Престин поглядывал на хронометр, на небо и снова брался за бинокль, выискивая цель.
Май — начало полярного дня. Солнце раздумывало у горизонта, в серой пелене неба, совсем потускнув. Время вторило вращению планеты лишь циферблатом и стрелками. Красный 'летучий голландец' безмерно удивлял — уже шёл в белом заснеженном поле. Эдакое красное на белом. Палубу качало и изображение, проходя через объективы, призмы и окуляры, прыгало, размазываясь багровыми мазками.
Присмотревшись, угадывалась сизая дорожка взломанного льда.
Старший помощник, порой баловавшийся живописью, делал размашистые наброски цветными карандашами на чистом листе, хватаясь для уточнения за бинокль.
— Ледокол! — Догадавшись, выдохнул мичман и удивлённо взглянул на капитана, — это ж сколько он выжимает? А ведь там дальше не пара футов, там все шесть…, там толщина льда ого-го-го!
'Силище! — Не вслух согласился Константин Иванович, подкручивая ролик своего бинокля в настройке резкости. И всё ровно, ничего кроме угловато-коробчатой надстройки красного цвета с венчиком узкой высокой чёрной трубы, рассмотреть не удавалось, — вид строго с кормы. Но не дымит! На нефти? Кто сейчас может строить такое? Наверняка наши законодатели во флоте — британцы. Но могут и немцы…, и даже датчане! Сей факт следует срочно донести до начальства и военного ведомства'.
Дымка на горизонте совсем уж уплотнилась, либо солнце, наконец, ушло за край, уступив немного ночи. Вскоре стало понятно — идти при такой видимости во льдах и айсбергах опасно.
'И надо доложиться', - ещё раз для себя утвердился Престин, — и вообще…, это требует определённого догляду и дознания'.
* * *
Но первыми весть о странном корабле, как и о необычном явлении 'белого свечения', принесли промысловики одного из крестьянских судохозяйств на побережье Мурмана, что ближе к Белому морю, у залива Святого Носа.
Набив треской трюмы, в своё становище рыбаки обернулись быстрей, нежели ещё кто-то из промышлявших поблизости. По губернской программе, посёлок был обустроен промысловым телеграфом, и перепуганные колонисты не преминули (со всем почтением) сообщить о 'бесовщине' уездному исправнику.
Посумлевавшись немного, тот о происшествии доложил наверх.
Далее подогрели новость поморы, две парусные шняки которых забрели в Екатерининскую гавань.
Быстро избавившись от улова, суровые обветренные старожилы поначалу были сдержанно хмуры, описывая 'красный призрак', но как все коренные жители Севера, имевшие слабость к крепким напитками, оседлали припортовое питейное заведение, и медленно 'набираясь' раз за разом пересказывали всем желающим, не отказывая себе в приукрашивании.
Так что почва была подготовлена! И когда 'Лейтенант Скуратов' вернулся в Александровск, слухи уже гуляли, расползаясь мгновенно, как водится, обрастая новыми подробностями от пересказа к пересказу.
Начали судачить не только в порту — матросы, рыбаки и остальная припортовая братия. Тема была самая обсуждаемая, как на рынках у черни, среди у купцов и разночинцев, так и у местной знати.
Любительские зарисовки мичмана выхватили писаки из 'Губернских новостей', состряпав чуть ли не на второй странице статейку — нечто конспирологическое, вообще найдя в 'красном на белом' японский след. А на возражение скептиков: 'как загадочный корабль могли видеть одновременно в разных местах', тиснули вполне научную гипотезу некоего 'учёного инженера из столиц' об 'атмосферных линзах, рефракции и миражах'.
Читатели, надо сказать, не поняли, но приняли на веру.
Заскучавший за зиму Архангельск жадно впитал и подхватил эту маленькую сенсацию, причмокивая за чаями-кофеями вполне уважаемыми и серьёзными гражданами.
Архангельский губернатор Николай Георгиевич Бюнтинг само собой, чисто по-человечески тоже интересовался… Скажем, не без снисходительности и иронии, так как, имея немецкие корни, был человеком прагматичным, здравомыслящим, не допускавшим всякие фантазии и прочий спиритизм. Ко всему недавно вступив в должность, не совсем проникся местными реалиями. Да и статус не позволял принимать сплетни и домыслы.
Но когда объявился свидетель, состоящий на службе у государства, то бишь лицо 'в ранге', Николай Георгиевич с чувством удовлетворения дал ход своему начальственному любопытству. Более того потребовал к себе практически единственного официального очевидца.
И получилось на удивление быстро (у Престина) — и в Архангельск съездить, и обратно.
А поскольку губернатор в докладе командира 'Лейтенанта Скуратова' увидел трезвый и взвешенный взгляд на произошедшее (без всяких там глупых умозаключений, 'но факт остаётся фактом'), то посовещавшись с морскими чинами, решили организовать патрулирование и дозор силами охранных судов, для прояснения необъяснимого случая.
Какое судно получит это задание, сомнений ни у кого не возникло. Так как было видно, что начавшийся весенний лов трески потребует усиленного присутствия скоростных ботов-крейсеров в противодействии норвежским браконьерам, а тихоход 'Скуратов' самое оно!
— Что ж, голубчик…, - Николай Георгиевич Бюнтинг признаться себе, не знал, как лучше обращаться к капитану Престину.
'Люди те же, чины и звания такие же, — мелькнуло в любопытных глазах нового губернатора, — но тут, на севере, все разговаривают и относятся друг к другу немного иначе. Что вроде бы проявляется неуловимо, но заметно…, сторонним взглядом'.
— Так, что Константин Иванович, как говориться — чья инициатива, тому и выполнять, — Бюнтинг слегка развёл руками, — на мой взгляд — сухопутного и невоенного человека, совершеннейшая полумера, но в ваших северных…, полярных условиях я совершенно несведущ. Да и повода пока горячиться не нахожу, несмотря на усилия газетчиков раздуть 'японскую' панику. Однако коль изыщите нечто любопытное, всенепременно извещайте меня, в любое время дня и ночи-с.
Вот и получилось (повторяясь) — быстро, несмотря на встречи-чаепития, прощания, напутствия-инструкции, вёрсты санные пути…
И судно, по прибытию в Александровск, к новой вылазке по велению губернатора, стараниями портового начальства, старпома и команды было справно и готово.
Задачу 'Скуратову' с экипажем поставили бесхитростную и не сложную, не включающую в себя преследование по льду, либо по воде — просто подойти к границе ледового поля и курсировать в дозоре. Вдруг вернётся…
Престин не стал высказывать сомнения, что неизвестный корабль может и вовсе не возвращаться. Или вообще уйдёт другим маршрутом, учитывая с какой лёгкостью он взламывал лёдяное поле.
Ответил по-военному 'есть', и откланялся.
Что ещё можно сказать? Откуда появились фотоснимки так и не выяснили (никто и не пытался). Хотя чего уж там — пара 'норвежцев' и один 'англичанин' в Екатерининскую гавань заходило, пока суть да дело. И где бродяжничали, чего видели — они не особо распространялись. Стало быть, кто-то из них.
Белым ляжет вечность — время…
…и дорога! Фа'та
Снегом белым всё укрыла
И несет, словно на крыльях
Куда-то…
И вот же чертовщина какая, мы только на третьи сутки примерно сообразили, после того как облазили Землю Александры и ближайшие острова, куда…, верней в 'когда' нас занесло.
Пусть это и было самое простое решение, но в той ситуации вполне в логике — пошли утверждённым маршрутом, взламывая лёд и мозг: что же с нами всё-таки произошло?!
Кто-то потирал ушибленные углы человеческого тела, кто-то затылки — всё с тем же вопросом: 'что за фигня!?', поминая 'белый свет в глаза' перед тем как потерять сознание…
— Всё вокруг стало ну точно, как кинолента засвечивающаяся, и-и-и…, бац…! — Взъерошено прокомментировал главмех. Сам он любитель-кинооператор ещё с лохматых времён, вот у него и возникли первые ассоциации.
Это было самое точное описание последнего, что успели выхватить многие перед отключкой.
Только скрытая тайна всё тело наполнит…
Иногда ветер с севера подхватывал повышенную влажность, тянул сыростью, и шхуна покрывалась белым пушком изморози. Дым из трубы смешанный с паром, оседал на полуюте, такелаже грот-мачты грязными сосульками, которые при волнении бились друг о друга мелодичным звоном. Боцман периодически гонял матросов счищать лишние наросты.
Не смотря на упрямый 'норд', нахлёстывающий встречной волной в левую скулу, 'Скуратов' уверенно держал 9 узлов.
Волнение было небольшим — балла 4 — 5, но иногда нос судна слегка вздрагивал, сорокаметровая шхуна плавно перекатывалась на длинной волне. И если прислушиваться к работе машины казалось что в такие моменты она меняла тональность — перестук слегка учащался, затем растягивался и опять…