– Видишь ли, – мягко сказал он, – мои родители не важны. И не были бы, будь они живы, разве что у Корпуса было бы на два ценных члена больше.
– Прости, что я завела этот разговор, – она коснулась его плеча рукой в перчатке.
Гальванический шок пробежал по нему, как будто он был разряженной батареей, внезапно вновь давшей ток. Он снова вспомнил, как она подошла к нему, заметив на парадной площадке.
– Ну и почему? – спросил он, пытаясь говорить без выражения, беспечно. Пытаясь не капитулировать.
– Что почему?
– Почему ты меня поцеловала?
Ее губы растянулись в улыбке, но какой-то не насмешливой. В ней было нечто честное, что-то личное.
– В благодарность, – сказала она.
– За что?
– Это трудно объяснить. Я… я только что попала в Корпус. Ты должен понимать, это другой путь. Труднее. Корпус очень отличается от внешнего мира, в нем каждый уже примкнул к своей группировке. Я… ну, я была охвачена сомнениями. Честно говоря, я подумывала о побеге.
– Это было бы глупо. Другая девушка…
– Фатима. Да, я о ней слышала. Но в тот момент я была в порядке, потому что увидела тебя.
– Не понимаю.
– Я видела тебя там день за днем. Когда я шла мимо, ты был одет как… как Санта Клаус в помаде. И весь в пасте для бритья. Ты смотрелся смешно – я бы не смогла стоять там вот так. Я бы этого не вынесла. А то, что все говорили о тебе – что ты прошел через нечто худшее, чем я могла бы вообразить.
– И вот, когда ты потянулся коснуться моего разума, и я ощутила тебя – ты не был зол или пристыжен. Ты любопытствовал. Ты просто стоял там, принимая все это, и ты был в порядке. Тогда я поняла, что тоже буду в порядке, – теперь ее усмешка стала озорной. – И ты был милый. И я могла бы сказать, что ты думал, что я красивая.
– Я не…
– И теперь думаешь. Я вижу, ты смотришь на меня. Почему бы тебе чего-нибудь не предпринять?
– Потому что… "Потому что дело в чем? Что это мне даст? Еще один шанс пострадать, еще шанс быть расстроенным. Я могу обладать превосходством, поскольку это зависит только от меня. Счастье – иллюзия, а для меня – еще меньше". Он не сказал этого, не передал этого. Он впервые даже подумал так. Присутствие Монтойя напомнило про этот год радости и печали, и это ощущалось как воспоминание о безумии. Казалось, он так полон – чем-то – снова. Чем-то горячим и живым, как… да, как сама Монтойя. Ее разум был как топка.
И она угрожала возвратить все это – безумие, слабость, боль.
Он заметил, что они входят в город.
– Нам лучше бы взяться за работу, – сказал он.
Глава 11
– Это безнадежно, – сказала Нхан.
– Ничто не безнадежно, – ответил Эл, хотя ни на минуту не мог вообразить, куда направиться за этой надеждой. Они поняли, наконец, где находились – Туулу, городок в Алтайской Федерации.
– Нам не найти его, просто шатаясь по улицам, – сказал Ветч.
– Нет. Думаю, я могу уловить след его сигнатуры, но… – Эл наморщил лоб. – Это будто игра в ловцов и Беглецов, правда?
– Игра во что? – спросила Монтойя.
Эл моргнул.
– Ты никогда не играла в ловцов и Беглецов, когда была маленькой?
Но все трое смотрели на него озадаченно. Поздние, все до единого. Они понятия не имели, о чем он толкует.
Он вспомнил Смехунов, каждое их слово, тяжело впечатанное в него.
"Другие представляли вас двоих мятежниками. Ты – нет. Ты воображал себя пси-копом, преследуемым мятежниками. Но всё глубже, м-р Бестер. Кем бы вы ни притворялись, вы все члены Корпуса".
Могло ли это быть так просто?
– В "ловцах и Беглецах" есть множество целей, обычно произвольных. В данном случае, однако, цель должна иметь некий смысл.
– Мы уже проверили вокзал, автобусную станцию, продажу и прокат автомобилей…
– Верно. Так, может, цель, в конце концов, произвольна.
– Не врубаюсь.
– Помните, это тест, а не реальная охота, или даже не состязание. Может… может, дело не в том, чтобы поймать Беглеца, а в том, чтобы все сделать правильно.
– Но работа пси-копа в том, чтобы ловить мятежников!
– Разумеется. Но иногда не получается. Что тогда? Тогда выскажись, доложи, что знаешь, и доверь остальным в Корпусе помочь тебе. В какое единственное место мы здесь еще не наведались?
Они тупо смотрели на него, и, вопреки себе самому, он ощутил медленно ползущую по его лицу улыбку:
– Местное отделение Корпуса.
– Черт побери! – ахнула Монтойя. – Почему мы не подумали об этом раньше?
– Потому что мы думали об этом как о состязании. Мы думали, что состязаемся с Корпусом. Настоящие пси-копы не состязаются с Корпусом – даже на тренировке.
Глаза Монтойя расширились.
– Я должна была подумать об этом.
"Нет", подумал он про себя. "Никто из вас не смог бы. Только я, только кто-то выросший в Звене. И я должен был подумать об этом много, много раньше".
Широченная усмешка растянула и без того широкое лицо пси-копа.
– Ну, – сказал он на чистом английском. – Пришли сдаваться?
– Нет, сэр, – сказал Эл. – Мы пришли сообщить начальнику местного отделения, что здесь недавно побывал Беглец.
– Поймай меня, если можешь, – сказал коп. – Поздравляю.
– Спасибо, сэр.
– Черт возьми, ты был прав! – Монтойя издала воинственный клич и пустилась в пляс с Ветчем и Нхан. Эл просто стоял, ощущая гордость и изнеможение – и как-то, вопреки всему этому, слегка отсутствовал.
– Увы, – сказал коп, – по логичным причинам, мы не можем отправить вас обратно в Женеву раньше следующего утра. Я снял для вас комнаты примерно в трех кварталах отсюда.
– С какого возраста отпускают спиртное в этом "граде"?
– С какого возраста? – коп изобразил полную непонятливость, затем пожал плечами.
– Ага! – откликнулась Монтойя.
– За Альфи, – сказала Монтойя, высоко поднимая свой стакан с выпивкой.
Эл с сомнением посмотрел на янтарную жидкость в своем собственном стакане. Но тост был за него…
Он выпил залпом, едва не выдув обратно через нос, и они засмеялись над ним, но это был добрый смех, а Монтойя всунула ему в руку дольку лимона.
– Пососи, – сказала она.
Он так и сделал, и ему полегчало.
– Ух ты! – выдал он. Он смотрел на их смеющиеся лица. Разумеется, это была иллюзия, разумеется, это временно, но…
Он налил всем.
– За всех вас, – произнес он. На этот раз выпить оказалось совсем не так трудно.
Позднее они, распевая и пошатываясь, побрели в свои номера. Он так и не вспомнил потом, что именно пели. Воздух превратился в медовый сироп – казалось, сквозь него нужно плыть – и он остро сознавал, что Монтойя прильнула к его руке. Сознавал ее огонь и огонь, пожиравший его самого, вероятно, распаленный жаром текилы у него в животе.
Возле номеров последовали "доброй ночи" и шутки – все заплетающимися языками – и потом внезапно он оказался один с Монтойя, очень близко от ее опаловых глаз. Она улыбалась так же озорно, как в самую первую их встречу.
– Так, – сказала она тихо. – Почему бы не попросить меня поцеловать тебя снова?
– Я… потому что я… – он наморщил лоб. – Я не понимаю вопроса.
– Ты сообразительный парень, Альфред Бестер, но в некоторых отношениях ты туп, как пробка.
– Слушай, при чем тут сообразительность, – попытался возразить он, хотя вышло "сообразисссть", – потому что мы пьяны, – он вдруг воззрился на нее. – Мы пьяные, да?
– Эй, никогда раньше не напивался?
– Ну… нет. Корпус не…
– Тсс, – и затем она поцеловала его. Это было не так, как в первый раз; это был взрыв. Это было, как будто все мировые константы враз изменились на порядок или два. Из астрофизики он знал, что это означает: все звезды разлетелись, поскольку ядерные реакции стали невозможны, целые галактики рушились…
Конечно, ему было наплевать. Он ощущал ее губы, вкус текилы и соли, и он чувствовал ее ощущение его губ. Он поднял руку, прижав прохладный шелк ее волос, и ответил на поцелуй. Он был, наверное, переполнен желанием и к тому же ни один из них не контролировал своего тела. Они потеряли равновесие и бухнулись о дверь, свалившись прямо на тротуаре. Монтойя рассмеялась и поцеловала его еще. В этом больше не было ничего даже отдаленно похожего на игру. Он видел ее, видел себя через нее, и в это мгновение он хотел по-настоящему узнать ее, все о ней, превратить вчерашнюю иллюзию в пророчество. Он хотел выучить размер ее обуви. Клички ее домашних зверюшек. Ее надежды и мечты.
Как расстегнуть ее лифчик…
Она смеялась, отпирая дверь, но не одурачила его. Она нервничала, как и он – она лишь была смелее, смелой и неистовой и прекрасной, каким он никогда не мог бы быть. Но он хотел этого, удержать это, низвергнуться в ее жар.
– Ветч… Нхан…
– В другом номере, Альфи, – прошептала она. – В другом номере.