Чиж
Я зерна сыпала чижуи воду в блюдце наливала.Мне было... Сколько – не скажу, —я до окна не доставала.
Я подставляла, помню, стул,чижу просовывала ветку,а чтобы вечером уснул,платком завешивала клетку.
Суббота. Чистые полы.Басы далеких колоколен.И стекла празднично светлы.А чиж молчит, угрюм и болен.
Закат ползет по скатам крыш;звеня, о стекла бьется муха...В моих ладонях мертвый чиж,не птица, нет, – комочек пуха.
И не доступная умутоска, сжимающая горло...Сама не знаю почему,но время этого не стерло.
Я помню: приоткрыла дверь,и луч дрожит на этой двери...Мне только, может быть, теперьпонятной стала та потеря.
* * *
У каждого есть в жизни хоть одно,свое, совсем особенное место.Припомнишь двор какой-нибудь, окно,и сразу в сердце возникает детство.
Вот у меня: горячий косогор,в ромашках весь и весь пропахший пылью,и бабочки. Я помню до сих поркоричневые с крапинками крылья.
У них полет изменчив и лукав,но от погони я не уставала —догнать, поймать во что бы то ни стало,схватить ее, держать ее в руках!
Не стало детства. Жизнь суровей, строже.А все-таки мечта моя жива:изменчивые, яркие словамне кажутся на бабочек похожи.
Я до рассвета по ночам не сплю,я, может быть, еще упрямей стала —поймать, схватить во что бы то ни стало!И вот я их, как бабочек, ловлю.
И с каждым разом убеждаюсь сновая в тщетности стремленья своего —с пыльцою стертой, тускло и мертволежит в ладонях радужное слово.
* * *
Еще шуршат, звенят и шепчут капли,с листвы катясь в пахучую траву.И каждый звук в молчанье сада вкраплен,как зерна звезд в ночную синеву.
Перед окном черемух горьких чащи,как будто вниз упали облака.На этот мир цветущий и звенящийя не могу смотреть издалека.
Мне мало звезд – десятков, сотен, тысяч.Моя тоска тревожна и остра.Я так хочу хотя бы искру высечьдля твоего неяркого костра.
Далекие лучистые кристаллы.Холодные небесные огни.Мне мало звезд, мне лучших песен мало,когда не мною созданы они.
* * *
Резкие гудки автомобиля,сердца замирающий полет.В облаках белесой крымской пылипрячется нежданный поворот.
По́лны звона выжженные травы.Ветром с губ уносятся слова.Слева склоны, склоны, а направо —моря сморщенная синева.
Ветер все прохладнее. Все ближедальних гор скалистое кольцо.Я еще до сумерек увижуваше загорелое лицо.
Но когда б в моей то было власти,вечно путь я длила б, оттогочто минуты приближенья к счастьюмного лучше счастья самого.
Ночь
Ночь, как быть мне и как рассчитаться с тобоюза холодный закат, за асфальт голубой,за огни, за твое колдовство молодоенад речной, смоляной, шелестящей водой?
Набегающий дождь, фонари и скольженьемаслянистых разводов по руслу реки...Ты пришла, как внезапное опроверженьевсех сомнений моих, всей тоске вопреки.
Глухо плещет вода о бетонное ложе.Дождь рванулся по крышам. Уныло, темно...Да... И все-таки так ты на счастье похожа,что мне кажется – может быть, это оно.
* * *
Да, ты мой сон. Ты выдумка моя.Зачем же ты приходишь ежечасно,глядишь в глаза и мучаешь меня,как будто я над выдумкой не властна?
Я позабыла все твои слова,твои черты и годы ожиданья.Забыла все. И все-таки живата теплота, которой нет названья.
Она, как зноя ровная струя,живет во мне. И как мне быть иною?Ведь если ты и выдумка моя —моя любовь не выдумана мною.
Тропинка
Ночами такая стоит тишина,стеклянная, хрупкая, ломкая.Очерчена радужным кругом луна,и поле дымится поземкою.
Ночами такое молчанье кругом,что слово доносится всякое,и скрипы калиток, и как за бугрому проруби ведрами звякают.
Послушать, и кажется: где-то звучитжелезная разноголосица.А это все сердце стучит и стучит —незрячее сердце колотится.
Тропинка ныряет в пыли голубой,в глухом полыхании месяца.Пойти по тропинке – и можно с тобой,наверное, где-нибудь встретиться.
* * *
И знаю все, и ничего не знаю...И не пойму, чего Русская классикаже хочешь ты,с чужого сердца с болью отдираяналегших лет тяжелые пласты.
Трещат и рвутся спутанные корни.И вот, не двигаясь и не дыша,лежит в ладонях, голубя покорней,тобою обнаженная душа.
Тебе дозволена любая прихоть.Но быть душе забавою не след.И раз ты взял ее, так посмотри хотьв ее глаза, в ее тепло и свет.
* * *
Помню празднество ветра и солнца,эти лучшие наши часы,и ромашек медовые донца,побелевшие от росы.
Помню ржавые мокрые листьяв полусвете угасшего дня.Горьких ягод озябшие киститы с рябины срывал для меня.
Помню, снежные тучи повисли,их кружила седая вода.Все улыбки, и слезы, и мыслия тебе отдавала тогда.
Я любила и холод вокзала,и огней исчезающий след...Я, должно быть, тогда еще знала —так рождается песня на свет.
Сон
Мне все это снилось еще накануне,в летящем вагоне, где дуло в окно...Мне виделся город в дыму полнолунья,совсем незнакомый, любимый давно.Куда-то я шла переулком мощеным,в каком-то дворе очутилась потом,с наружною лестницейи освещеннымзеленою лампойчердачным окном.И дворик, и облик старинного дома —все было пугающе, страшно знакомо,и, что-то чудесное вспомнить спеша,во мне холодела от счастья душа.А может, все было не так, а иначе,забыто, придумано...Будем честны:что может быть неблагодарней задачиневнятно и длинно рассказывать сны?Коснись – и от сна отлетает дыханье,с мерцающих крыльев слетает пыльца.
И – где оно, где оно? – то полыханье,которое в снах озаряет сердца?
Но жизнь мне послала нежданную помощь:я все отыскала – и город, и полночь,и лестницу ту, и окошко в стене...Мне память твердила: теперь-то ты помнишь?А мне все казалось, что это во сне.
* * *
Всплески мерныеза бортами,посвист свежего ветерка,смутно дизелей бормотаньедолетает изглубока.Берега обступают теснотемным ельником и сосной,удивительны и прелестнытишиною своей лесной.После долгих просторов моря,где и берега не видать,очень ласковыэти взгорья,сел прибрежная благодать.И на нашем пути пройденномпредставляется это мнечасом праздничным,проведеннымс кем-то близкимнаедине.
* * *
В альбомчике школьном снимки:Сосны. Снега. Стога.В рыже-лиловой дымкедавние берега.Все, что тогда любила, —выцвело, отошло.Помнится только – было.Ну, было – и хорошо!Вечером на закате,в особый июньский день,девочки в белых платьяхв школу несут сирень.Прошлое на закатесолнцем озарено.Девочки в белом платьенет на земле давно.Это не боль, не зависть, —юности милой воследсмотрит не отрываясьженщина средних лет.Давнее теплое счастьемимо нее прошло.Кивнуло ей, усмехнулосьи скрылось... И хорошо!И хорошо, что годыизменчивы, как река.Новые повороты,новые берега.
Прощанье
У дебаркадеров лопочетчернильно-черная вода,как будто высказаться хочет,да не умеет – вот беда!Как будто бы напомнить хочето важном, позабытом мной,и все вздыхает, все бормочетв осенней теми ледяной.Мой давний город, город детствав огнях простерт на берегу.Он виден мне, а вот вглядетьсяв себя, былую, не могу.Чувств неосвоенная область,смятенных дум круговорот.Напрасно старенький автобусменя на набережной ждет.Ах, если б не рассудка строгостьи не благоразумья власть!Но тонко просвистела лёгость,и связь, как нить, оборвалась.И вот уже клубит сугробыи за кормой шумит вода,и город в ночь уходит, чтобыне воротиться никогда.И не сказать, как это грустно,и взять бы кинуться вослед...Но жизнь с трудом меняет русло,когда тебе не двадцать лет.
* * *
Я помню, где-то,далеко вначале,наплававшись до дрожи поутру,на деревенском стареньком причалесушила я косенки на ветру.
Сливались берега за поворотом,как два голубо-сизые крыла,и мне всегда узнать хотелось:что там?А там, за ними,жизнь моя была.
И мерялась, как водится, годами,и утекали годы, как вода...
Я знаю, что́за синими горами,и не хочу заглядывать туда.
* * *