Читать интересную книгу Конь в пальто - Сергей Донской

Хан вышел из дома при полном параде, собранный, жесткий, лаконичный. Отдал последние команды, уточнил маршруты, очередность следования, время и место сбора, сигналы оповещения. Никто ничего не переспрашивал. Непонятливые оставались сторожить дом вместе с собаками и долевое участие в общаке имели соответствующее.

Распахнулись тяжелые ворота, выпуская многотонный пуленепробиваемый «Мерседес» Хана и две машины сопровождения. Первая группа понеслась по объездной дороге вокруг города, то и дело петляя, меняя курс, притормаживая и вновь разгоняясь под жалобный писк грубо насилуемых покрышек. Это делалось для того, чтобы отвязаться от вечных милицейских «хвостов» и дать время двум остальным мотобригадам выполнить поставленные перед ними задачи. На все про все отводился ровно час.

Одна бригада почти бесшумно прокралась в пустующий по весне дачный поселок. Фары были погашены, громогласные стереосистемы отключены, челюсти примолкших бойцов плотно сжаты. В неприметном сарайчике, связанный и избитый, дожидался своей участи злостный неплательщик установленной Ханом дани. В его казино, видите ли, захаживал крутой народец, трепавший владельца по плечу, и он на радостях вообразил, что это дает ему какие-то привилегии. Но связи – связями, а путы – путами. Трепыханиями от них не избавишься. Упрямца по-походному, на скорую руку, еще разок отоварили, технично утрамбовали в обширный японский багажник и повезли навстречу новым приключениям.

Из противоположного конца города, другой дорогой, к конечному пункту следования стартовал последний отряд. В одном из багажников тоже барахтался мужчина. Не такой солидный, как владелец казино, попроще, значительно попроще. Просто зачуханный бомж, который два дня назад пропал без вести в районе железнодорожного вокзала. Его тоже продержали в темнице, но не били, напротив, подкармливали, заботливо согревали водочкой.

Все три группы поочередно съезжались в указанном месте, рассредоточивались, выставляли посты наблюдения. Темнеющая вдоль трассы посадка настороженно ожидала дальнейшего развития событий.

Хан неподвижно сидел в своем темно-синем броневике, посасывая пахучую розовую сигаретку. Когда он затягивался, огонек разгорался ярче, отражаясь в лобовом стекле. Снаружи казалось – мерцают две алые точки, кровожадные огоньки в глазах притаившегося в засаде зверя. Не того Зверя, который о семи головах и десяти рогах, совсем другого, несимволического.

Когда поступило донесение о готовности, Хан стремительно шагнул в ночь и углубился в заросли. Несмотря на почти непроглядный мрак, он ни разу не оступился, не споткнулся, не наткнулся ни на одну коварную ветку. Сопровождающие его бойцы, боясь отстать, с шумом перли напролом, вспарывая тоненькую кожу курток, кровяня лица мерзлыми сучьями.

На скудно освещенную поляну Хан вышел как на арену. Неплательщик дани открыл глаза, когда ощутил щекой прикосновение плоского, холодного металлического предмета. Что такое? Пленник сначала едва приподнял веки, а потом глаза полезли из орбит: в тридцати сантиметрах тускло отсвечивал кавалеристский клинок, вещь совершенно неуместная, а потому особенно жуткая в таком мрачном уединенном месте, как ночная посадка за чертой города.

Клинок призывно померцал перед глазами пленника, как бы требуя его внимания, а затем указал вниз: ну-ка, глянь себе под ноги. Руки пленника были заведены за ствол дерева и прихвачены сзади наручниками, но в остальном его свобода действий ничем не ограничивалась. Для того, чтобы проследить за траекторией клинка, достаточно было слегка наклониться вперед.

Там, внизу, пленник разглядел еще один странный предмет – футбольный мяч, как бы приготовленный для штрафного удара.

«Этот бандюга рехнулся», – тоскливо подумал владелец казино. Но, когда мяч, тронутый ногой Хана, вдруг зашевелился, задергался на одном месте, он решил, что сам лишился рассудка. Надеясь, что наваждение сгинет, рассеется, как страшный сон, пленник поспешно закрыл глаза. Тогда клинок шлепнул его по щеке чуть сильнее.

– Смотреть! – приказал Хан.

Пришлось смотреть, как мяч превращается в грязную, мокрую голову мужчины, по шею вкопанного в землю. Голова разинула редкозубый рот и натужно прохрипела:

– Ребятушки, а, ребятушки?.. Миленькие!.. Вы чего удумали? Я ж старый совсем, а, ребятушки? Дайте помереть спокойно! Христом-богом прошу…

– Помрешь спокойно, – пообещал Хан. – Только головой не верти.

Он отступил на шаг, сжимая в правой ладони нагревшуюся рукоять шашки.

Ее подарили ему на День Советской Армии, хотя ни праздника такого не осталось, ни Советской Армии, ни тем более неведомого буденновца, которого молодость водила в сабельный поход. Вручая клинок Хану, знакомый домушник шепнул, что взял квартиру покойного генерала, вот и вся предыстория.

Сначала подарок, как и задумывалось, воспринимался как добрая мужская шутка. Но потом кто-то из пацанов откопал древнего мастера, который так отреставрировал шашечку, что любо-дорого смотреть. Вручая ее Хану, народный умелец сказал: «Вы, уважаемый, обратите внимание на любопытные особенности этого оружия. Сработано оно лет триста назад, не раньше. Видите на клинке узор? Ничего не напоминает?» – «Ничего, – признался Хан. – Хреновина с херовиной пополам». – «Нет, – торжествующе возразил умелец. – Так клеймили дамасскую сталь. Перед вами не эталон, конечно, но все же кое-что! Скорее всего сабелька эта сначала была трофеем казачков, удачно сплававших за Черное море. Другими словами, сначала ею рубили казаков, а потом – они ею. Оружие, уважаемый, интернациональное, да…» – «Тогда красная звезда откуда?» – не поверил Хан, кое-что помнивший из истории. «А звезду, по-видимому, большевички гораздо позже прилепили, когда сабельку у белогвардейца отобрали. Эфес поизносился, переходя из рук в руки, его и поменяли. Но клинок как новенький, вот что такое дамасская сталь! Только не вздумайте затачивать или убирать эти зазубринки, в них весь цимус. Зазубринки – от человеческих костей. Они придают клинку особую остроту»…

Хан отвалил тогда умельцу полтысячи, долго любовался шашкой, а потом подозвал любимого питбуля по кличке Карат и испытал оружие на нем. Пса с одного удара развалило пополам. Было его немного жаль, но пес уже начал стареть, терять нюх и бойцовскую выучку. Хан решил, что верному слуге лучше всего погибнуть от руки хозяина. Возможно, питбуль имел собственное мнение на сей счет. Но Хан мнением слуг не интересовался.

Если бы он, по доброте душевной, взялся вдруг выполнять желания всех, кто окружал его – да хотя бы этой ночью на поляне, – все равно никто не остался бы удовлетворен в полной мере. А вот когда толпа волей-неволей подчинялась только его желаниям, это всегда приносило однозначный положительный результат. Значит, так было правильно.

И зря сомневался в правильности ханских решений неразумный бомж, еще надеявшийся, что события станут развиваться дальше по какому-либо иному сценарию, отличному от ханского.

– …Головой не верти, – скомандовал Хан, слегка отступив назад.

Голова замерла, но рот не закрыла:

– Я денег дам, много денег.

– Откуда они у тебя, дед? – угрюмо осведомился Хан. – Ограбил кого?

– Детки насобирали… На квартиру… Чтобы под забором не сдох. Целая тысяча у меня припрятана.

– За тысячу ты не квартиру купишь, а собачью конуру. Да и то вряд ли. Обдурят тебя, дед. Опять обдурят и по миру дальше пустят. Так что ни о чем не жалей.

Хан полуприсел на расставленных ногах, завел шашку за плечо.

– М-ма-ма! – зарыдал бомж, когда сообразил, что первый свистящий взмах над его грешной головой был пробным. Он выл и извивался, пытаясь вывинтиться из рыхлой почвы. Или, наоборот, рассчитывал спрятаться от опасности под землей? Червяк – он и есть червяк.

– Замри! – потребовал Хан. – Слышишь, гад вертлявый? Замри!

Бомж, неизвестно почему, подчинился. Даже пасть свою вонючую захлопнул, умолк. Лишь слезы катились из его старческих глаз, оставляя светлые бороздки на грязных щеках.

Боец, освещавший обреченную голову переносным китайским фонарем, старательно пялился куда-то в темноту, механически играя желваками. Владелец казино всхлипывал. Зрители, окружавшие сцену, завороженно ждали развязки.

Хан прочно вбил левый каблук в почву, мешая ее с прелой листвой. Отклонился всем корпусом назад, занося клинок параллельно земле. Инструмент для перечеркивания чужих жизней замер. Дрогнул нетерпеливым жалом. Метнулся вперед, рассекая притихшую ночь.

– Иэ-эх-хх!..

Эхом ханскому возгласу отозвался всеобщий непроизвольный вздох, вырвавшийся из глоток зрителей, когда клинок лишь чиркнул по макушке бомжа и шумно врезался в хилый сухостой, оставив в нем полукруглую прогалину. Взбешенный промахом, Хан без всякой подготовки нанес еще один удар, короткий и суетливый. Опять клинок пронесся высоковато, но прицел был более точным – все услышали отчетливое чавканье, с которым шашка засела в переносице все еще живой головы.