— Ники, — неожиданно спросил он, — ты нормально ладишь с Ламборном?
После купания они лежали обнаженными на полотенцах, скрытые от посторонних взглядов густым кустарником, окаймлявшим озеро. Солнце грело их спины, уже успевшие покрыться красивым золотистым загаром.
Николас задумался.
— Мы редко видимся; он приезжает домой, только когда это необходимо — не сходится во взглядах с его светлостью.
В это Мэтью вполне мог поверить.
— А когда ты все-таки видишься с ним, — продолжал допытываться он, — он хорошо с тобой обращается?
— Конечно, — удивленно ответил Николас. — Держится немного снисходительно, но он ведь старший. А почему ты спрашиваешь? Разве Фредди не такой?
Мэтью перевернулся на спину и посмотрел в небо, прикрыв глаза рукой от яркого солнца. Внезапно он пожалел, что заговорил об этом. Никому, даже Николасу, не смог бы он рассказать о своих отношениях с Фредди.
Маленьким мальчиком Мэтью обожал брата, всюду ходил за ним, копировал каждый его жест. Фредди отвечал на это жестокостью, запугивал и обижал Мэтью, причиняя ему моральную и физическую боль. Маленький Мэтью терпел. Подросший Мэтью стал давать сдачи. Сейчас между братьями Харкорт-Брайт существовала непримиримая вражда, которая уже не коренилась в каком-либо конкретном поступке или событии. Просто существовала ненависть, она была частью их существа, как любое из их физических качеств. Она существовала и должна была остаться навсегда.
Мэтью не мог рассказать об этом, потому что его гордость не позволяла ему искать сочувствия, но сейчас он должен был что-то ответить Николасу.
— Фредди ведет себя странно. Стоит мне проявить интерес или привязанность к чему-нибудь, как это либо исчезает, либо ломается. Он, например, ненавидит воду и парусный спорт — у нас в семье все такие, кроме меня — но дядя Джервас сказал папе, что или Фредди, или я можем поехать в Каус с его командой. И Фредди настоял на том, чтобы послали его, просто из-за того, что ему было известно, как мне хотелось туда поехать. Я не хочу сказать, — поспешно добавил Мэтью, — что мне здесь неинтересно, но Фредди сделал это назло мне.
— Он старший, — заметил Николас.
— Можно подумать, что я этого не знаю! Фредди пользуется своим старшинством на все сто. Он не устает напоминать мне, что я лишь второй сын второго сына.
— Ты воспринимаешь все слишком болезненно. Никто на это даже не обращает внимания.
— Фредди обращает. И он, наверное, прав. Мама всегда говорит, что вторые сыновья ничего не стоят, они обречены быть нищими.
— Эй, погоди-ка! — запротестовал Николас, — ведь я тоже второй сын.
— Да, но твой отец не был вторым сыном и ваша семья богаче нашей. Графы Хайклиры никогда не были слишком богатыми. Это напомнило мне кое-что. На пасхальных каникулах Фредди сказал мне совершенно неслыханную вещь. Он сказал: «Если дядя Джервас и кузен Обри умрут, а потом умрет и папа, то я унаследую титул».
— В принципе такое возможно. Но я согласен, что это мало подходящая тема для разговора.
— Хотел бы я знать, — задумчиво произнес Мэтью, — почему он меня ненавидит.
— Это очевидно. Он завидует.
— Завидует? Чему?
Николас приподнялся на локте и недоверчиво посмотрел на друга. Светлые волосы Мэтью стали еще светлее на солнце, а синие глаза выглядели как сапфиры на загорелом лице. Его стройное тело непринужденно раскинулось на белом полотенце.
— Какая скромность! — пошутил Николас. — Или ты давно не смотрелся в зеркало? Ну, я не видел Фредди несколько лет, но не думаю, чтобы он сильно изменился. Я помню, он был низенький, с волосами мышиного цвета, какими-то ужасными усами и визгливым голосом. И еще он был очень толстым.
— Ты прав, — усмехнувшись, сказал Мэтью. — Он совсем не изменился.
— В этом-то все и дело. Главное, что сейчас нужно Фредди, — изрек новоявленный философ, — это любовь красивой женщины, и тогда он перестанет переживать из-за твоего поразительного воздействия на прекрасный пол. Я хочу еще раз искупаться. Ты идешь?
Николас побежал к воде. Он тоже ощутил внезапный приступ ревности — к девушкам, которых будет привлекать Мэтью. Они представляли угрозу для их дружбы. К тому же он инстинктивно почувствовал, что ему надо отойти от Мэтью на некоторое расстояние, чтобы не поддаться желанию протянуть руку и прикоснуться к гладкой коже друга. И Николас, и Мэтью знали о существовании особых отношений между мальчиками и о том, что происходило по ночам в спальнях. Николас уже несколько раз пресекал попытки вовлечь его в подобные дела, но он знал, что хотя почти агрессивная мужественность Мэтью не позволяла открыто заигрывать с ним, многие его однокашники были разочарованны в отсутствии у него интереса к их развлечениям. Николас и сам был немного разочарован, но он находил утешение в прочных дружеских узах, которые связывали его с Мэтью. В озере он начал шумно плескаться, чтобы скрыть свои чувства.
Разомлев на солнце Мэтью не хотел больше купаться. Он перевернулся на живот и уткнулся лицом в полотенце. Скоро придется возвращаться в дом, чтобы переодеться к обеду. Даже летом в деревне обеды в семье Десборо проходили в официальной обстановке. За время пребывания здесь Мэтью в доме часто бывали гости — заезжали друзья и родственники, прервав поездку на юг к морю и на остров Уайт. Вечерние сборища были веселыми и блестящими, парадом живописных кринолинов и сказочных драгоценностей. И каждый вечер в центре всего была графиня де Гравиньи, самая красивая из женщин, чьего внимания искали все мужчины. Она держала в возбуждении всю компанию, и даже непроницаемое лицо герцога отражало тайные желания, когда он смотрел на графиню.
Как бы украшая пышный двор времен Второй империи, графиня каждый вечер спускалась к обеду в новых туалетах от М. Уорта и разных гарнитурах сверкающих украшений. Мэтью не мог решить, какой из ее ансамблей был самым ослепительным: лиловое платье из кисеи с веткой сирени, украшенной драгоценными камнями, золотистое шелковое с разбросанными по нему бриллиантовыми колосками пшеницы, или белое тюлевое с ландышами, дополненное тяжелым жемчужным ожерельем, оттенявшим ее обнаженные плечи.
Но прошлым вечером — при воспоминании о нем у Мэтью перехватило дыхание — прошлым вечером она была особенно хороша. Она рассказывала забавные истории из светской жизни при дворе Наполеона и Евгении, но Мэтью почти не слушал, наслаждаясь лишь звуками ее чудесного голоса. На графине было зеленое платье цвета луговой травы в летний день, цвета ее глаз. Прекрасный лионский шелк был расшит золотыми блестками, похожими на искорки в ее глазах, и она нанесла золотую пудру на свои сияющие волосы. Длинные серьги с изумрудами и бриллиантами сверкали у нее в ушах, но Мэтью не мог оторвать взгляда от ее груди.