Читать интересную книгу Опасная скорбь - Энн Перри

Тот расхохотался.

– О боже! Какой вы все-таки ханжа! – Он откинулся на спинку кресла. – Да, она оплакивала Хэслетта, но при этом оставалась женщиной. Конечно, на людях она продолжала изображать скорбь. Это вполне естественно. Но Тави была женщиной – точно такой же, как и все они. И Персиваль, осмелюсь предположить, прекрасно это знал. Он вообще довольно сообразительный малый: пара улыбок, трепет ресниц, потупленный взор – и все уже ясно.

Монк почувствовал, как от ненависти у него сводит шею, но постарался, чтобы голос его звучал спокойно:

– Иными словами, вы полагаете, он все понял правильно? Именно этого ей и хотелось?

– О… – Майлз вздохнул и пожал плечами. – Смею предположить, позже она, естественно, вспомнила о том, что имеет дело с лакеем, но к тому времени он уже потерял голову.

– Есть у вас иные основания так полагать, мистер Келлард, кроме ваших собственных домыслов?

– Наблюдения, – сказал он раздраженно. – Персиваль – типичный дамский угодник, у него был флирт с одной или двумя служанками. Так что все можно было, знаете ли, предвидеть. – Лицо Майлза выразило мрачное удовлетворение. – Нельзя держать людей день и ночь в доме, чтобы в конце концов чего-нибудь не произошло. А Персиваль – человечишка, исполненный самомнения. Поинтересуйтесь им, инспектор. А теперь я прошу извинить меня. Больше я вам все равно ничего сказать не смогу, разве что призвать вас прислушаться к голосу здравого смысла и вспомнить все, что вам известно о женской натуре. Всего доброго!

На Куин-Энн-стрит Монк возвращался, охваченный самыми нехорошими предчувствиями. Хотя разговор с Майлзом Келлардом должен был, по идее, поднять ему настроение. В самом деле, Уильям наконец-то нашел вполне приемлемую причину, из-за которой слуга мог убить Октавию Хэслетт, причем такой ответ давал ему возможность избежать многих неприятностей. Ранкорн был бы счастлив, сэр Бэзил – удовлетворен, а Монк мог арестовать лакея и трубить победу. Газеты вознесли бы его до небес, расхваливая за быстрое решение проблемы. Ранкорна это, конечно, расстроило бы, но, с другой стороны, он утешился бы тем, что трудное и щекотливое дело завершилось оперативно и без скандала.

И все же после разговора с Майлзом Уильям чувствовал себя подавленным. Майлз явно презирал и Октавию, и лакея Персиваля. Его суждения были желчны и беспощадны.

Инспектор поднял воротник, пытаясь защититься от хлещущего по мостовым дождя, и, свернув на Леденхолл-стрит, двинулся вверх по направлению к Корнхилл. А не напоминал ли он сам чем-то Майлза Келларда? Когда ему пришлось разбираться в собственных записях, он не обнаружил в них ни капли теплоты к людям, беды и преступления которых он когда-то расследовал. Суждения его были кратки. И в той же степени циничны? Эта мысль пугала Монка. Неужели и он тоже был пустым бездушным человеком? С тех пор как несколько месяцев назад Уильям пришел в себя в госпитале, полностью утратив память о прошлом, он не нашел ни единого человека, кто относился бы к нему с любовью или благодарностью. Кроме сестры Бет, но ее чувства скорее напоминали слепую преданность. Кто еще? Неужели у него никогда не было любимой женщины? Память молчала…

Монк остановил кеб и велел ехать на Куин-Энн-стрит. Он устроился поудобнее и постарался не думать больше о собственной персоне, а сосредоточить все мысли на лакее Персивале и представить в подробностях, каким образом глупый флирт мог перерасти в нечто большее и обернуться насилием.

Снова оказавшись на кухне, Монк потребовал к себе Персиваля. На этот раз они говорили в комнате экономки. Лакей был бледен, чувствуя, что кольцо вокруг него сжимается все теснее. Он держался напряженно, его мускулы под ливреей слегка подрагивали, руки были судорожно сцеплены, а на лбу и возле рта проступили капельки пота. Он неотрывно смотрел на инспектора, ожидая атаки и готовясь отразить ее любой ценой.

Монк наконец заговорил, прекрасно сознавая, что вежливо такие вопросы не сформулируешь. Однако Персиваль уже угадал, куда метит полицейский, и попытался перехватить инициативу.

– Вы многого не знаете из того, что происходит в этом доме, – хриплым дрожащим голосом начал он. – Спросите мистера Келларда о его отношениях с миссис Хэслетт.

– И что же это за отношения, Персиваль? – тихо спросил Монк. – Насколько я слыхал, они весьма холодно относились друг к другу.

– На людях. – Уголки рта лакея насмешливо скривились. – Она-то, допустим, его недолюбливала, а вот он всегда смотрел на нее с вожделением…

– В самом деле? – сказал Монк, приподнимая брови. – Стало быть, они оба хорошо скрывали свои чувства. Вы думаете, что мистер Келлард пытался силой заставить миссис Хэслетт вступить с ним в связь, а получив отпор, пришел в бешенство и убил ее? Но следов борьбы не обнаружено.

Персиваль мрачно поглядел на него.

– Нет, я так не думаю. Просто знаю, что он хотел этого. Пусть даже ничего и не было, но миссис Келлард все прекрасно видела, и она могла вскипеть ревностью, как это бывает с отвергнутыми женщинами. Она возненавидела сестру настолько, что вполне могла убить ее. – Персиваль видел, как глаза Монка широко раскрылись, а руки сжались в кулаки. Он знал, что наконец-то сумел потрясти и хотя бы на время озадачить этого полицейского.

Еле заметная улыбка тронула изящный рот Персиваля.

– У вас ко мне все, сэр?

– Да… У меня все, – помешкав, сказал Монк. – Во всяком случае, пока все.

– Благодарю вас, сэр. – Персиваль повернулся и, расправив плечи, вышел куда более уверенной походкой, чем прежде.

Глава 5

Безропотно, день за днем подчиняться заведенным в лечебнице порядкам Эстер больше не могла. Исход судебного разбирательства влил в нее новые силы, она уже вошла во вкус, ей хотелось добиться своего во что бы то ни стало. Жизнь вновь столкнула ее лицом к лицу с отчаянным драматическим единоборством двух враждующих сторон. Прекрасно понимая всю боль и запутанность этого противостояния, Эстер все же сделала выбор – и победила. Ужасное лицо леди Фабии Грей, когда та покидала зал суда, теперь преследовало Эстер; она знала, что ненависть быстро иссушит эту женщину. Но она помнила также просветленное лицо Лоуэла Грея и обретенную им уверенность в своих силах. Казалось, призраки, всю жизнь пугавшие Лоуэла, исчезли для него навсегда. Кроме того, Эстер надеялась, что Менарду удастся начать новую жизнь в Австралии – далеком краю, о котором она знала только то, что он совсем не похож на Англию. Собственно, ради этой надежды все они и боролись.

Эстер до сих пор не могла сказать, нравится ли ей Оливер Рэтбоун, но он, бесспорно, вызывал в ней приятное чувство уверенности. Она вновь ощутила вкус борьбы, и теперь ее аппетит лишь разгорался. Доктор Поумрой казался ей еще более невыносимым. Эстер не раз пыталась убедить его, что, прояви он больше решительности и внимания, потребуй он от персонала грамотных и самостоятельных действий – многие жизни были бы спасены. Однако хирург вел себя с оскорбительным самодовольством, а высокую смертность среди больных рассматривал как нечто само собой разумеющееся. В любом случае следовало продолжать борьбу. Проиграть бой – не страшно, но сдаться… Теперь об этом не могло быть и речи.

По крайней мере, Джона Эйрдри прооперировали вовремя, и сейчас, проходя темным сырым ноябрьским утром вдоль ряда больничных коек, Эстер еще издали увидела, что мальчик спит, но дышит прерывисто. Она направилась к нему – проверить, нет ли у него жара. Поправив одеяло, Эстер поднесла лампу к лицу мальчика. Лицо его пылало, лоб оказался горячим. Такое часто случалось после операции, но эти симптомы всегда пугали ее. Жар мог быть нормальной реакцией на хирургическое вмешательство, а мог оказаться и первым признаком инфекции, от которой спасения не было. Оставалось лишь надеяться, что организм достаточно крепок и сам преодолеет недуг.

В Крыму Эстер встречалась с французскими хирургами и знала способы лечения, применявшиеся ими в ходе Наполеоновских войн. Еще в 1640 году супруга губернатора Перу излечилась от лихорадки с помощью лекарства из древесной коры, известного вначале как «порошок графини», затем – как «порошок иезуитов». Теперь его именовали хинином. Поумрой мог бы прописать лекарство мальчику, но не сделал этого; он не любил новшеств. А на дежурство доктор Поумрой должен заступить лишь пять часов спустя.

Ребенок снова заворочался. Эстер наклонилась над ним и погладила, пытаясь успокоить. Это ей, однако, не удалось; казалось, что мальчик вот-вот начнет метаться в горячке.

Эстер приняла решение, не колеблясь. Сдаваться в этом бою она не собиралась. Со времен своей службы в Крыму женщина всегда носила с собой аптечку с лекарствами, которых, по ее мнению, в Англии достать почти невозможно. Среди них были и териак, и хинин, и гофманские капли. Эстер держала все это в небольшой кожаной сумке с надежным замком, которую она оставила вместе с капором и плащом в маленькой прихожей.