Оставленные перила позднее оказали нам большую услугу. После катастрофы, во время урагана в лагере IV, они помогли нам вернуться к жизни.
Сейчас я еще не знал, какое значение они будут иметь для нас через несколько дней. В то время, когда Пазанг и Аджиба улучшали путь по стене, я спускался в лагерь III. В верхней части склон был крутой и трудный. Все мое внимание было обращено на кошки и снег. Если я добьюсь их надежного сцепления, то буду идти уверенно и через несколько минут смогу быть в лагере. Как бы мне этого ни хотелось, но в данный момент я не мог радоваться успеху, а должен был сосредоточить все свое внимание на острых стальных зубьях кошек и на снеге.
Наконец, склон стал положе. По хорошим следам я шел к лагерю. Шерпы, наблюдавшие за нашей работой на нижней части стены, но ничего не знавшие о том, что мы делали выше, бежали ко мне навстречу: «Вы нашли путь?» Они так же, как и европейцы, хорошо знали, что «проблемой» Чо-Ойю является ледопад и что, преодолев это препятствие, мы солидно приблизимся к вершине.
«Роста хей? (Есть дорога?) – как часто мне приходилось отвечать шерпам на этот вопрос. Иногда я говорил – „да“, иногда – „нет“, но в памяти этот ответ превратился во второстепенный, и осталась только радость от дружеского расположения шерпов.
На этот раз я мог ответить: – «Да, дорога есть».
Анг Ньима преподнес мне кружку горячего чая. Я устало пил, пока Гиальцен снимал кошки с моих ботинок. Палатки установлены, было бы разумно сразу залезать в теплый спальный мешок и отдохнуть. Но я опьянел от чувства радости, завтра мы поднимемся до 7000 метров, а послезавтра Пазанг и я будем стоять на вершине! Я еще не осмеливался об этом думать, но хорошее настроение шерпов подсказывало мне, что и они думают о том же.
Ветер утих, и я мог полностью насладиться чарующим видом Тибета. Я присел к шерпам, грея руки о горячую чашку чая и наблюдая, как искренне и сердечно радуются они нашему успеху. Анг Ньима смотрел на меня влажными глазами. Ему сегодня не нужно было беспокоиться о качестве приготовленного чая, и мне казалось, что это слезы радости.
Возвратились Пазанг и Аджиба. Они тщательно вырубали каждую ступеньку, подготавливая путь, ведущий к цели. Шерпы бросились к ним, сняли с них веревки и кошки и сунули в руки кружки горячего чая. Пазанг и Аджиба, усталые и гордые, стояли перед нами, возможно, даже слишком самонадеянные. Но я вспоминаю бесконечные часы, когда я ждал их возвращения год назад в долине реки Ягдула. У нас тогда были варианты восхождения на две вершины, но оставалось слишком мало продуктов, чтобы совершить оба эти восхождения. Мы разделились, чтобы сэкономить время и разведать пути. Я разведывал подход к «Вершине между двумя озерами», они же ушли на север. Я вернулся раньше и ждал их. Я видел крутой, разорванный и опасный обвалами ледопад, через который они должны были найти путь.
Сейчас, видя их усталыми и гордыми, похожими на двух гладиаторов на арене, я снова почувствовал к ним ту же любовь, заботу и привязанность. Я даже пожалел, что сейчас мы находимся на пути к большой цели и, в случае удачи, наш успех не останется личным достижением, как в прошлом году, а будет достоянием общественности и пищей для газет.
Возможно, что Пазанг и Аджиба потому и были такими смелыми, что стремились к этому. Возможно, они стремились больше к громкой славе, чем к личному переживанию счастья победы. Я запутался в этих мыслях, и мне стало грустно.
Но нет, в отношении Аджибы нельзя было сомневаться. Он будет пытаться подняться на любую вершину, и чем она труднее, тем лучше; эта страсть – часть его жизни. К славе он равнодушен. Получив хороший отзыв о работе в экспедиции, он был доволен и этим.
– А как Пазанг?…
– А как я?…
Веселый разговор шерпов прервал мои размышления: путь был готов, завтра установим лагерь IV и послезавтра… Мы походили на группу смелых, и я бы сказал беззаботных, заговорщиков, не ломающих своей головы над сложными проблемами.
У нас было три палатки, и я имел отдельную палатку – очень большое удобство. То был прекрасный вечер ожиданий.
Я едва ли мог забыть пережитое из-за каких-либо волнений. Тем не менее, следующий день – 4 октября – я помню смутно. В памяти встает цепь отдельных эпизодов, но ничего цельного.
Видимо, обморожение, полученное двумя днями позже, и шок, вызванный близостью смерти, повлияли на мою память. Это можно понять, так как смерть, ходившая вокруг нас в лагере IV, не проявила того веселого лихачества, которое мы, сами смелые, ожидали от нее, а действовала медленно, давая время для размышления.
Естественно, что это была не истинная смерть, иначе я бы не мог сейчас писать. Но для меня это была смерть, ибо для смерти не хватало еще немного – усталости и безразличия – пары, которая всегда готова оказать услугу смерти. Но в каждом из нас нашлись силы преодолеть все усиливающуюся усталость, поднять чувство ответственности, и мы вышли победителями из жестокой борьбы с разбушевавшимися силами природы.
Не исключена возможность, что у читателя создастся впечатление, будто я хвастаюсь воспоминаниями о катастрофе. Нет, я только пытаюсь уяснить себе, как этот день мог выпасть из моей памяти.
Возможно, я и не без удовольствия вспоминаю часы страшного урагана в лагере IV. Не из-за героизма (ситуация была далеко не героической) и даже не от избытка чувств, хотя я никогда не смогу забыть пепельно-серые лица шерпов, а просто вспоминаю потому, что эти мгновения, овеянные тенью потустороннего мира, не имеют ничего общего с повседневной жизнью.
Во всяком случае у меня осталось весьма неопределенное представление о дне 4 октября. В своем дневнике я нахожу следующую запись:
«4.10. Один занимаю палатку. Хочу сделать последние приготовления к выходу. На рассвете при ураганном ветре, подобного я еще никогда не переживал, безуспешно пытаемся снять все три палатки. Залезаем обратно. Лежим как рыбы в сети или мертвые под простыней. Безоблачное небо и целый день ураганный ветер. Пришли два шерпа из лагеря II. Когда ветер хватает полотно палатки, кажется, что их грубо хватает великан. Я никогда еще не видел контакта таких гигантских сил природы и красоты ландшафта».
Эти записи дневника достаточно понятны и приведены без исправления. Несмотря на это, я почти ничего не помню об этом дне.
Возможно, что для меня был слишком напряженным подъем в лагерь III. Сепп, который физически значительно сильнее меня, был вынужден вернуться. Гельмут оставался далеко внизу, а я, видимо, переоценил свои физические возможности. Но хочу честно признаться, что я этого не заметил и у меня не было честолюбивого чувства. Я ходил в том темпе, который был мне по силам.