Лайкс посмотрел ему прямо в глаза.
— Но вы не могли не сознавать, что рано или поздно яд неизбежно проникнет в ручей и отравит в нем воду.
— Ну и отравит — что из того? — Лоутон пожал плечами.— Все равно не сегодня-завтра ручья не будет в помине
Скользнув взглядом по скамье присяжных, Лайкс обратился к судье:
— Ваша честь, я заявляю, что действия этого человека являются прямой причиной настоящего судебного разбирательства и что судить следует не обвиняемого, а Уилла Лоутона. Я заявляю далее, что он виновен в преднамеренном истреблении не одного, а по меньшей мере полусотни аллигаторов, а также бессчетного множества других представителей живой природы. Я, наконец, заявляю, что его следует обвинить в преступной небрежности и судить по всей строгости закона!
— Да вы что! — взвился Лоутон.— Я не позволю, чтобы...
— Довольно, мистер Лоутон! — осадил его судья.
Обвинитель, вскочив с места, шагнул вперед. Судья посмотрел на него, потом перевел взгляд на Лайкса.
— Суд объявляет перерыв на пятнадцать минут,— произнес он.— Прошу обвинителя и адвоката пройти со мной в кабинет для обмена мнениями. Вы свободны, мистер Лоутон.
Судья направился в уединенную комнату, расположенную в задней части здания; обвинитель с Лайксом последовали за ним. Не успев переступить порог кабинета, обвинитель напустился на Лайкса:
— Слушайте, что за игру вы затеяли? Вы же прекрасно понимаете, что этот Лоутон, каких бы он там дров ни наломал, не имеет решительно никакого отношения к делу! Вполне вероятно, что он виновен и должен быть отдан под суд, но ведь не его мы судим сегодня!
— На мой взгляд, он имеет самое прямое отношение к делу,— возразил Лайкс,— но вы не даете мне...
— Одну минуту, господа,— перебил его судья, опускаясь в черное кожаное кресло у стола.— Альберт,— обратился он к Лайксу,— я аккуратно читаю «Эверглейдскую газету», и ваше личное мнение о строительстве на Больших Кипарисовых для меня отнюдь не секрет. Создается такое впечатление, что вы решили использовать этот суд для пропаганды ваших убеждений. Верно это?
— Нет, неверно,— отвечал Лайкс.— В деле существуют обстоятельства, которые нельзя замалчивать, если моего подзащитного собираются судить по справедливости, и к ним относятся свидетельские показания Лоутона.
— Я тем не менее настаиваю, что вы принуждаете суд даром тратить время,— сказал обвинитель.
— А я с полным основанием могу уверить вас, что нет,— твердо возразил Лайкс.— Поступок моего подзащитного неоспоримо обусловлен действиями свидетеля Лоутона, только не требуйте, чтобы я сию минуту раскрыл вам все карты. Иначе какой смысл продолжать рассмотрение дела? Дайте срок, и я докажу вам обоснованность моих вопросов.
— Скольких свидетелей вы намерены допросить? — осведомился судья.
— Еще всего лишь двух. Рона Симмонза из корпорации «Прибой» и обвиняемого.
Они вернулись в зал суда; судья занял место на возвышении, и Лайкс вызвал для дачи показаний свидетеля Рона Симмонза. Нетрудно было заметить, что Симмонз нервничает и чувствует себя не в своей тарелке.
— Свидетель, ваше занятие в настоящее время?
— Я — вице-президент строительной корпорации «Прибой».
— В чем конкретно состоят ваши обязанности по службе, мистер Симмонз?
— На мне лежит связь с населением, а также обеспечение сбыта будущих участков.
— Что именно вы подразумеваете под словами «связь с населением»?
— Как вам сказать. Создание благоприятного общественного климата. Усилия, направленные на то, чтобы добиться со стороны публики доброжелательного отношения и поддержки наших проектов.
— И что же, удается вам снискать расположение публики, когда вы губите живую природу?
— Я возражаю, ваша честь,— быстро вставил обвинитель.— Вопрос задан не по существу.
— Поддерживаю возражение,— сказал судья.— Прошу в дальнейшем воздерживаться от подобных вопросов, господин адвокат.
— Да, ваша честь.— Лайкс вновь повернулся к Симмонзу.— Мистер Симмонз, а существуют ли у вас в настоящее время обязанности помимо вышеупомянутой связи с населением?
— Да. Мне поручено производить надзор за первоначальным освоением участка под названием «Эверглейдские виллы».
— В таком случае вы несете прямую ответственность за действия занятых там сейчас рабочих. Верно я говорю?
— В общем, да.
— А вы хоть раз выезжали для непосредственного надзора на место, где ведутся работы?
— Нет.
— Отчего же?
— Некогда было. И кроме того, это входит в обязанности бригадира.
— Но разве бригадир не ответствен перед вами за свои действия?
— В известном смысле да.
— А между тем вы, в сущности, даже не знаете, чем он там занимается?
— Я знаю, что он занимается расчисткой строительной площадки — для того его нанимали. И знаю, что это первоклассный работник.
Немного помолчав, Лайкс продолжал:
— Скажите, мистер Симмонз, не пробудилось в вас сознание вины, когда бригадир Лоутон отравил ручей и вызвал мор аллигаторов и других животных? Вас это не обеспокоило?
— Не вижу причин отвечать на такой вопрос.
— А если бы вместо животных речь шла о человеческой жизни — тогда бы видели?
— Конечно. Это совсем другой разговор.
— Разве один из ваших ночных сторожей не застрелил там, на болотах, человека?
— Довольно! — жестко произнес судья.— Свидетель, вы свободны. В подобном духе допрос продолжаться не может.— Он взглянул на Лайкса из-под бровей.— Скоро двенадцать часов, а защита еще не вызвала ни одного настоящего свидетеля по делу, и суду неясно, каким образом адвокат намерен защищать своего клиента. Суд объявляет перерыв до четырнадцати часов и предупреждает адвоката: либо он без дальнейших проволочек переходит к защите, либо отказывается от ведения дела.
Когда заседание суда возобновилось, Лоутона уже не было видно среди публики, но Райлз и Симмонз вернулись в зал посмотреть, чем завершится дело. Задние ряды заняли после перерыва друзья и знакомые Прыгуна из резервации, которые гуртом приехали в Нейплс, опоздав к началу суда. Вернулся на свое место и Фред Гендерсон, хотя его присутствие больше не требовалось.
Поднялся Лайкс.
— Ваша честь, защита просит разрешения предъявить суду одно вещественное доказательство.
— Хорошо, господин адвокат,— недоверчиво сказал судья, еще тая на Лайкса досаду за то, что происходило утром.
Два судейских пристава внесли в зал шкуру исполинского аллигатора и положили на пол у скамьи присяжных. Несколько минут присяжные и судья молча разглядывали ее, пораженные небывалыми размерами.
Затем Лайкс вызвал на свидетельское место Чарли.
— Мистер Прыгун,— начал он,— сколько вам лет?
Чарли отвечал медлительно, оробев от чуждой обстановки, от присутствия стольких незнакомых лиц, руки у него дрожали.
— В точности не знаю, но поручусь за восемьдесят шесть.
— Сколько из них вы прожили на Больших Кипарисовых болотах и низменности Эверглейдс?
— Все до единого.
Лайкс кивком показал на шкуру.
— Вы этого аллигатора застрелили?
— Да, этого.
— Почему вы так уверены? На болотах много аллигаторов, и одна шкура похожа на другую.
— Потому что у него шрам на голове. Это Фитюлька Джордж.
— Фитюлька Джордж?
— Аллигатор,— сказал Чарли, указывая на шкуру.— Это его так зовут.
— Ваша честь,— сказал, вставая, обвинитель.— Вопросы защиты неуместны и бесцельны, они уводят нас от существа разбираемого дела. Суду неважно, какая у аллигатора была кличка.
Судью, однако, уже одолевало любопытство: впервые в его практике защита подсудимого зиждилась, если так можно выразиться, на шкуре аллигатора, и ему было интересно узнать, что будет дальше.
— Можете продолжать, господин адвокат,— сказал он.
Лайкс склонил голову.
— Мистер Прыгун, давно ли вам знаком этот аллигатор?
— Лет шестьдесят, а то и больше. Старый он был, Фитюлька Джордж.
— Будьте добры, расскажите суду, откуда у аллигатора этот шрам на голове.
По-прежнему медлительно, как бы извлекая каждое слово из глубин памяти и взвешивая его, Чарли отвечал:
— Я нашел этого аллигатора на болотах, когда он был длиной в полруки, принес в селение и держал у себя. Один раз к нам забрел белый мальчик, и Фитюлька подвернулся ему под ноги. Мальчик вытащил из костра головешку и приложил аллигатору к темени. Фитюлька Джордж кричал, плакал, как ребенок, а этот мальчик еще крепче прижимал головешку и выжег у детеныша глаз. Когда я вышиб у него из рук головешку, Фитюлька Джордж был наполовину мертвый. Я приготовил снадобье из трав и корней, замесил на болотном иле, замазал обожженное место и много недель не снимал. Выжил Фитюлька Джордж. А когда он подрос, я его свез на болотный затон и выпустил на волю.