Может, слишком богатое воображение сыграло с ним злую шутку?
Я с трудом спускаюсь со скалы, погружаясь во все более тяжелую и душную атмосферу. К моему великому удивлению, когда я добираюсь до пляжа, тела писателя там нет. Остался лишь его отпечаток на песке, а вокруг следы, похожие на лошадиные копыта.
Я не успеваю опомниться от удивления, как появляется новая странность. Мое внимание привлекает шелест крыльев. Птичка вылетела из тумана и зависла перед моим лицом. Вблизи я могу констатировать, что крылатое существо совсем не птица, а миниатюрная девушка с парой больших крыльев бабочки – ярко-голубого монарха, – заканчивающихся длинными черными «хвостами».
– ...Ээ ...здравствуйте, – говорю я.
Она кокетливо рассматривает меня, тихо покачивает головой, как будто удивляясь. У нее большие зеленые глаза, веснушки и длинные рыжие волосы, завязанные бантиком из травы. Она кружится вокруг и изучает меня, как будто не видела ничего подобного раньше.
Она мне улыбается, и я улыбаюсь в ответ.
– Ээ... Ммм... Вы понимаете, когда я говорю?
Девушка-бабочка открывает рот и высовывает язык, тонкий и заостренный, ярко-красного цвета, похожий на длинную ленточку. Она вежливо кивает своей огненной шевелюрой, но когда я хочу прикоснуться пальцами к ее лицу, быстро улетает.
Я бегу за ней, теряю равновесие на острых камнях и падаю со всего размаха. Ладонь глубоко порезана.
Острая боль.
Она не похожа на ту, что я испытывал, когда соленая вода попала в глаза, или когда я задыхался без воздуха. Из меня течет кровь.
С удивлением я рассматриваю блеск темно-красной крови на розовой коже.
Я забыл, как больно... испытывать боль. Я вспоминаю все моменты, когда мое тело страдало в то время, когда я был человеком. Сломанные ногти, кариес, язвочки на слизистой оболочке, неврит, ревматизм... Как я мог выносить столько несчастий? Несомненно, только благодаря тому, что тогда я не знал, что существует жизнь вообще без страданий. Но теперь, когда я узнал, как хорошо быть чистым духом, боль просто невыносима.
Девушка-бабочка улетела в направлении окутанных туманом деревьев.
В каком же мире я приземлился?
11. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: А ЕСЛИ БЫ МЫ БЫЛИ ОДНИ ВО ВСЕЛЕННОЙ?
Однажды мне пришла в голову странная мысль: «А если бы мы были одни во Вселенной?» Даже непреодолимые скептики в душе надеются, что могут существовать инопланетяне, и если мы потерпим поражение, где-то, возможно, очень далеко, другим разумным существам повезет. И это ободряет... Но если бы мы были одни? Действительно одни? Если бы во всем бесконечном космосе не было ничего живого и наделенного разумом? Если бы все планеты были похожи на те, что можно видеть в солнечной системе... слишком холодные, или слишком горячие, состоящие из газовой магмы или камней? Если земной опыт был лишь цепочкой случайностей и совпадений, которые настолько экстраординарны, что он нигде больше не повторился? Если это было единственное и невоспроизводимое чудо? Это значит, что если мы провалимся на экзамене, если мы разрушим нашу планету (а мы с недавнего времени можем это сделать с помощью ядерного оружия, загрязнения окружающей среды и т.д.), ничего больше не останется. После нас, возможно, «игра закончена», и нельзя начать новую партию. Может быть, мы – это последний шанс. Тогда наша ошибка будет огромна. Мысль о несуществовании инопланетянгораздо более тревожна, чем мысль об их существовании... От этого кружится голова. И в то же время какая ответственность! Видимо, это и есть самое древнее и самое опасное послание: «Возможно, мы одни во Вселенной, и если мы потерпим поражение, ничего нигде больше не будет».
Эдмонд Уэллс,
«Энциклопедия относительного
и абсолютного знания», том 5
12. ВСТРЕЧИ
Нужно найти девушку-бабочку. Я углубляюсь в лес из кокосовых пальм и вереска, который становится все более густым. Внезапно я слышу шорох поблизости и замираю на месте. Сквозь клочья тумана я замечаю существо с человеческим торсом и лошадиным телом.
У существа скрещены руки, упрямое выражение лица, а на затылке черная грива, похожая на растрепанную ветром шаль. Человек-лошадь медленно приближается ко мне и разводит руки как для объятия. Я быстро отступаю назад. Из ноздрей у него идет пар, он встает на дыбы и ржет, стуча кулаками в грудь. От него исходит ощущение мощи одновременно человеческой и животной. Когда он начинает бить копытом, как бык, готовящийся к нападению, я бросаюсь наутек. Но тяжелый галоп приближается. Он меня ловит, две волосатых руки обхватывают мое тело. Человек-лошадь поднимает меня, прижимает к груди и несет. Ни мои крики, ни отчаянные удары ногами на него не действуют. Он переходит на галоп. Я подвешен над землей, и папоротники хлещут меня по лодыжкам.
Мы пересекаем пальмовый лес и попадаем на большую поляну, с которой вверх вдет тропинка. Не отпуская меня, он начинает подниматься. Мы все еще бежим галопом. По сторонам сменяют друг друга леса, долины, небольшие озера с корявыми деревцами по берегам.
В конце тропинки мы попадаем на обширное плато. В центре находится большой белый город, окруженный квадратом многометровых мраморных стен. С двух сторон к нему примыкают холмы, затрудняющие видимость. Напротив из тумана проступает очертание горы.
На белой стене выделяются городские ворота в виде золоченой стрельчатой арки с колоннами по бокам. Одна из них черная, другая белая. Здесь наше путешествие заканчивается.
Человек-лошадь опускает меня на землю и, продолжая держать за руку, несколько раз бьет внушительным молотком по створке ворот. Через некоторое время дверь медленно открывается. На пороге появляется пузатый бородач в белой тоге. В нем больше двух метров роста, на голове венок из виноградных листьев. На этот раз ни крыльев бабочки, ни лошадиных копыт. Если не считать его гигантского роста, мужчина кажется вполне нормальным.
Он смотрит на меня с подозрением.
– Вы «ют, кого ждут»? – спрашивает он.
Я чувствую облегчение, видя наконец перед собой кого-то, кто говорит и с кем я могу общаться.
Гигант добавляет шутливым тоном:
– Во всяком случае, я уже могу констатировать, что вы... (он смотрит вниз) голый.
Я торопливо прикрываю руками причинное место. Человек-лошадь разражается хохотом, так же как и вдруг появившаяся девушка-бабочка. Если эти двое и не говорят, то по крайней мере понимают все, что говорится.
– Здесь хоть и не требуется вечерний костюм, но это и не нудистский клуб.
Он вынимает из мешка белую тунику и тогу и показывает, как их надевать. Тогу два раза обернуть вокруг тела, а полу перекинуть через плечо.
– Где я?
– В месте Последней Инициации. У нас принято называть его Эдем.
– А этот город?
– Это столица. У нас принято называть ее Олимпия. А как вас зовут? В том смысле, как вас звали, когда у вас было имя?
И правда, до того, как стать ангелом, я был смертным.
Пэнсон. Мишель Пэнсон. Француз. Пол мужской. Женат. Отец семейства. Скончался от того, что «Боинг-747» врезался в его дом.
– Мишель Пэнсон.
Гигант делает пометку в списке.
– Мишель Пэнсон? Очень хорошо. Вилла 142 857.
– Прежде чем отправиться дальше, я хочу знать, почему я здесь.
– Вы ученик. Вы прибыли, чтобы овладеть самой трудной профессией.
Вида мое непонимание, он уточняет:
– Ведь быть ангелом было не просто, не так ли? Так вот, знайте, что будет еще труднее. Работа, требующая таланта, умения, креативности, ума, тонкости, интуиции... (Гигант не столько произносит слово, сколько его выдыхает.) БО-Г Вы в Мире богов.
Я, естественно, предполагал, что могут быть существа выше ангелов, но даже не осмелился мечтать однажды стать... Богом...
– ...Конечно, этому можно научиться. На настоящий момент вы лишь бог-ученик, – говорит мой собеседник.
Значит, я не стал снова человеком, как предположил вначале, обнаружив свою оболочку из плоти. Эдмонд Уэллс объяснил мне как-то, что Elohim – имя, данное на иврите Богу, – на самом деле во множественном числе. Парадокс первой монотеистической религии – она называет своего единственного Бога во множественном числе.