Направо Альфия увидела противоположную картину: Аркадия, тоже в купальнике, в чёрно-белую полоску, обнимала свои колени и сидела в тенёчке, создаваемом высоким белым созданием с колпаком на голове. Длинные волосы девушки лежали на песке. Она сама щурилась в океан.
Где-то там плавал жёлтый цыплёнок.
Альфия всё это осмотрела, ещё раз вздохнула и пошла в одном определённом направлении, утопая голыми ногами в тёплом сверху, но ещё холодноватом на глубине песке. Девушка встала перед мужчиной, нависая над ним и вопрошающе наклоняя голову.
Артур стоял немного в отдалении и наблюдал за всем со стороны. Мужчина был в своей привычной чёрной мантии, но на лице у него была пара очков с тёмными стёклышками, в которых сверкало далёкое и бледное солнце.
— …
— …
— …Зачем? — спросила Альфия после продолжительного молчания.
— Захотелось, — ответил мужчина, даже не повернувшись в её сторону.
…
Альфия закатила глаза. Вдруг она вздрогнула: её нежно, но крепко, схватили за руку. Альфия повернулась и увидела… И слегка покраснела… Девушку, не очень высокую, в белых шортиках и в бикини, — которому не особенно было что прикрывать, — и с длинной белой шейкой, и с волосами цвета яблочного нектара, завязанными в неряшливый хвостик. Девушка, принцесса, сказала, сверкая улыбкой:
— Альфик, давай поплаваем… — её глаза горели хищным блеском.
Альфия нервно сглотнула.
— У меня нет… В чём плавать…
— Ничего, ничего, я одолжу тебе своё.
Альфия хотела было спросить, в чём тогда будет сама девушка, но принцесса ей так неловко и в то же время ярко улыбнулась, что она побоялась спрашивать. Принцесса упорно тащила её за собою, как вдруг…
Альфию дёрнули назад. Она повернулась и увидела, что за вторую руку её держит эльфийка, немного тёмненькая, с короткими серебристыми волосами.
Эли.
Эльфийка потянула вправо.
Принцесса влево.
Между ними промелькнул злой блеск.
Альфии сильно захотелось взять в зубы сигару… Но её руки были заняты.
Девушка… обмякла.
…
…
…
— Это шизофрения.
— Скорее конвульсии перед пробуждением, знаешь, когда граница между сном и явью предельно стёрта; очень плохая метафора на самом деле. В нашем случае реальность, которая есть сон, превращается в сон, самый настоящий.
Просторный зал был наполнен зеркалами.
Зеркала были повсюду, — зеркала покрывали все стены, зеркала свисали на тонких ниточках с потолка, мозаика на полу была совершенно зеркальной, множество высоких, как будто без всякого смысла расставленных зеркал стояли по всему помещению, и только один пышный золотистый трон сверкал в каждом зеркале.
На троне сидела женщина вся в чёрном с золотистой маской на лице, обнажавшей один только глаз. Длинные золотистые волосы женщины свисали на её крепкие плечи. Руки её лежали на подлокотниках золотого трона.
У его подножия, в ногах женщины, жалось жалкое создание. У него тоже были золотистые волосы, и всё оно, целиком, было облачено в пышное золото. Лицо создание было совершенно гладким, как яйцо, и только две тонкие линии пересекали его вдоль и поперёк. Они немного подрагивали, как будто в любой момент готовые раскрыться.
Жалкое существо отчаянным хватом обнимало золотой трон.
Перед женщиной, посредине зеркально зала, стоял мужчина очень среднего роста, очень непримечательный, в чёрной мантии и с короткими чёрными волосами. Ноги его были в чёрных кожаных сапогах. Руки его, собранные за спиной, — в кожаных перчатках.
Мужчина и женщина на троне отражались во всех зеркалах, и весь зал, словно глаз огромной мухи, множил их отражения.
Жалкое существо у подножия трона не отражалось нигде.
— Он скоро проснётся? — проговорила женщина на троне.
— Он близок к пробуждению, но и только. На это следует смотреть как на… Знамение. Он просыпается, значит есть что-то, что приближает его к пробуждению, к олицетворению, но в то же время в любой момент возможно, что он снова окунётся в сонный омут. А пока твои действия только усугубляют. Мы же договорились: кроме некоторых случаев тебя нельзя вмешиваться; откуда такое желание увидеть всё своими глазами, драгоценная «Банши»? С каких пор ты полюбила театр?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Золотая Банши», одна из Мертвейшего Гексагона, немного помолчала, после чего ответила своим обычным, глубоким и немного грубым, шершавым, как нелакированная мебель, голосом:
— Ты что-то задумал.
— И твоё подозрение — это повод создавать для меня проблемы? Знаешь, как сложно следить за концепцией? Особенно в этом час.
— …Мне всё равно.
Мужчина слегка улыбнулся. Улыбка его была совершенно пустой:
— Разумеется, но как-нибудь, а мне нужно выполнять мою часть сделки, и без меня, кстати замечу, у тебя не будет никаких шансов: никакой шантаж тебе не поможет. Поэтому, для твоего же блага, в том числе, меньше вмешательства; спасибо.
— Я подумаю, — ответила женщина, оставаясь, как и раньше, неподвижной.
— Благодарю, наверное. Во всяком случае аномалии продолжатся, меня здесь не вини, и чем ближе он будет к пробуждению, — думаю, хотя это и не вопрос времени, сейчас он завязан на времени, — тем их будет больше.
Вдруг мужчина обратил взгляд на странное существо в ногах женщины, — создание вздрогнуло и приподняло, а потом опустило, голову.
Раздался вздох:
— Ты меня поняла. До встречи, Валькирия.
Мужчина повернулся и пропал, словно его и не было вовсе, а жалкое создание в основании золотого трона ещё ниже вжалось в землю. Оно взглянуло на «Золотую Банши» над собою, но снова та была неподвижна, как и на протяжении многих дней с тех пор, когда она украла её имя, содрала с неё маску и наложила на неё страшное проклятие.
Вот уже несколько месяцев, как настоящую Золотую Банши подменила самозванка, — странный, молчаливый монстр, который теперь всегда говорил за неё и жил её жизнью. А сама банши превратилась в будто бы бестелесное существо. Никто не замечал её, никто её не видел, и она не могла даже ни к кому прикоснуться. Первые дни её переполнял безумный ужас; потом она привыкла и стала, как жалкая собачка, следовать за своей двойницей. Ведь у неё не было другого выбора. Её мёртвое сердце сжимал страх исчезнуть насовсем.
Странный, совершенно заурядный мужчина был первым, кто заметил её и с кем самозванка говорила «по-настоящему». Но Золотая Банши ничего не уловила из этого разговора. И вот Башни думала свои растерянные мысли и вдруг вздрогнула: самозванка смотрела на неё, прямо в неё, своим глубоким, бездонным глазом, в котором вихрились золотистые вселенные. Банши вся напряглась, линии у неё на лице затрепетали, но потом она благоговейно расслабилось.
У всех вампиров было в крови заложено пресмыкаться перед сильными.
Это существо было выше, много выше её самой: оно смотрело сверху вниз на небосвод
Не было смысла бояться.
Золотая Банши покрепче схватилась за золотистый трон.
…
…
…
Вечером Артур развеял своё заклятие, и рукотворное солнце потухло, — пламенные языки рассыпались в небесах. На юношу сразу набросились холодные ветра. Они стали понемногу развевать жар, за день прогревший его до костей.
Артур наблюдал закат.
Время было уже позднее, и на горизонте выступили луны.
Вдруг на плечо мужчина опустилась грубая когтистая рука.
Артур повернулся: на него смотрели немного дрожащие и безумные синие глаза. Семь улыбалась своей кривой улыбкой.
— Что? — спросил мужчина.
Девушка показала на горизонт.
Мужчина присмотрелся и повернулся назад. Снова его хлопнули по плечу.
Артур нахмурился.
— Это… Это нормально? — спросила девушка.
Артур снова задумчиво посмотрел на морскую даль и ответил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да.
Семь улыбнулась пошире, — любая её улыбка была похожа на нервный тик, — кивнула и пошла в море. Девушка зашла в морские глубины и долго ступала вперёд, погружаясь в холодные воды. Она встала у границы материкового склона и разложилась на земле.