Читать интересную книгу Конь в пальто - Сергей Донской

Словно бы специально дождавшись, когда гость потеряет бдительность и в задумчивом порыве откусит кусок побольше, Хан ласково спросил:

– Выпьешь? Хорошее вино, испанское.

Олежка истово замотал головой, давясь полупережеванным месивом. Хан признавал выпивку лишь за обильным столом, в дружеском кругу. Предложение опрокинуть бокальчик во время делового разговора настораживало.

Хан притворился разочарованным:

– Что ж, тогда – чай. Хочешь еще чаю? С сахаром!

Тут-то проклятый кусок и застрял в Олежкиной глотке. Предчувствия его не обманули. Хан никогда не произносит ни одного слова зря. Сахар! Что там толковали пацаны по дороге? Про диабет, про сладенькое? Нужно немедленно объясниться, преподнести историю с сахаром как приятный сюрприз для большой дружной семьи.

– Хан, я…

– Кто «я»? Ты здесь никто и звать тебя никак! – заорал в бешенстве «папа». – Сюда смотри!! Не вороти от меня свое педерастическое хлебало!!!

В следующее мгновение Олежка уже стоял навытяжку, как рядовой, распекаемый генералом. Как суслик у норки, поздно заметивший пике коршуна. Как подрасстрельный у стенки.

Крик Хана был страшен, но еще страшнее был его свирепый взор, пронизывающий жертву насквозь. Если Олежка что-то и видел в эти минуты, то только пылающие гневом ханские глаза, потому что все остальное померкло перед этим зрелищем.

Обвинения, крикливо выдвинутые против Олежки, были вескими, как гвозди, заколачиваемые в его гроб.

Несанкционированный банкет в сауне, завершившийся временной утратой трудоспособности и полной утерей фирменной печати. До сих пор не погашенная недостача в ювелирном магазине. Офисные светильники, жульнически перекочевавшие в ляховскую квартиру. Наконец, злополучный сахар. Вот уж поистине белая смерть!

Олежка что-то залепетал про беса, который попутал, но Хан в черта не поверил и не позволил перевести на него стрелки. Жалкие ляховские оправдания его тоже не заинтересовали. Не покаяния он добивался, а другого, совсем другого. Надрывая голосовые связки, наполняя взгляд гипнотической силой, Хан оставался внутри абсолютно спокойным, даже невозмутимым, если не считать холодного презрения, которое он всегда испытывал к безвольным слизнякам, в которых умел превращать собеседников.

Такой Ляхов, деморализованный, насмерть перепуганный, трясущийся, нужен был Хану для предстоящего разговора. В принципе обстоятельства ляховской жизни и сама эта дешевая жизненка мало волновали Хана. Но у него имелось к коммерсанту предложение, и дальнейшую беседу нужно было обставить так, чтобы Ляхов страстно желал искупить несуществующую вину. Принцип пластилина. Сдавил, скомкал, размял. Потом лепи, что хочешь.

Не прерывая грозную песнь об обманутом доверии, Хан метнулся к столу, подхватил хищно скрюченными пальцами чашку с недопитым чаем и запустил ею в Олежку. Опознанный летающий объект окропил того теплыми остатками и разбился о входную дверь. Как чертики из табакерки, в кабинете возникли два охранника и пристроились за спиной коммерсанта. Если бы он отважился обернуться, то заметил бы на их физиономиях глумливые усмешки. Разыгрывался обкатанный спектакль. Бесплатный цирк, столь любимый Ханом и его свитой. Общение с уголовниками научило Хана виртуозно изображать истерики, с виду буйные, но на самом деле полностью контролируемые. В настоящий момент разыгрывалась Специальная Бурная Сцена Для Господ Коммерсантов.

Олежку представление проняло до глубины души. Желтые глаза Хана с расширенными зрачками притягивали, примагничивали… В затылок дышали двое, горячо и нетерпеливо. Каждую секунду можно было ожидать внезапного удара ладонями по ушам – именно таким методом однажды воспитывали в присутствии Олежки провинившегося бизнесмена. Он даже не подозревал, что та наглядная практика предназначалась не столько для постороннего человека, сколько для него лично. Незнакомому мужчине пробили барабанные перепонки, а новичка сделали заранее согласным на многое, если не на все, лишь бы избежать подобной незавидной участи.

Олежка все ждал неминуемого, а его все не били. И не ударили. Как бы обессилев, Хан плюхнулся на диван, взмахом руки отослал нукеров прочь и превратился в доброго старшего брата, расстроенного плохим поведением младшего. И Олежка кивал, кивал, как заведенный, соглашаясь с каждым упреком, с каждым словом. Да, они вместе строят свое светлое будущее, да, они – большая дружная семья, в которой один за всех, все за одного. Хорошо ли подводить семью, позорить ее недостойным поведением? Нет, конечно, это очень нехорошо. А кушать сахар тайком, в одиночку, это как? Это плохо, совсем плохо. Нужно ли это повторять? Нет, Олежка Ляхов все понял и осознал. Он исправится.

Попутно выяснилось, что про историю с сахаром Хану донес Аслан, один из ляховских завмагов. Олежка возмущения вслух не высказал, но мысленно поклялся лично продемонстрировать доносчику летающую чашку – полную кипятка.

Стало также ясно, что Хан расстроен не только фактом левой сделки, но и ее мелкими масштабами.

– Ты что, барыжник? Спекулянт? – допытывался он. – Так давай я поставлю тебя сахаром на рынке торговать. На вес.

Олежка тянул жалобное:

– Ну, Хан… Пожалуйста… Я все понял…

– А что? – не унимался тот. – Подрегулируешь весы, хитрые гирьки замастыришь… Полные карманы сахара и денег. Будешь сахарным магнатом.

– Ну, Хан…

– Или лучше селедкой пойдешь торговать? Засолил в ванне, и на базар. Говорят, двойной подъем.

Олежка весь взмок, пока не иссяк запас этих подначек. А затем разговор свернул в совершенно иное русло, и в словесном потоке неожиданно обрисовался некий волшебный островок банковского кредита, который добрый старший брат брался организовать для глупого младшего брата.

Выходило, что оба брата вот-вот станут обладателями целого миллиона долларов. Этот мифический миллионный кредит сначала делился пополам, потом – три к двум, потом – четыре к одному, после чего Олежке были обещаны твердые десять процентов, как только он оформит кредит на фирму «Надежда» и обналичит всю сумму.

Ведь сто тысяч – это большие, очень большие деньги, верно? С этим трудно было не согласиться, и Олежка кивнул. Хан запустил еще один пробный шар: возможно ли оперативно обналичить такую сумму? Возможно, почему не возможно, уклончиво ответил Олежка, но новый вопрос был сформулирован уже конкретно и поставлен ребром:

– Сделаешь? Или так и будешь за моей спиной крысятничать? Да или нет?

Отказ означал: «Буду крысятничать». Согласие – «Не буду крысятничать». Помаявшись несколько секунд в логическом тупике, куда его загнал Хан, Олежка выдавил из себя:

– Я постараюсь. Но нужно все спланировать, обдумать…

– Ты мне не веришь? Или считаешь себя умнее?

Новый тупик. Нечего сказать, кроме:

– Что ты, Хан!

– Значит, берешься?

И тут у Олежки вырвалось это самое требуемое:

– Да!

Хан ласково потрепал его по светлым волосам и пригласил отужинать. Возражения, естественно, не принимались.

Какие могут быть возражения на хозяйские предложения?

5

Длинный стол в пиршественном зале был уставлен всем тем, чем потчуют своих сотрапезников и лизо-блюдов сильные мира сего. Люди, собравшиеся за обильным ужином, были даже менее разнообразны, чем предложенные им блюда. А главным украшением стола являлся Хан собственной персоной.

Он расположился на почетном месте, так и не удосужившись сменить синий халат с оранжевым драконом на спине на что-нибудь более цивильное. Но именно полураспахнутый халат, шлепанцы и поросшие щетиной скулы выдавали в нем полновластного хозяина, который не собирался считаться с чьим-то мнением, за исключением своего собственного. Когда Хан склонялся над тарелкой, массивный золотой крест выныривал из густых зарослей на его груди и многозначительно звякал о фарфор: «Внимание! Отец семейства изволит кушать!»

Крест был освящен на Иордане специальным эмиссаром. Он не спас Хана от четырех пуль, всаженных в него много лет назад. Поэтому впоследствии петелька на кресте была перепаяна, и Христос повис на ханской груди вниз головой. Такой же переворот произошел и в сознании крестоносца.

По левую руку от Хана пыжилась-жеманничала безмозглая кукла, мнящая себя чуть ли не его спутницей жизни. Но не спутницей была она, а лишь временной попутчицей. Такие куклы менялись рядом с Ханом столь часто, что ни он, ни его подданные не утруждали себя запоминанием их настоящих имен. По хозяйскому примеру все звали их Олями, поэтому путаницы не возникало.

Справа от хозяина, в качестве почетного гостя, ожесточенно сопел и жевал, жевал и сопел большой гаишный чин с заплывшими глазками и багровым рылом. Его пористый нос бороздили фиолетовые молнии прожилок. По торжественному случаю чин напялил на себя короткий широкий галстук-слюнявчик, но стянуть его на толстой шее не удалось, поэтому узел съехал чуть ли не на грудь, и ворот лиловой рубахи свободно телепался, подобно свинячьим ушам, свесившимся к кормушке.