Надо проверить. Поспешно вывожу самолет из левого виража и без промедления кладу в правый. Мозги крутятся в другую сторону, но все же я вижу: в воздухе никого нет.
Кроме меня, ни единого самолета. Обшариваю взглядом небо - «мессеров» как не бывало. Протираю рукавом куртки очки, забрызганные маслом, устанавливаю двигатель па самый экономичный режим - лишь бы «палка» вертелась, буду беречь каждую каплю горючего. Странно закончилась сегодня знакомая смертная игра: «этот по уйдет, тот но догонит...» Лечу над облаками по струнке, главная цель: как можно дольше продержаться в воздухе. О возвращении на собственный аэродром и не думаю, дай бог линию фронта перетянуть, но... как говорят, «было масло, да изгасло». Мотор чихнул, как водится, раз-другой и заглох. Винт, застывший вертикально, напоминает мне один из тех обелисков злосчастным пилотам, погибшим в далекие довоенные годы, на могилах которых воткнуты винты лопастью вверх точно так, как выглядит сейчас мой.
Машина во власти земного притяжения, свист встречного потока нарастает, он мне кажется гнуснее свиста осколков, он режет по сердцу, злорадно подчеркивая приближение неизбежного... Говорят, в последний критический момент, перед тем как расстаться с жизнью, человеку приходят высокие мысли. Очевидно, так и бывает, но у меня все не по-людски, вместо возвышенных предметов в голову лезет дурацкий авиационный анекдот: «Если ты падаешь с неба без парашюта, избавляйся от того, чем пользовался при жизни, больше оно тебе не понадобится...»
Ох, земля! До чего ж ты прекрасна под ногами и как люто враждебна, когда несешься навстречу моему неуправляемому сооружению! Твердый воздух загоняет под маску морозные гвозди, корежит лицо, выдувает из кабины мусор. Пора отстегивать привязные ремни - и ноги за борт... Расстегиваюсь, сижу, не выбрасываюсь. Оказывается, подо мной еще одна прослойка облаков, а ниже что? Лес? Вода?
А может быть, город? То-то нахохочутся фрицы, когда им на голову свалится советский летун! Ну нет, такое кино я им не покажу. «Когда обстановка неясна, нахрапом не лезь!» Нужно пробить облака, посмотреть, что внизу.
Увеличиваю угол планирования, чтоб не потерять скорость, не сорваться в штопор. Свист воздуха, туго обтекающего кабину, делается на тон выше. Прорезаю белую пену, самолет крепко дергается, его швыряет во все стороны. Известно - тучки небесные... С земли они нежные, красивые, прямо тебе взбитый крем на торте, а сунешся в этот «крем» - все потроха из тебя вытрясут. Второй слой - нетолстый, под ним виднеется земля, скудно присыпанная снегом, похожая на измятый лист оберточной бумаги. Еще светло, да разве сравнишь этот свет с тем, что наверху? Но тренированные глаза быстро привыкают, и я отчетливо вижу пустынную степь, там и сям разбросаны кучки строений: не то хуторки, не то станы колхозных бригад.
«Какой смысл выбрасываться на парашюте? - думаю я. - Пока буду болтаться в небе, немцы увидят, заарканят. Но на колеса садиться нельзя, земля неровная, скапотирую - и голова долой!» Придется «притирать» «ишачка» на живот, хотя способ этот знаю лишь теоретически. А подо мной - терра инкогнита, к тому же оккупированная, ошибки в расчетах исключены. Но как избежать их, подстерегающих каждую секунду, если они тебе не известны? Получается: я для своей земли как бы инопланетянин, сажусь на авось... Самолет, кажется, не летит, а вертикально проваливается, ручка управления мотается словно ветка кустика в бурю.
Земля рядом, скорости нет, рули почти не действуют, да и сам я уже на «закритических углах»... Хватаюсь за борта кабины, глухой удар... скрежет... треск... пыль. Самолет задирает хвост, порет обтекателем мотора землю. Меня резко швыряет вперед. Неужели капот? В глазах сверкают молнии, и - тьма. Красная тьма с мельтешащими искрами... Вскакиваю на ноги, провожу перчаткой по глазам, на перчатке кровь, все же рассадил лоб о прицел. Срываю с лица маску, сую под шлемофон носовой платок, оглядываюсь на плоды своих трудов. Самолет пропахал глубокую борозду, лежит и потрескивает, вроде всхлипывает.
Что делать летчику в подобных случаях, обусловлено приказами и особыми инструкциями. Проворно расстегиваю лямки парашюта, дергаю кольцо и оказываюсь в молочной кипени купола. Она вспухает на ветру, обволакивает самолет, я барахтаюсь в стропах, заталкиваю купол под мотор, в кабину, отступаю па шаг, чиркаю спичкой. Самолет вспыхивает разом, я - давай бог ноги! Пустился прямиком на восток. С какой прытью и сколько бежал, ни я, ни вообще какой-либо человек на земле не скажет, в одном уверен: присутствуй при моем кросскоунтри спортивный судья, был бы зафиксирован непобиваемый мировой рекорд драпа па длинную дистанцию... Удивляюсь, как только сердце не лопнуло. Повалился, задыхаясь, на бок, в груди - словно горящий уголь проглотил. Полежал, отошел мало-помалу, но жжение не проходит. А где взять в степи воды? Сгреб горстку снега, пососал.
Ветер смешал снег с мерзлой пылью, на зубах хрустит песок. Гимнастерка на мне - хоть выкручивай, долго на холоде не протерпишь, пронизывает до костей.
Встаю, иду дальше медленней, с оглядкой. Попадается замерзшая лужа, это уже кое-что... Долблю финкой лед, глотаю осколки. Ломит зубы, сводит скулы, но жажда почему-то не утоляется.
Расстегиваю планшет, открываю карту. А чего смотреть? Привязаться взглядом не к чему. Куда меня занесло? Где приземлился - ни в зуб ногой. Вот это и есть полная потеря ориентировки, о которой пилоты старых времен мрачно шутили: самолет разбит, спирт из компаса выпит и экипаж в течение длительного времени не узнает самого себя...
Невольно вспоминаются прежние возвращения с неуютного военного неба на свой аэродром к боевым товарищам. Мог ли предвидеть я, что именно сегодня так резко качнутся весы не в мою сторону? А Бублик? Сгорел он или жив? А если жив, то выживет ли дальше на этой недоброй земле? Я чувствую себя виноватым перед ним, меня-то земля еще держит!
Забрались мы во вражеский тыл - далеко, тут сомнений нет. Возвращение предстоит не из легких - это тоже бесспорно, но для выбора верного маршрута нужна «печка», от которой плясать...
- Ой, мать честная!- вскинулся я, холодея. - Что наделал, простофиля, что поделал! Сам себя подсек! Дал драпа от самолета, а коробку с аварийным бортпайком забыл. Сжег, раззява, сухари, консервы, сахар, сгущенку... Харчей на неделю, если не роскошествовать. Ой-ой-ой!
От такого открытия даже в желудке засосало, все тело враз развинтилось, мышцы ослабли. На ноги встаю медленно, выбираюсь из балки на пологий увал и вижу невдалеке хутор в одну улицу. Издали кажется брошенным. Приседаю в высоком бурьяне, высматриваю, что в нем делается. Над крышами ни дымка, не слышно
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});