– И с чего это все глазеют на нее всякий раз, когда она выезжает, – не пойму-, хоть убей!, – удивлялся мистер Шоли. – По моему разумению, она уродина, несмотря на белую кожу, о которой мы наслышаны. Это еще хорошо, что у нее белая кожа, потому что иначе ее, с этакими толстенными губами, принимали бы за негритянку.
Несмотря на столь уничижительную критику, было очевидно, что, если только кто-нибудь из членов семьи Деверилей был бы знаком с великой герцогиней, ничто не удержало бы его от того, чтобы пригласить ее на свадьбу, – вовсе не из желания водить компанию с людьми столь высокого положения, как объяснил мистер Шоли Адаму, а потому, что он всегда обещал превратить свою дочь в великосветскую даму.
– Так оно и было бы, – заметил он. – Это произвело бы такой же фурор, как если бы ко мне пожаловал в своей карете лорд-мэр.
Адам ответил сочувственно, но твердо отрицал даже малейшую степень знакомства с великой герцогиней. В какой-то момент он с тревогой спросил, знает ли мистер Шоли о дружбе покойного графа с принцем-регентом. Мистер Шоли знал, но сказал, что считает себя не настолько глупым, чтобы метить так высоко.
– Иностранка – это одно, а принц-регент – совсем другое. Она может быть сестрой императора России, но кто в конечном счете он?
– И в самом деле – кто? – согласился Адам. – Давайте не искать приключений на свою голову из-за каких-то членов королевской фамилии! Мы прекрасно обойдемся и без них!
Он говорил бодро, ничто в его голосе или поведении не выдавало чувства нереальности происходящего, владевшего им. Последнее время ему казалось, что он живет будто во сне. Сны были без будущего, и он не пытался открыть, каким оно у него может быть: слишком усталый, он был не в состоянии заглядывать вперед. Да и времени на размышления оставалось мало: он был беспрестанно занят, и по мери того, как приближался день свадьбы, его одолевало столько всего забытого и не сделанного, что ему удалось выкроить время лишь для одной короткой встречи с лордом Расселом, доставившим домой депешу из Тулузы. Встреча пошла ему на пользу: узнав обо всем, что произошло с тех пор, как он оставил армию, получив известия о своих друзьях, радуясь по поводу чудесного исцеления лорда Марча от раны, которую тот получил при Ортизеях, и посмеявшись над последними штабными шутками, он снова на короткое время обрел реальность, и это его воодушевило.
На церемонии он держался в манере, которую леди Оверсли впоследствии объявила выше всяких похвал. Она была очень растрогана и позже говорила своему супругу, что едва не расплакалась, глядя, как дорогой Адам скрывает свои подлинные чувства, лишь бледность выдавала, каких усилий ему это стоило.
На самом деле никаких усилий и не было. Адам, будто снова оказавшись в своем тревожном сне, лишь подчинялся незыблемым нормам полученного воспитания. Приличия требовали определенной линии поведения, и, поскольку соответствовать этим требованиям стало его второй натурой, на свадебном завтраке он разговаривал и улыбался не с каким-то усилием, а чисто машинально.
Присутствовало не более дюжины человек, но ничто не могло бы превзойти богатство посуды и великолепие закусок. Лидия таращила глаза от пышного многообразия желе, кремов и пирогов и, вспоминая об этом, настаивала, что насчитала по восемь блюд с каждой стороны стола.
Лидия приехала в Лондон в подавленном настроении, отрезвленная поучениями Шарлотты. Когда она впервые увидела Дженни, всю в белом атласе, в кружевах и бриллиантах, то первое, что подумала, – Дженни выглядит ужасно невзрачно. Белый атлас не шел Дженни, и усугубляло дело то обстоятельство, что она была настолько же красной, насколько Адам – бледным. Тем не менее она держалась вполне спокойно и четка отвечала на вопросы. Но после церемонии Лидия подумала, что девушка, вероятно, не так спокойна, как кажется, поскольку, когда она считала, что никто на нее не смотрит, то прижимала ладони к щекам, словно старалась стереть свою красноту.
Лидия чувствовала себя прескверно во время весьма неромантичной церемонии; но на Рассел-сквер ее меланхолия прошла, обстановка была для нее совершенно новой, и хотя она много слышала о вкусе мистера Шоли, но никогда не представляла себе подобной роскоши. Оглядываясь вокруг, она впитывала в себя все это и желала обменяться хотя бы одним взглядом с Адамом. Но это было невозможно, и лорд Броу стал ему достойной заменой. Их взгляды на миг встретились, и она увидела по ленивому блеску его глаз, что ему все это не нравится так же, как и ей, и почувствовала себя намного бодрее. То, что Адам женился на Дженни, а не на Джулии, по-прежнему оставалось трагичным событием его жизни, но было невозможно говорить об этом во время приема со столь разнородной публикой. Она даже едва не рассмеялась, когда миссис Кворли-Бикс, в берлинских шелках и густо нарумяненная, приветствовала леди Линтон с бурным восторгом близкой приятельницы и, не теряя времени, поставила себя на равную ногу с ней, употребляя такие фразы, как: «Мы с вами, дорогая леди Линтон…» и «Светские люди, как мы знаем, дорогая леди Линтон…».
Мистер Шоли, наблюдая за веселым выражением глаз Лидии, тут же проникся к ней симпатией. Она не была такой красивой, как ее сестра, как раз то, что он называл крупной, статной девушкой, без всяких причуд. Чтобы сломать лед, он сказал ей, что ему просто стыдно, что он не пригласил никого из видных кавалеров для ее развлечения.
– Есть только милорд Броу, которому придется разрываться между вами и Лиззи Тивертон, а я называю это заниматься делом кое-как. Впрочем, разрываться он будет недолго, если у его светлости столько здраво-то смысла, сколько я в нем подозреваю!
Лидия, которая гораздо в большей степени унаследовала отцовское здоровое начало, чем ее брат и сестра, вовсе не была оскорблена этой речью. Никто, похожий на мистера Шоли, никогда прежде не возникал на ее пути, но к тому, времени, когда собравшиеся гости расселись для поданной им гаргантюанской трапезы, все шло к тому, чтобы они крепко сдружились, и несколько раз ее мать с болью вслушивалась, как дочь разражалась непосредственным смехом школьницы. Леди Линтон, которая от начала до конца держалась с безупречной, едва ли не холодной любезностью, после окончания церемонии сделала Лидии выговор за то, что та смеялась над мистером Шоли, и прочла ей лекцию о недостаточной воспитанности, которую девушка продемонстрировала, ранив его чувства.
Но чувства мистера Шоли совершенно не были задеты. Его проницательные глаза поблескивали, когда он поглядывал на Лидию; и после он признался леди Линтон, что не помнит, когда ему нравилась какая-нибудь девушка так, как она. Потом добавил доверительным полушепотом, что он усадил лорда Броу за столом рядом с ней.