– Итак, наконец она здесь, – воскликнул он, – самая сексапильная телеведущая!
Он не только уверил себя, что у нас с ним что-то было. Он ухитрился уверить себя также и в том, что это было превосходно. И поскольку он не только уверил себя во всем этом, но еще и сам разработал весь дальнейший сценарий, ему не оставалось ничего другого, как действительно предложить мне в криминальных новостях место ведущей. Впрочем, я нисколько бы не смутилась и не удивилась, если бы даже речь шла о месте президента компании. Однако я все-таки сделала вид, что немного удивлена и обрадована такими новостями.
– Это замечательно, Грэйсон, – сказала я непринужденно, – когда же мне приступать?
– Прослушивание завтра в полдень на студии, – ровно выговорил он.
Было бы ложью, если бы я попыталась скрыть свое легкое разочарование.
– Вам, мисс Мэгги-Страстные-Губки, следует подумать о том, чтобы подыскать себе агента, – добавил он.
Ну, с этим у меня все было в полном порядке. Если умение печатать на машинке и готовность быть на подхвате открывают вам дорогу в студию, то, имея такого агента, как Куинси Рейнольде, можно быть совершенно спокойной.
На следующий день я сидела в гримерной на высоком стуле, а Куинси придирчиво меня рассматривала.
– Как ты думаешь, они считают меня хорошей журналисткой? – наивно допытывалась я. – Мне так хочется, чтобы в меня поверили!
Она посмотрела на меня так, словно я сошла с ума.
– Не валяй дурака. Что есть то есть. Единственное, что мы можем исправить – это твои скулы и твой осипший голос.
– Но ведь на экране эти недостатки будут так заметны! – воскликнула я, падая духом.
Между тем гримерша занялась моими скулами. Я с ужасом думала, что больше ничего нельзя подправить перед прослушиванием.
– На телевидении это не так уж и важно, – успокоила меня Куинси. – Это дело времени. А уж потом тебе все будет нипочем.
– То есть как?
– Когда решающее слово будет за тобой и ты будешь зарабатывать кучу денег, всем будет казаться, что ты родилась с микрофоном в руках.
– А если я им не понравлюсь?
– Тогда мы найдем другую телекомпанию. Не беспокойся.
Куинси царственным жестом накинула себе на плечи легкий зеленый плащ и, выходя из комнаты, бросила напоследок:
– Я буду наверху в кабине режиссера. Удачи тебе, Мэгги. Ты потрясающе выглядишь.
Сразу три камеры были нацелены на меня в студии, однако меня проинструктировали, что смотреть нужно только в ту, на которой включена красная лампочка. К воротнику моей белой шелковой блузки прикрепили маленький микрофон, на ухо надели микронаушник.
Режиссер сделал мне знак.
– Приготовься, Мэгги. Я буду считать в обратном порядке: десять, девять и так далее…
Когда он досчитал до нуля, из кабины управления, усиленный динамиками, раздался голос Грэйсона:
– На абордаж!
Я не смогла удержаться от смеха, и счет пришлось повторить сначала.
Я неторопливо прочла предложенный мне текст. Что-то о пожаре в нижнем Манхэттене. Там какой-то человек влез на подоконник, а потом благополучно прыгнул на подставленный пожарными брезент под аплодисменты зевак и к облегчению пожарных. В общем, мне пришлось перечитывать текст раз пять, пока я перестала улыбаться на словах «разбушевавшийся пламень» и «Анжело Тарлусси отделался легким испугом». Когда съемка закончилась, Грэйсон, Куинси и Ник вышли из кабины управления.
– Великолепно, Мэгги, – сказала Куинси, обнимая меня.
– Неплохо, малышка, – сказал Ник, – даже отлично.
– Четко сработано, мисс Мэгги, – сказал Грэйсон. – Просто шикарно!
У меня же в голове крутилось одно:
– Спасибо тебе, Анжело Тарлусси, а также всему противопожарному отряду города Нью-Йорка за предоставленную мне возможность!..
Улица, на которую выходит мое окно, сейчас тиха. Близлежащие рестораны закрыты, а машины больше не сигналят. Пицца, которую мы заказали несколько часов назад, съедена. Осталось лишь несколько кусочков плавленого сыра, завернутых в промасленную бумагу. Куинси сидит на ковре, облокотившись на диванчик, а Дэн растянулся рядом, положив голову ей на колени. Все это время мы болтали о том о сем, вспоминая о забавных ситуациях и случаях, – вернее это теперь они представляются забавными, а тогда они таковыми отнюдь не казались. Я вся погружена в прошлое, нахожусь в полном неведении относительно будущего, а настоящее меня просто смущает.
– Ну мы у тебя засиделись, – говорит Куинси, потягиваясь.
– Не то слово. Мне кажется, я не спал целую вечность, – добавляет Дэн и поднимается. – Я с ног валюсь.
Когда я осознаю, что Куинси уже покидает меня, мною овладевает паника.
– Не уходите, останьтесь! – прошу я.
– Мне нужно кормить кошек, – говорит Куинси. – Может, ты покормишь? – спрашивает она Дэна.
– Да, – отвечает Дэн, глядя на меня, – я иду кормить кошек, а тебе оставляю свою жену.
– Я так тебе благодарна, Дэн, – говорю я, обнимая его. – Мне так тяжело оставаться одной!
– Советую вам все-таки немного поспать, – обращается Дэн к нам обеим.
Куинси послушно кивает и награждает Дэна поцелуем.
– Спасибо, котик. Увидимся утром. Всего через несколько часов. Ведь сейчас уже четыре утра.
Когда Дэн уходит, я приношу из спальни несколько подушек и пару одеял. Я и Куинси с комфортом устраиваемся на софе в гостиной, и я говорю:
– Все так странно. Как только мне улыбнулась удача на Ай-би-эн, моя личная жизнь начала разваливаться.
– Это не совсем так, – ответила Куинси. – Твоя личная жизнь развалилась много раньше. Просто потом у тебя появились другие возможности и тебя больше ничто не пугало. Я прекрасно все помню с самого первого дня нашего знакомства: ты никогда не была счастлива с Эриком.
До сочельника семьдесят четвертого я уже почти два года работала репортером в криминальной хронике. Большую часть времени я проводила, карабкаясь по лестницам доходных домов, наводненных крысами, и брала интервью у жертв мошенничеств, разбойных нападений и сексуального насилия. Провожаемая любопытными взглядами, я рыскала по загаженным улицам, которые были оккупированы потерянным поколением молодежи, испещренной наколками, символизирующими проигранную битву с наркотиками. Иногда я не выдерживала и рыдала вместе с матерями из трущоб, чьих оголодавших детей я снимала, чтобы продемонстрировать телезрителям ужасы нашей системы, чтобы они почувствовали себя причастными к тому, о чем рассказывают им в вечерних новостях. Иногда я была вне себя от ярости – когда, например, приходилось рассказывать о какой-нибудь малолетней жертве насильника, описывать публике весь тот ужас и позор, который пришлось пережить ребенку, стоящему теперь рядом со мной. В этом случае мой оператор давал крупный план: вот Мэгги Саммерс сидит прямо на полу в грязной квартире, а маленькая девочка рассказывает, какие надругательства, побои и издевательства она претерпела от своего собственного папаши.