Они все сконцентрировались, сканируя ограниченную зону видимости.
Через несколько минут: "Ну что?"
Ответом было общее "нет". Затем двое из них остались на страже, пока двое других присмотрелись пристальней, включив два инфракрасных бинокля, которые они захватили с собой. "Как сурикаты", произнесла Монтойя одно из своих раздражающих изречений, которых Эл не схватывал.
Когда инфракрасные ничего не показали, они включили фонарики.
– Так мы никуда не попадем, – прошептала Монтойя через четверть часа. – Нам надо действительно оглядеться вокруг. Мы не знаем, есть ли у нас время для неспешной оценки.
Элу не хотелось, но пришлось с ней согласиться. Он был нетерпелив. "Отлично. Идем по часовой стрелке, футах в десяти друг от друга, с
фонариками".
– Подождите! – сказала Монтойя. – Смотрите туда!
Может, в полумиле от них, может, немного дальше, нить света протянулась через темноту. Иногда она распадалась на круги или арки. Автомобиль или что-то такое.
– Ты думаешь, это оно?
Эл вперился в машину, стараясь не потерять ее из виду, потянувшись к ней, пытаясь найти…
Там. Он поймал это. Кто-то в машине, и они думали…
"Поймай меня, если можешь!"
Эл открыл было рот повторить это, но Монтойя уже пропала, ускакав в окружающую темноту с удивительной скоростью. Ветч и Нхан поглядели на него.
"Проклятие".
– Вы двое за нами. Держитесь в тридцати футах и старайтесь держать нас в поле зрения. Передавайте, если что-то заметите. Будьте начеку, – и он побежал за Монтойя.
Через минуту быстрого бега он нагнал ее, а она едва ли замедлилась. Он мог бы обогнать ее, но не стал.
"Какого черта ты делаешь?", передал он. "Мы должны сотрудничать".
"Ну же, Альфи. Ты не перестраховщик. Ты все это предвидел. Это игра в салки. Мы водим. Если будем сидеть сиднем, никуда не придем".
"Мы не сможем догнать его!"
"Мы, черт возьми, точно не сможем, если не попытаемся".
Крыть было нечем. Кроме того, ему нравилось бежать. Трава хлестала их по бедрам, и у него в животе появлялся удивительный жар. В лунном свете Монтойя выглядела неистовой и свободной. Она могла быть львицей.
Так что ненадолго он поддался радости движения, приятному ощущению в мышцах, ночному воздуху. Даже когда свет исчез за горизонтом, они не замедлили бег.
Рассветное небо цвета разбавленного молока распахнуло плоскую равнину во все стороны, до горизонта. Свет представил пейзаж в неожиданном виде, пробуждая строгую, подавленную красоту.
Телепатический пейзаж тоже отличался – слегка – от ночного. Сначала он казался совершенно безмолвным, но это было потому, что Эл был всю свою жизнь погружен в фоновое ворчание Женевы. Здесь, в тихие утренние часы, начали появляться тонкие впечатления – сердцебиения, в сто раз более частые, чем человечьи, острый голод, не знающий отказа или нужды в оправдании, случайные, почти живые, вспышки цвета и фактуры.
Степь тоже обладала сознанием. Сперва ему это нравилось, но через некоторое время стало немного сбивать с толку – слишком странное, чтобы совсем отбросить, но бесполезное для выполнения задания.
Это Монтойя нашла две полосы примятой травы, которые могли быть следами шин. Они час за часом следовали им, то быстрым шагом, то рысью, а небо постепенно наполнялось светом.
"Труби привал, Капитан Альфи". Он поднял взгляд на Монтойя, подмигивавшую ему.
"Устала?"
"Нет, а вот Нхан – да. Она просто слишком гордая, чтобы это сказать. Если мы продолжим идти в том же темпе, она окажется совершенно бесполезной для нас, когда мы придем, куда бы к черту мы ни направлялись".
Он взглянул на Нхан и понял, что Монтойя права.
– Отдохнем, – сказал он.
– Как хорошо-то. Я уходокалась, – ответила вслух Монтойя.
Они бросили свою поклажу. Эл прошел вперед на следующий холм. Равнина не была такой плоской, какой казалась; на ней были мягкие возвышения, за которыми прятались неглубокие долины. Они видели несколько построек – домов, ферм, быть может – но поскольку следы не приближались к ним, они тоже не стали заходить туда.
Он почувствовал, что сзади подошла Монтойя.
– Северная Дакота? Монголия? Как думаешь, где мы? – спросила она.
Глядя на огромное небо, Эл вспомнил Кристобан, и Аргентину. И Бея.
– Сейчас это не так важно, – сказал он. – Сейчас наша работа очень проста – мы идем по этим следам. Мы на охоте.
– Угу. Эй, Альфи… Альфред. Ты собирался когда-нибудь спросить меня?
– Спросить тебя о чем?
– Почему я поцеловала тебя в тот день.
Он минуту подумал над этим.
– Нет.
– Почему?
– Это неважно. Какова бы ни была причина, этот момент давно прошел. Это никак не связано с настоящим.
– В курсе, что ты – тяжелый случай? Говорят, примерно на год ты "оттаял". Как раз дошел до полуфинала в командном чемпионате, и тут бросил друзей, как кучу вонючего дерьма.
– Они не были моими друзьями. Они просто хотели победить в чемпионате.
– Они думали, ты им друг. Эмори в особенности, он был совершенно взбешен этим. Говорил, что ты как будто просто выбросил их из головы. Он понял, что ты был расстроен из-за д-ра Бея, и никто не ожидал, что ты закончишь чемпионат. Однако они вроде как воображали, что ты снова станешь с ними разговаривать.
Внезапное подозрение посетило Эла.
– Кто подослал тебя?
– Что? Подослал меня куда?
– Сюда. Попытаться со мной поговорить.
Она секунд на десять воззрилась на него, а потом расхохоталась. Все еще смеясь, она вернулась обратно к остальным.
Через два часа следы шин исчезли в реке, один из старых азбучных трюков. Они разбились на группы, двое вверх, двое вниз, исследуя оба берега. Эл взял с собой Нхан.
Они встретились вновь через четыре часа. Хороших новостей не было – в обоих направлениях река была ограничена обрывами, слишком крутыми даже для самого мощного автомобиля, а южнее русло становилось слишком глубоким, чтобы в него въехать. Там, где они стояли, было, в сущности, единственное место, где преследуемый ими мог форсировать реку. А жемчужное небо между тем потемнело, смеркалось.
Дерево, которое они нашли, было слишком сырым, чтобы развести огонь, так что в итоге они съежились в спальных мешках, не снимая курток. Эл так и сяк переворачивал проблему в уме, но ничего не придумал.
Он проснулся от резкого тычка в ребра и затуманенным взглядом увидел улыбающуюся Монтойя.
– Нашла машину, – сказала она. Она была мокрой до нитки.
– В реке, затопили, – догадался Эл.
– Ага. В полумиле вниз по течению. Нашла еще какие-то отпечатки ног в грязи.
Он выпростался из спальника.
– Впечатляет.
– Да? Не думала я, что тебя может что-нибудь впечатлить.
– Некоторые вещи меня впечатляют. Математическая точность Баха. Проза Джойса…
Она присела на корточки рядом.
– Да? Или ты просто говоришь так?
Это странно задело его. Он вспомнил – с внезапной живой ясностью – ощущение ее губ, мгновение невозможной близости посреди унижения, и долю секунды, когда, казалось, он знал Монтойю, всегда знал ее. А она знала его, смотрела в самую его сердцевину. В то мимолетное мгновение казалось притворством вести себя как незнакомцы.
– Пошли, – пробормотал он.
Монтойя привела их к машине, и, по очереди ныряя в неприятно холодную воду, они торопливо обыскали ее. Эл снова ощутил отпечаток того человека, кто бросил им вызов две ночи назад. Это упрощало погоню по следам ног, которые были почти незаметны в траве. Так или иначе, спустя некоторое время стало, кажется, совершенно ясно, куда вел след; вдалеке они могли разглядеть городок, куда сходились дороги с нескольких направлений, включая одну немного южнее их собственной тропы. Вскоре они вышли на нее, и следы их добычи совершенно исчезли.
– Это очень плохо, – признался Эл Монтойя, пока они приближались к городу. – В этом городе две, а может и три тысячи людей. Как мы найдем его?
– Или ее. Ну, ты меня понимаешь. Но мы что-нибудь придумаем.
– Ты не слишком самоуверенна?
– Не больше, чем ты.
Она пожала плечами, но он мог сказать, что замечание ей понравилось.
– Ты ведь вырос в Корпусе.
– Да. Мои биологические родители были из Корпуса, но они умерли, когда я был очень мал.
– Ты в этом уверен?
– Это ты к чему?
– Не знаю. Ты когда-нибудь видел какие-нибудь доказательства реальности их существования?
– Ты сомневаешься в Корпусе?
– Нет. Да. Мы во всем должны сомневаться, разве нет? Даже если только проформы ради. Как можем мы быть хорошими детективами, если сделаем привычкой слепо принимать предположения?
– Зачем Корпусу лгать мне о моих родителях? В этом нет никакой логики. – Сама мысли была отвратительна. Монтойя просто не знала – не могла знать. Она была из поздних, выросших как нормалы. Нормалы жили в мире подозрительности и жестокости, и это портило их.