В этот день, когда Акила проходил через канцелярию, его окружила толпа лиирийцев с подарками и подношениями; люди протягивали петиции, написанные на пергаменте. Как всегда, Акила сообщил, чтобы каждый входил по очереди, дабы получить справедливый суд. Не желая быть обвиненным в подкупе, он вежливо отклонил все дары: отказался даже от яблочного пирога, испеченного одной старой женщиной. В противоположном конце зала его ждал канцлер Нилз, его старое, угрюмое лицо вытянулось от беспокойства. Нилз был хорошим человеком и справедливым судьей, он верно служил отцу Акилы. Но, подобно многим канцлерам Лиирии, уже хлебнул горя благодаря идеализму нового короля. Идея Суда Милости ему вообще не нравилась. Он низко поклонился Акиле и велел помощникам в серых мантиях отворить двери. Акила прокладывал путь сквозь толпу; он приветствовал Нилза улыбкой. Старый канцлер сухо улыбнулся в ответ.
— Нынче снова собралась толпа, милорд, — сообщил он, отступая в сторонку, чтобы Акила мог пройти.
— Да. Разве не радостно видеть, как они покидают зал суда, канцлер?
— Все это напоминает мне сутолоку в конюшне, милорд.
Акила прошествовал в зал суда. Помощники канцлера закрыли за ним дверь, и внезапно воцарилась тишина. Судейское кресло в канцелярии являло собой громоздкое, даже пугающее сооружение. Огромная скамья стояла в дальнем конце зала, возвышаясь над ящиком для петиций, рядом с которым находился единственный стул. Там же были ряды скамеек для просителей и бюсты бывших канцлеров, выстроившиеся вдоль стен розового дерева и взирающих на Акилу с холодным отчуждением. Акила прошел мимо скамеек и сел в кожаное кресло. Он вдруг почувствовал свое величие, а потом вспомнил, почему начал проводить Суд Милости. В Лиирии люди, подобные Нилзу, обладали неограниченной властью.
— Ну что же, приглашайте людей, — велел он помощнику. Фигуры в угольно-серых мантиях распахнули двери зала суда. И просители толпой хлынули в зал. У каждого была деревянная дощечка с номером, но это не удержало их от борьбы за первые места. Акила расположился поудобнее: сидеть придется целый день.
Первый час прошел незаметно. Акила выслушивал жалобы фермеров и домохозяек, бондарей и землевладельцев, а также купцов — все жаловались на одно и то же. Сплошные мелкие ссоры и тяжбы, но Акила выслушивал с полным вниманием, не позволяя себе раздражаться из-за незначительности вопроса. Он любил проводить Суд Милости и выносил суждения без предрассудков, не позволяя виновным нести чересчур жестокое наказание, а невинным — пострадать от несправедливости.
Но Суд Милости — не только мелкие ссоры. Это и настоящие преступления, особенно воровство. Незадолго до полудня Акила выслушал жалобу человека по имени Региал, обвиняемого в краже овец два года назад и все еще содержавшегося в Бориоре, тюрьме Кота. Региал попал в тюрьму в возрасте двадцати трех лет. Теперь же, по прошествии двух лет, он выглядел гораздо старше Акилы. Изможденное лицо было страшно бледным из-за долгого заточения в сырых стенах тюрьмы, потухшие глаза с подозрением оглядывали зал. Стоя перед Акилой возле ящика для петиций, он облизывал пересохшие губы, не желая садиться, а может, будучи не в состоянии. У него не было адвоката, кроме помощника канцлера Д’марака, зачитывавшего жалобы заключенного таким тоном, будто хотел сказать: все это выдумки от начала до конца. Акила с интересом смотрел на Региала, недоумевая, как этот молодой человек мог угодить в тюрьму. Суд отца Акилы был жестоким. Король протянул Региалу стакан воды.
— Вот, выпей.
Но Региал был в кандалах и не двинулся с места. Поэтому Акила протянул стакан помощнику канцлера, чтобы тот подал воду заключенному.
Помощник на секунду приподнял брови, потом подошел к скамье и взял у Акилы стакан. Передал его Региалу, который едва смог поднести его к губам, ибо наручники сковывали запястья. Заключенный медленно выпил всю воду и вернул стакан. Д’марак с раздражением поставил стакан перед тем, как продолжить чтение жалобы.
— Как я уже говорил, мой король, он отсидел два года из восьми, присужденных по приговору. И прибыл сюда, так как услышал о Суде Милости и не давал тюремщикам покоя, пока они позволили ему поговорить с вами. — Д’марак нахмурился, взглянув на Региала. — Итак, ты здесь, вор. Сообщи свою просьбу.
Региал неловко двинулся вперед. Взгляд измученных глаз был устремлен вниз.
— Мой король, я не знаю, что сказать. Как я могу просить за себя?
Акила отвечал:
— Это Суд Милости. Расскажи мне, о какой милости ты просишь?
— Я уже два года провел в Бориоре, — сказал Региал. — Этого достаточно, чтобы искупить мою вину.
— Тебя приговорили к восьми годам, — напомнил помощник канцлера. — Ты просто отнимаешь время у короля.
Региал пришел в волнение. Он поднял руки в наручниках.
— Мой король, мне двадцать пять лет. Я украл несколько овец и жалею об этом с первой минуты. Но ведь я могу трудиться, зачем же запирать меня в клетку, точно прокаженного?
— Ты украл девятнадцать овец, если говорить точнее, — заметил Д’марак. — С личного пастбища барона Гласса.
— Да, точно, — усмехнулся Региал. — Не самый умный ход.
Зал суда рассмеялся. Даже Акила.
— Если барон Гласс обнаружит, что тебя освободили, он потребует плату за своих овец, — сказал он.
— Он уже получил своих поганых овец обратно, когда меня поймали.
— Но ты все равно должен заплатить, — напомнил Акила. — Ты сам сказал, что в порядке и можешь работать, мне тоже так кажется. Может, ты немного истощен, но еда и солнце сделают свою работу.
Лицо Региала просветлело.
— Так я свободен?
— Не вижу причин держать тебя в Бориоре, — ответил Акила.
Ассистент канцлера громко откашлялся, прочищая горло, бросая в сторону короля предостерегающие взгляды. Акила исподлобья посмотрел на него.
— Я сделал что-то не так, Д’марак?
— Мой король, этот человек — преступник, не искупивший греха. Его приговорили к восьми годам, потому что он заслужил это. — Он постучал по книге. — Здесь все записи. Он прожил жизнь вора. Если вы отпустите его, он снова украдет.
Акила подумал минутку, откинувшись в кресле. Суд Милости не должен быть посмешищем, и он меньше всего хотел отпускать опасных для общества людей. Но Региал вовсе не выглядел опасным. Он был грязным, а в остальном напоминал Лукьена, когда тот впервые попал в замок.
— Региал, Суд Милости значит для меня очень много, но не менее важен он для остальных. Если я отпущу человека, который потом опять совершит преступление, весь суд потеряет смысл. Я прекращу оказывать милости и принимать прошения, а суд прекратит свое существование. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});