попробовав ее.
Лили начала метаться из угла в угол со сложенными руками, не зная, что еще сказать, чтобы отговорить единственную дочь от авантюры. Ей казалось, что нет худшего положения для женщины, чем остаться одинокой без мужа. Оказывается, есть — писать картины в этой одинокой нищете, да еще с таким достаточно высоким статусом! Какая глупость!
Графиня остановилась, опустила руки и произнесла дрожащим голосом:
— Я настаиваю, чтобы ты сейчас же поговорила с отцом. Он должен… нет, он просто обязан заставить тебя передумать! Я немедленно иду к нему в сад. — И она тут же умчалась с намерением спасти свою дочь, как она думает, от участи нищей старой девы.
Оливии и ее матери редко, когда удавалось найти точки соприкосновения, потому что обе были такие разные: если для одной самое главное в жизни — выдать дочь замуж, то для другой это замужество никогда не являлось целью всей жизни.
Больше всего Оливия мечтала о любви, которая привела бы к браку, а не наоборот, как считает ее мать. Однако не судьба.
В первом сезоне за ней ухаживал один джентльмен, который, скажем, был не очень дальновидным. Он приезжал к ним с визитами, танцевал с Оливией на балах каждый раз, когда они встречались. Было ясно, что мужчина заинтересован в общении с ней. Но парадокс в том, что буквального общения-то и не было. Каждый раз их диалоги были наполнены лишь формальностью: приветствиями и взаимными вопросами о здоровье их семей. Она, конечно, пыталась развернуть их разговор на различные темы, но каждый раз он заходил в тупик. Ну разве можно выходить замуж за человека, с которым нельзя даже элементарно связать пары слов? Поэтому Оливия сказала об этом ему прямо.
Второй джентльмен, который претендовал на руку и сердце девушки, был старше нее почти в два раза.
Она не отвечала на его знаки внимания, а тот из-за задетой гордости с нотками обиды заявил:
— Вы слишком высокого о себе мнения, — сказал он. — Любая женщина была бы счастлива стать предметом моего внимания, но вы, являясь юной особой, прощены за свою глупость. Всего доброго, — и удалился.
Третий же и вовсе оказался охотником за приданым. Оливия узнала об этом, когда однажды на балу он перебрал с шампанским.
Причем он сам признался ей в этом за ужином, сказав:
— Я, леди Уотсон, — обратился он своим заплетающимся языком, — должен вам сказать, что ваши веснушки весьма очаровательны. Я готов на них жениться, заявляю вам со всей уверенностью. Но, прежде чем сделать предложение, — джентльмен придвинулся ближе, — позвольте узнать размер вашего приданого, так как я имею большое количество карточных долгов. Только т-с-с. — Его палец коснулся губ. — Это будет нашим секретом.
Спустя некоторое время в комнату вошла горничная.
— Леди Уотсон, его сиятельство прислал сообщить, что он ожидает вас в саду.
Оливия развязала и положила фартук, отправляясь в сад.
По дороге она обдумывала предстоящий разговор с отцом и ее бросило в жар. Одобрит ли он ее планы? Она не могла сказать однозначно. Но тем не менее она надеялась на понимание с его стороны, как это было раньше.
Оливия всегда проводила больше времени с отцом. Они оба любили читать и обсуждать прочитанное, ездить верхом, а в детстве Ричард даже иногда брал дочь на рыбалку. Скорее всего, это связано с тем, что отец не обзавелся сыном, как мечтал. После рождения дочери он и его жена Лили хотели родить сына. Мать серьезно заболела и позже выяснилось, что графиня бесплодна. Всему виной была ртуть, входящая в состав ее ночного крема, как сказал доктор. Оливия, как сейчас, помнила очень истощенную и слабую мать, что кожа покрылась гусиной коркой.
Подходя к саду, Оливия увидела отца, сидящего в кресле с книгой.
— Добрый день, папа, — поздоровалась она. — Ты хотел меня видеть?
— Здравствуй, милая. Я хотел поговорить с тобой о некоторой сложившейся дилемме. Присядь. — Он указал на кресло напротив. Сложив ладони вместе, отец проговорил: — Сегодня такой замечательный солнечный день, поют птицы. Это редкость для Лондона.
— Да, ты прав. Сегодня приятная погода.
После недолгой молчаливой паузы, отец сказал:
— Знаешь, я все никак не перестаю удивляться твоей матери: услышав о чем-то, что идет в разрез с ее представлениями, она сразу делает выводы и бежит с протестами, не разбирая дороги, — посмеялся он.
Оливия хихикнула.
— Где она сейчас?
— Умчалась ухаживать за своими растениями в комнате. Ты же знаешь, как ее это успокаивает. В данный момент тебе с ней лучше не встречаться, если не хочешь столкнуться с новой бурей. — Немного помолчав, Ричард продолжил: — Ну что ж, как ты понимаешь, твоя мать мне все рассказала в своей… — он сделал неопределенный жест рукой, — …эмоциональной манере. Ты не хочешь выходить замуж?
Набравшись смелости полной грудью, Оливия ответила:
— Я решила заняться искусством, может быть, живописью, буду писать картины. И, должна сказать, это у меня получается лучше всего. Наверное, из меня получится лучший художник, чем хозяйка собственного дома.
— Не говори заранее, ведь ты не знаешь наперед своей судьбы, — заявил отец. — Но я заметил, что ты с успехом усвоила все, чему тебя учили, чтобы составить достойную партию любому джентльмену.
Оливия, смутившись, поблагодарила его.
— Однако ты слишком умна, чтобы не понимать, с какими последствиями и рисками сопряжено твое решение. Никто не захочет иметь больше с тобой дела, двери всех аристократов для тебя закроются. И где же ты будешь жить? — спросил Ричард.
— На самом деле, — начала дочь, — я хотела попросить тебя поселить меня в какое-нибудь поместье в нашем графстве. Я же понимаю, все общество и сплетни мне не дадут покоя. Я не смогу больше появляться в свете, где каждый недобро посмотрит мне в след.
Отец покачал головой.
— Дело даже не в выборе места жительства, милая, а в том, что тебя сразу же выгонят, как только я отправлюсь на тот свет, насколько бы печально это не звучало. И твою мать, между прочим, тоже, а она меня еще переживет, можешь не сомневаться.
Оливия никогда не думала об этом. И будто только сейчас его седые волосы у висков стали еще седее, а морщины на лице — еще глубже. Она вдруг осознала неизбежную участь отца и матери, и слеза подступила к глазам.
— Я очень надеюсь, что за это время смогу себя обеспечить. Первое время я обойдусь приданым. Да, я понимаю, что вообще это мужское дело — заниматься искусством, вести свое дело и это вызовет общественное неодобрение, но мне все равно.