Читать интересную книгу Для любовников и воров - Педро Сарралуки

Я задержался на минуту в своей комнате и слышал, как Пако нетерпеливо шагает по кухне. Развесив мокрую одежду на кресле-качалке, я придвинул к нему обогреватель, так как напряжение в силовой линии оставалось. Через несколько секунд от одежды пошел пар. Я выложил на ночной столик содержимое своих карманов: бумажник, упаковку жевательной резинки и несколько монет. Это было все мое имущество. В соседней комнате зазвонил телефон, и издатель ответил раздраженным голосом. Он назвал имя городского таксиста. Должно быть, известия были не самые приятные, потому что Пако выругался и приказал своему собеседнику (при этом я представил себе растерянного таксиста – маленького человечка со слабым и тихим голоском), чтобы в случае необходимости он употребил силу. Повесив трубку, Пако продолжал ругаться. Он постучал костяшками пальцев в дверь моей комнаты. Открыв дверь, я увидел принесенные им высокие черные сапоги и большой зонт.

– Мне очень жаль, дружище, но мои гости оставили в машине свои вещи. Сейчас они сидят, завернувшись в полотенца, в ожидании, что кто-нибудь их выручит. Такие уж они, что тут поделаешь. Стоит их вытащить из роскошных отелей, как они делаются совершенно беспомощными. Я уже не один десяток лет работаю их личным спасателем. Ну а теперь – твой черед, у тебя ноги крепкие.

Я пошел за чемоданами, а когда вернулся, кухня опять была пуста. Пако оставил на столе несколько бутылок вина и пакеты с сушеными фруктами. Я снял сапоги, чтобы не пачкать пол, и обул сабо, принадлежавшие Лурдес. После этого я понес чемоданы на второй этаж, где находились спальни. Туфли женщины валялись посредине коридора. При свете канделябра они отбрасывали длинные, как копья, тени. За одной из дверей слышались голоса супругов. Голос женщины звучал очень раздраженно, как будто что-то выводило ее из себя. «Не смотри на меня, – говорила она. – Я же сказала, не смотри! Боже мой, это выше моих сил! Но хуже всего то, что я постепенно привыкаю. Да и ты со своим брюшком – просто ужас! На нас противно смотреть. Если нам сейчас же не принесут одежду, я упаду в обморок».

Я постучал в дверь. Мужчина тотчас же мне открыл. Вокруг его бедер было обернуто полотенце. Я не мог удержаться от того, чтобы не взглянуть на его «брюшко». Не слишком большое, оно все же подошло бы более крупному мужчине, чем он. Он внес чемоданы в комнату и отпустил меня, странно улыбнувшись. Я остался в коридоре один. Тогда, повернувшись к лестнице, я вновь обратил внимание на валявшиеся на полу туфли. Я осторожно поднял их, как будто это были маленькие зверьки. Они были все в грязи. Я провел пальцем по одному из каблуков, вернув ему красный цвет.

Я посмотрел по сторонам. Туфли казались в моих руках зевающими, непривычно пустыми. Мне ясно вспомнились ноги женщины, шлепавшие по лужам под дождем. Я сунул нос в одну из туфелек. Она пахла грязью, горячей сыростью и мокрой кожей с примесью легкого (возможно, воображаемого) женского аромата. Я почувствовал странное волнение, как будто ложился в постель, откуда только что встала разгоряченная и надушенная женщина. В этот момент я поднял глаза и увидел, что издатель наблюдает за мной с лестницы.

– Ты правильно делаешь, – сказал он мне. – Женщин не нужно слушать. Если хочешь узнать их секреты, ты должен их нюхать.

Он повернулся и стал спускаться вниз. Я поспешно последовал за ним, держа туфли в руках. Когда мы пришли на кухню, он оперся на стол и серьезно посмотрел на меня. Отблеск свечей придавал его лицу экспрессионистский вид. Я поставил туфли рядом с коробкой, где лежал лук порей.

– Это Антон Аррьяга. Он пишет детективы, которые продаются в дешевых сериях и приносят ему значительный доход, но они действительно хороши. Их бессчетное множество в киоске рядом с твоим домом. Ты наверняка читал какой-нибудь из них.

Я подтвердил это кивком. Мне прекрасно был известен его детектив Паломарес, угрюмый сыщик, считавший, что раскрытие правды – сомнительное и бесполезное дело. Каждая из его удач оставляла за собой невинную жертву и порождала мысль, что лучше было бы ни во что не вмешиваться. По своему нраву он был полной противоположностью Шерлока Холмса. Если бы у Паломареса был свой доктор Ватсон, восхищавшийся его гениальностью, он никогда бы не заявил ему, как сыщик Конан Дойла, что гений – это безграничная способность брать на себя чужие заботы. Эта фраза показалась бы ему возмутительно оптимистичной.

– Его жену зовут Долорес, – продолжал издатель, – она тоже писательница. Вместо своей фамилии Гарсия она взяла себе псевдоним Мальном, в честь одной барселонской улицы и своего неизменного состояния духа. Для того чтобы выжить, она притворяется нервной и светской. Недавно она получила значительную премию по женской литературе за «Слабые оправдания», свой последний роман, нигилистический и, следует признать, достаточно интересный.

– Она не нравится себе, – сказал я. – Она не выносит, чтобы ее видели раздетой.

Издатель взглянул на меня с удивлением. Затем, поддаваясь своей страсти к запахам, он внимательно посмотрел на грязные туфли и, вероятно, подумал, что я почерпнул эту информацию оттуда.

– Потом, – продолжил он, подавляя желание сунуть нос в одну из туфель, – мы переведем их в домик для гостей. Там есть двуспальная кровать, а все остальные гости – холостяки. Должны приехать еще трое писателей. Двое из них приехали на поезде в город, а сюда доберутся на такси, если водителю удастся их уговорить. А третий приедет сам по себе с намерением всадить мне кинжал в спину. Смотри – здесь порей для ужина.

Некоторое время спустя Пако и его друзья беседовали в гостиной. Антон Аррьяга, с робким и блуждающим взглядом, зашел на кухню в поисках льда для виски. Его жена появилась чуть позже с распущенными волосами, в брюках и толстом свитере с высоким горлом. Она была очень привлекательна. Следуя своей привычке мысленно переносить женщин в вымышленные и несуществующие места, я представил ее в бальном зале с люстрами и старинной мебелью – изысканную и слегка скучающую, с сердцем, жаждущим найти повод для волнения. С этими нелепыми фантазиями я решил освоиться на своем новом рабочем месте. Я порылся в шкафах, чтобы узнать, где Лурдес хранила необходимые вещи. Потом я заглянул в кладовку и холодильник, забитые до отказа, как будто приближались голодные времена. Холодильник еще морозил, но было бы лучше, чтобы электричество включили как можно скорее.

Разумнее всего было начать с чего-нибудь легкого и простого: я решил сделать блюдо из жареного лука порея, со сливочным маслом и рисом, и омлет со свежим укропом. А на следующий день, основательно изучив несметные съестные припасы Пако, можно было составить меню на все выходные. Я отделил несколько пучков порея и принялся их чистить. Как всегда, я поколебался перед первым из них, спрашивая себя, где заканчивалась мягкая часть и начиналась непригодная. В порее между белой и зеленой частью нет четкой границы. Резать его ножом означало выносить окончательный приговор, который, как и все приговоры вообще, казался мне слишком категоричным. Моего отца эти колебания выводили из себя. Он чистил латук, резал порей и лук батун без всяких колебаний, довольный тем, насколько тесно переплетены повсюду хорошее и плохое. Мне же необходимо было осмыслить это, как будто взвешивая слова для выражения слишком сложной идеи. Мой отец говорил, что я никогда не стану хорошим поваром, если не пойму, что все – абсолютно все – съедобно. Для него в том, что касалось мира вкусовых ощущений – иногда он с улыбкой добавлял, что то же самое относится и к женщинам, – не существовало совершенства. Поэтому я решил смириться с невозможностью разграничения и принялся резать порей с деланной решимостью.

В гостиной вино и виски разогрели атмосферу. Были слышны шаги издателя, имевшего обыкновение постоянно ходить по своему дому. Двое гостей сидели возле камина, разговаривая о рекламных поездках. Долорес отказывалась ездить в города с населением менее одного миллиона. В оправдание своего отказа она привела длинную историю:

– Было утро, но улицы были пустынны, а все магазины закрыты. К тому же было так холодно, что не хотелось даже никуда выходить. Так что мне пришлось остаться в отеле. Единственным клиентом в баре был толстый мужчина, потягивавший из кружки пиво. Официант время от времени появлялся и безмолвно исчезал. Над стойкой висели часы, издававшие монотонный шум, похожий не на тиканье, а на нечто вроде капания. Это был единственный звук, нарушавший тишину этого бара, затерявшегося у черта на рогах. Толстяк сопел, вытирал платком лоб и пытался встретиться со мной взглядом. Я старалась не смотреть на него, но что-то развратное и ужасное заставило меня это сделать. Я поняла, чем он занимается, и почувствовала, что мое сердце стало биться чаще, но не могла пошевелиться. Это было отвратительное зрелище, вызывающее нездоровый интерес, как вид искалеченного тела. По-видимому, он понял, что я раскрыла его, и немного испугался. Но я по-прежнему не двигалась с места. Через несколько секунд он продолжил свое занятие. Все это время мы смотрели друг на друга. Потом с агрессивной робостью он показал мне руку, прежде чем вытереть ее о платок. Нет ничего более угнетающего, чем провинциальные отели.