… быть моею женой! — проговорил он, не зная сам, что говорил. Левин почувствовал, что самое страшное сказано, остановился и посмотрел на нее.
Она тяжело дышала, не глядя на него. Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак не ожидала, что высказанная любовь его произведет на нее такое сильное впечатление. Но это продолжалось только одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла на Левина свои светлые правдивые глаза и, увидав его отчаянное лицо, поспешно ответила:
— Этого не может быть… простите меня…
Как за минуту тому назад она была близка ему, как важна для его жизни! И как теперь она стала чужда и далека ему!
— Это не могло быть иначе, — сказал он, не глядя на нее. Он включил Сократа, и вместе они поклонились и направились к дверям.
Глава 12
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о том, как он управляется с грозниевой шахтой. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Через пять минут вошла подруга Кити, прошлой зимой вышедшая замуж, графиня Нордстон.
Это была сухая, желтая, с черными блестящими глазами, болезненная, нервная женщина, ее сопровождал дешево выглядевший невысокий зеленый робот III класса по имени Куртизана. Графиня Нордстон любила Кити, и любовь ее к ней, как и всегда любовь замужних к девушкам, выражалась в желании выдать Кити по своему идеалу счастья замуж, и потому желала выдать ее за Вронского. Левин, которого она в начале зимы часто встречала у Щербацких, был всегда неприятен ей.
— Ну что, Кити. Сильно ли ты пострадала во время атаки на лабиринт для катания?