1908
Петербург
НОЧЬ
Сергею Кречетову
Хотя бы вздох людских речей,Хотя бы окрик петушиный:Глухою тяжестью ночейРаздавлены лежат равнины.
Разъята надо мною пастьНебытием слепым, безгрозным.Она свою немую властьНизводит в душу током грозным.
Ее пророческое дноМой путь созвездьями означитСквозь вихрей бледное пятно.И зверь испуганный проскачет.
Щетинистым своим горбом:И рвется тень между холмамиПред ним на снеге голубомТревожно легкими скачками:
То опрокинется в откос,То умаляется под елкой.Заплачет в зимних далях пес,К саням прижмется, чуя волка.
Как властны суеверный страх,И ночь, и грустное пространство,И зычно вставший льдяный прах —Небес суровое убранство.
Январь 1907
Париж
СМЕРТЬ
Кругом крутые кручи.Смеется ветром смерть.Разорванные тучи!Разорванная твердь!
Лег ризой снег. ЗариКраснеет красный край.В волнах зари умри!Умри — гори: сгорай!
Гремя, в скрипящий щебеньЖелезный жезл впился.Гряду на острый гребеньГрядущих мигов я.
Броня из крепких льдин.Их хрупкий, хрупкий хруст.Гряду, гряду — один.И крут мой путь, и пуст.
У ног поток мгновений.Доколь еще — доколь?Минуют песни, пени,Восторг, и боль. и боль —
И боль… Но вольно — ах,Клонюсь над склоном дня,Клоню свой лик в лучах…И вот меня, меня
В край ночи зарубежный,В разорванную твердь,Как некий иней снежный,Сметает смехом смерть.
Ты — вот, ты — юн, ты — молод,Ты — муж… Тебя уж нет:Ты — был: и канул в холод,В немую бездну лет.
Взлетая в сумрак шаткий,Людская жизнь течет,Как нежный, снежный, краткийСквозной водоворот.
1908
Петербург
РАЗУВЕРЕНЬЯ
КОГДА…
Голос ветра
«Когда сквозных огнейРосы листок зеленыйНа мой томящий одрНальет и отгорит,—
Когда дневных лучейСлепящий ток, червленый,Клоня кленовый лист,По купам прокипит,—
Когда, багров и чист,Меня восток приметит,Когда нальет потокСвоих сквозных огней —
Твоя душа, твоя,Мою призывно встретит(Последних дней моих,Твоих весенних дней…)
Ну что ж? Тревожиться?Тревожиться не надо:Отрада вешняя кругом —Смотри: зари
Отрада вешняяНисходит к нам, отрада.Теперь склонись, люби,Лобзай — скажи: „Умри…“
Лобзай меня! Вотще:И гаснет лик зажженный,Уже склоненный в сеньЛетейской пустоты…
Прости, мой бедный друг!Прости, мой друг влюбленный!Тебе я отдал жизнь…Нет, не любила ты…»
(Голос ветра замирает)
Тогда сквозных огнейПоток дневной, червленый,Клоня кленовый лист,По купам прокипел —
Вотще! И, как слезой,Росой листок зеленыйТак скромно их кропил…И скорбно отгорел.
Сентябрь 1907
Петербург
НОЧЬ
Сергею Соловьеву
Как минул вешний пыл, так минул страстный зной.Вотще покоя ждал: покой еще не найден.Из дома загремел гульливою волной,Волной размывчивой летящий к высям Гайден.
Презрительной судьбой обидно уязвлен,Надменно затаишь. На тусклой, никлой, блеклойТраве гуляет ветр; протяжным вздохом онУдарит в бледных хат мрачнеющие стекла.
Какая тишина! Как просто всё вокруг!Какие скудные, безогненные зори!Как все, прейдешь и ты, мой друг, мой бедный друг.К чему ж опять в душе кипит волнений море?
Пролейся, лейся, дождь! Мятись, суровый бор!Древес прельстительных прельстительно вздыханье.И дольше говорит и ночи скромный взор,И ветра дальний глас, и тихое страданье.
Июнь 1907
Петровское
ПРОСТИ
1
Зарю я зрю — тебя…Прости меня, прости же:Немею я, к тебеНе смею подойти…
Горит заря, горит —И никнет, никнет ниже.Бьет час: «Вперед». Ты — вот:И нет к тебе пути.
И ночь встает: тенит,И тенью лижет ближе,Потоком (током лет)Замоет свет… Прости!
Замоет током летВ пути тебя… Прости же —Прости!
2
Покров: угрюмый кров —Покров угрюмой нощи —Потоком томной тьмыСеленье смыл, замыл…
Уныло ропщет даль,Как в далях взропщут рощи…Растаял рдяных зорь,Растаял, — рдяный пыл.
Но мерно моет мрак,—Но мерно месяц тощий,Летя в пустую высьВенцом воздушных крыл —
Покров, угрюмый кров —Покров угрюмой нощи —Замыл.
3
Душа. Метет душа,—Взметает душный полог,Воздушный (полог днейНад тайной тайн дневных):
И мир пустых теней,Ночей и дней — осколокВидений, снов, мировЗастывших, ледяных —
Осколок месячный: —Над сетью серых елокЛетит в провал пространствИных, пустых, ночных…
Ночей, душа моя,Сметай же смертный полог,—И дней!
4
Угрюмая, онаСошла в угрюмой нощи:Она, беспомощноСклонись на мшистый пень,—
Внемля волненью воли(Как ропщут, взропщут рощи),—В приливе тьмы молчит:Следит, как меркнет день.
А даль вокруг нееТаинственней и проще;А гуще сень древес,—Таинственная сень…
Одень ее, покров —Покров угрюмой нощи,—Одень!
Март 1908
Москва
«ДА, НЕ В СУД ИЛИ ВО ОСУЖДЕНИЕ…»
Как пережить и как оплакать мнеБесценных дней бесценную потерю?Но всходит ветр в воздушной вышине.Я знаю всё. Я промолчу. Я верю.
Душа: в душе — в душе весной весна…Весной весна, — и чем весну измерю?Чем отзовусь, когда придет она?Я промолчу — не отзовусь… Не верю.
Не оскорбляй моих последних лет.Прейдя, в веках обиду я измерю.Я промолчу. Я не скажу — нет, нет.Суров мой суд. Как мне сказать: «Не верю»?
Текут века в воздушной вышине.Весы твоих судеб вознес, — и верю.Как пережить и как оплакать мнеБесценных дней бесценную потерю?
1907
Москва
ФИЛОСОФИЧЕСКАЯ ГРУСТЬ
ПРЕМУДРОСТЬ
Внемлю речам, объятый тьмойФилософических собраний,Неутоленный и немойВ весеннем, мертвенном тумане.
Вон — ряд неутомимых лбовСклоняется на стол зеленый:Песчанистою пылью словЧасами прядает ученый.
Профессор марбургский Когэн,Творец сухих методологий!Им отравил меня N. N.,И увлекательный, и строгий.
Лишь позовет она, как онМне подает свой голос кроткий,Чуть шелковистый, мягкий ленСвоей каштановой бородки
Небрежно закрутив перстом,И, как рога завьются турьи,Власы над неживым челомВ очей холодные лазури;—
Заговорит, заворожитВ потоке солнечных пылинок;И «Критикой» благословит,Как Библией суровый инок.
Уводит за собой; без словУсадит за столом зеленым…Ряды прославленные лбов…С ученым спорит вновь ученый.
1908