Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом без детей
Если письменный стол без чернил от домашних заданий,А обеденный – без ежедневных обедов за ним,То столешницы их, не согретые супом, дыханьем,Охладятся в гранит или мрамор, наверно. От них
Будет свет отражать эротический глянец журналов,И тепло абажур не направит расплавить пломбир,И останется лёд навсегда в запотевших бокалах,Если мяч не надут, чтоб случайно бокалы разбить.
Если дом отлучить от присутствия шкоды как сути,Если в нём не читать ничего, кроме чековых книг,Не готовить обед, не закладывать детские судьбы,Всё, что прочность несёт, отлетит и расстанется с ним.
Если в доме есть жизнь, то присутствовать будет и запахОт футбола и ног, и прилипшей к подошвам земли,А без клякс на столах самосёлом вселяется затхлость —Будто вынесли всех и последний венок унесли.
Дороги не длиннее поездов
Дороги не длиннее поездов,Длине которых требуется времяПреодоления не милей до,А просто совершения старенья
Кареток, сцепок, тамбуров, колёс,Сортиров, пассажиров, ресторана.К отсчёту срока до седых волосТам девственноость нетронутых стоп-кранов.
Дорога – это, собственно, тоскаКак мера ей, что шаркает в вагонеПод видом старика-проводника,Пропитанного гарью эпигона.
Ещё она – старуха у окна,Которая рассказывать усталаНе слушающим, чем она больнаИ что опасно делать на вокзалах.
Тоска на верхней полке бытияЛицом к стене скрывает невесёлость —Как старожил плацкартного жилья,Где водку разливают новосёлы.
А капли на окне, как на висках —Назад, по направленью к провожавшим.В вагонных сцепках лязгает тоскаРазорванных гудком рукопожатий.
Если бы я Богом мог побыть
Если бы я Богом мог побыть…Хочется (не в личных интересах).Если от него добреют лбы,Бьющиеся о полы подкрестно,Как бы Богом я хотел побыть!
Уступи, мне, Господи, престол,Поотсутствуй – покурить, «до ветру»…План мой генеральный, но простой —Обустроить действие Завета.Уступи мне, Господи, престол.
Все артиллерийские стволыСделав многоствольною дубравой,Истребитель научу «курлы».И зашелестят под ним на славуВсе артиллерийские стволы.
Все слова оставив в словарях,Затоплю ракетные колодцы,Коромыслом снаряжу наряд.И никто потом не придерётся,Не найдя подмены в словарях.
У меня хорошая жена,Стать бессмертым будет бессердечно.Мне престол – на время, чтоб Ты знал.На фига сдалась мне эта вечность,Если любит смертная жена?
Никого ничем не накажу.Грешному судить ли, правду править?Насажу деревьев, а не жуть,И залог победы обезглавлю.Никого ничем не накажу.
Если выключить время
Параллельны пространства без дат и,Словно киноэкраны для ночи,Из «когда-то» рождают «всегда так»,«Как всегда», а проектор стрекочет.
Громыхают по серому краюРеволюция, дух беспокойныйБроненосца, наганы вздымая,Горлопанством полнит бронепоезд;
Параллельны ему эшелоны,Что сцепили вагоны, как зубы,Подъездные пути и перроны —Параллельные сжатые губы;
Пополнение армий, которыхСтолько брошено углями в топкуПод вагонное пение хоромС переплясом и бойким притопом;
И попутчик, отправленный выжатьНа строительство фонды в столице,Он печален, а тёха на нижнейПараллельно ему веселится.
Параллельные правды и судьбы,А история, плюнув на карты,Как цыганка гадая, тасуетНе колоду, а прошлое как бы.
Жанна д'Арк
Жанна!Ржание долгой, как жизнь, бесконечной войны.Ржавые пашни и стонущие горожане.Жёны рожаютв проклятьях саксонских ублюдков, а Жаны у нихГорло в слезах полосуют, как булку, ножами.
Жанна!Толпы блаженных, пророков бредут по земле,Знать это хочет не знать и спивается в замках.Подлый и жадныйдворец короля при безвольном совсем короле.В хлебе печали – воды огорчения закись.
Жанна!Конь твой и ты, золотые, в конце Риволи.Снова бургундское Франции пьют парижанеПод баклажаныи устрицы, выжав лимон и полив их шабли,Режут не горла, а сдобную выпечку Жаны.
Жанна!Душу твою позовут сотни войн на земле,Божьей посланнице снова рядиться в мужское.А прихожанамк костру приходить и от зависти подлой шалетьК мужеству женщины, зависть огнём успокоя.
Жанна!Клещи закованных в латы не женственных ног.Зуб на десне – так на лошади дева, не выбить.Не подражаемни меч и ни факел для временных женских обновВсех инкарнаций твоих и победных побывок.
Жене-анестезиологу
Всю ночь ты убивала боль,Топила тех котят —Едва рождённых (не тобой —Хирургами) чертят.
Проснёшься —а давно светло,Как на твоих столах.Так много боли родилось,Пока ты всё спала,
И столько имплантаций бомбПроведено земле,Что больше шанс прикончить больВ аду на вертеле.
Пока ты не проснулась, яГазеты отложу.Анестетический коньяк —То в полдень абажур.
От новостей слегка – озноб,В висках – удары в жесть.Ко лбу приложишь губы, ноТам 36,6.
За месяц до парада живых
За урочищем, где тёмные овраги —Как глубокие морщины на земле,Где за речкою топорщатся без флаговСиротеющие древки тополей,
Где зарницы от салютов крепят веруВ то, что памятью не обойдён никто,Восклицательными знаками по ветруЧемерица подтверждает высотой —
Там по-братски обнимаются ребятаБезымянные в беззвёздности погон —Похороненные наспех и когда-тоДо победы с недовыплатой долгов.
Неполна недоповеданная повесть,А героев всё труднее называть —Обезличенных солдат, что, упокоясь,Не хотят, чтобы над ними – трын-трава.
И когда-нибудь поднимутся неслышноИ пройдут в строях упрёком площадям,Не щадя их – с триколорами на крышах,Непарадным своим видом не щадя.
И представятся по званию и чину,По тому, как называли мать с отцом,Чтоб живущим устыдиться, вторя гимну,Просветлев тогда заплаканным лицом.
Закат
Закат бордовым отсветом настеннымПьянил вечерней истиной в вине,И ветви дуба, превратившись в тени,Сплетались и метались по стене
Словами пальцев в сурдопереводеПереплетённых строчек за окномО малости, отведенной в природеТеням глухононемых говорунов.
Блаженны говорящие друг другу,Блаженны понимающие слог,Пусть путанный, как ветви или руки, —Благословен, раз от него тепло.
Утихнет ветер, солнце в полнакалаНырнёт в бокал, чтоб выпитым до днаЗа горизонтом этого бокалаТеплить воспоминаниями нас.
Закон сохранения удачи
Раскладывать пасьянсы – ремесло.Разгадывать случайности – искусство.Дабы другому где-то повезло,Кому, упав с коня, разбиться вусмерть?
Всё то, что может жить и умирать,К закону сохранения начальнойУдачи «жизнь» навязана играС законом сохранения печали.
Похоже, чтоб не кашлялось у насИ чтоб газон был зелен и ухожен,Другим его должна спалить война.Как это всё на истину похоже!
В законе сохранения судьба —Не больше, чем приход, расход и смета,И всё, как на базаре – баш на баш,Добро и зло – не больше, чем монеты.
Признателен игре, поняв закон.А карты на столе лежат уже, иПоставлю на беспроигрышный кон.Мой ход. И я начну стихосложенье.
Пускай не рассчитаю высотуИ разобьюсь, бездарный и не первый,Но перья разлетятся на верстуИ кто-нибудь подхватит эти перья.
Зарисовка
Раскашлялись вороны. Ранний грипп,Малина с чаем.А ветер небо стылое корит,Разоблачая.
И режет глаз густая синеваК простынкам зимним,Дневного света миллионы ватт —К анестезии.
Как женственно курлычут журавли,Природе вторя,Которая любовь не утолит,Зато накормит.
Но дом её – на снос. Пришёл черёд,Желты обои.И небо, прохудившись, протечётНа нас с тобою.
Здесь
Здесь немало отличий от прошлого и единиц(Измерения роста и веса, карьеры, длиныИ ступни, и ступени движения тела по жизни)Очень много, пропорции старые искажены.
Здесь и времени счёт – до полудня и после – такой,Что запутаться новоприбывшему очень легко,А у даты в меню будет супом (на первое) месяц,День рожденья (второе) – котлетой с горчинкой «Клико».
Здесь сюжетом для прозы с поэзией редко – война,Чьим исходом-победой, где б ни была совершена,Не гордятся. Поэтому принявший новую гордостьБудет эхом забытых понятий отвергнут – «Не наш!»
Здесь кукушку не спросят о главном – осталось ли чуть.Эта правда жестокая вписана долгом врачу.Если тот ошибётся, а может, ответит пространно,За ущерб от надежды пойдёт под топор палачу.
Здесь единая мера успеха – как твёрдая гатьПо болоту надежд, самомнений, где вязнет нога.Если ты так умён, почему – как церковная крыса?Но не спросит никто, почему не Эйнштейн, раз богат.
Этот мир, что распахнут для всех и признавший меня,Там, откуда я родом, увы, никогда не понять —Он враждебен по сути прагматике, логике, мерам,И не важно, где в дате котлета заложена дня.
Игорю Мильченко