живот и где ваши руки, вне зависимости от того, обращаете на них внимание или нет. Факты просто были частью того периферийного окружения, где я находился. Об одном я, однако, не подозревал совершенно: меня все больше и больше пугал шокирующий сюжет, разворачивающийся квадрат за квадратом в окне. Хотя оконные нарративы часто завораживали и отвлекали, немногие из них казались мрачными или неприятными. У большинства были жизнерадостные – хотя и несколько наивные и инфантильные – темы. И только в дни, когда до звонка в конце граждановедения было достаточно времени, мне доводилось видеть, чем они кончались. Некоторые переходили из предыдущего дня, но на практике это происходило редко, поскольку трудно так долго удерживать в уме все разворачивающиеся подробности.
В ДЕТСТВЕ Я ВООБЩЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЛ, ЧЕМ ЖИВЕТ ОТЕЦ, РАВНО КАК НЕ ИМЕЛ ПОНЯТИЯ, НА ЧТО ЭТО ПОХОЖЕ, ВНУТРИ, – ЗАНИМАТЬСЯ ТЕМ, ЧЕМ ОН ЗАНИМАЛСЯ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ЗА СВОИМ СТОЛОМ. В ЭТОМ ОТНОШЕНИИ ТОЛЬКО СПУСТЯ МНОГО ЛЕТ ПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ Я ПОЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗНАЮ ЕГО.
Если говорить о точной хронологии событий в классе граждановедения, то, судя по всему, что-то случилось с лицом и выражением мистера Джонсона, когда урок перешел к XIII поправке. В тот же интервал в серии панелей несколькими рядами ниже огромное оранжевое бензиновое устройство «Сноу бой» – очищавшее снег с дорожек с помощью ротационной системы лезвий, нарубавших снег на мелкодисперсные частицы, и мощного воздуходува, помогавшего вакууму от вращения лопастей выбрасывать снег по параболе высотой полтора, два или три метра в сторону от оператора машины (дальность параболы можно было регулировать с помощью изменения наклона желоба посредством трех прорезанных отверстий и стержней, примерно как в артиллерийской гаубице «Марк IV», состоявшей на вооружении американской армии в Корее и других местах базирования), – встало. Снег от метели, судя по всему, оказался таким тяжелым и влажным, что забил вращающуюся систему из восьми острых лезвий, и предохранитель «Сноу боя» остановил двигатель (чья турбина также служила ротором лезвий), чтобы цилиндры двигателя не перегрелись и не расплавили клапаны, из-за чего дорогая машина будет безнадежно испорчена. В этом отношении «Сноу бой» был не более чем модифицированной мощной газонокосилкой, какую на нашей улице первым с гордостью приобрел наш сосед мистер Снед и предоставил для изучения всем соседским детишкам, вывернув предварительно свечи, – он несколько раз подчеркнул, что из газонокосилки обязательно нужно вывернуть свечи, если собираешься хоть в каком-то виде подносить руки к лезвиям, которые, как он сказал, ротор вращал со скоростью 360 об./мин. крутящего момента и которые нарежут человеку руку, не успеет он и глазом моргнуть, – и схематичное изображение подвижных частей «Сноу боя» на боковой панели в окне во многом основывалось на объяснениях мистера Снеда о внутреннем устройстве его мощной газонокосилки, срезающей траву всего лишь легким прикосновением к кнопке. (Мистер Снед всегда ходил в буром кардигане, а под его поверхностным панибратством чувствовалась ощутимая грусть, и наша мать говорила, что он потому так дружелюбно относится к соседским детишкам и даже несколько лет подряд дарил каждому рождественские подарки, что у них с миссис Снед не может быть собственных детей, а это грустно и, как по секрету сообщил мне брат, случилось из-за подпольного аборта миссис Снед в безрассудном подростковом возрасте, хотя сомневаюсь, что в то время я понимал сказанное и почувствовал что-то, кроме жалости к мистеру и миссис Снедам, которые мне нравились.) Как я теперь помню, газонокосилка Снедов тоже была оранжевая и куда больше своих современных потомков. Но не помню, чтобы сюжет в окне приводил объяснение, какая участь выпала маленькой подчиненной дворняге, с болячкой, которую звали Объедок и которая сбежала из дому из-за того, как ее третировал хозяин, когда от скуки и отчаяния своей административной должности низшего звена приходил домой злым и с пустыми глазами, выпивал несколько хайболов безо льда и даже лайма и потом всегда находил какой-нибудь повод проявить жестокость к Объедку, хотя тот весь день ждал дома в одиночестве и мечтал всего лишь о ласке, добром слове, о том, как будет тянуть из рук хозяина куклу или собачью игрушку, как будет играть, чтобы отвлечься от собственной одинокой тоски, и чья жизнь была столь ужасна, что предыстория обрывалась после второго раза, когда хозяин так сильно пнул Объедка в живот, что пес никак не мог прекратить кашлять, но все же пытался лизнуть руку хозяина, когда тот зашвырнул Объедка в холодный гараж и запер на всю ночь, где бедняга пролежал в одиночестве, свернувшись в клубок на цементном полу, стараясь кашлять как можно тише. Тем временем в основном сюжетном ряду мистер Симмонс, погруженный в мысли о печали его слепой дочери и в надежды, что жена Марджори справится с машиной в такую метель, пока ищет Каффи, применил свою силу синего воротничка, чтобы перевернуть остановившийся «Сноу бой» набок, и залез в систему лезвий и приемный желоб, чтобы прочистить их от влажного спрессованного снега, набившегося внутрь и заклинившего лезвие. Обычно осторожный работник, который на все обращает внимание и следует указаниям, в этот раз он так отвлекся, что перед тем, как залезть внутрь, забыл вывернуть свечи «Сноу боя», как теперь показывала схематичная панель с точечным пунктиром и стрелочкой на нетронутые свечи. Так, когда бо́льшая часть спрессованного снега счистилась и ротор смог вращаться свободно, лежащий на боку «Сноу бой» ожил, когда отец Руфи Симмонс запустил в желоб приема руку, и отрубил не только ладонь мистера Симмонса, но и половину предплечья, прорезав кость предплечья до самого мозга костей, с силой выпустив ужасающий полноцветный фонтан красного снега и человеческой ткани прямо в небо («Сноу бой» лежал на боку, а потому желоб смотрел прямо вверх) и совершенно ослепив мистера Симмонса, склонившегося над желобом. Шок и ужас от произошедшего с отцом Руфи Симмонс, который мне нравился и которому я сопереживал, вызвали у меня потрясение и оцепенение, отчего я несколько отстранился от сцены на панели, и помню, отстранился я настолько, что на каком-то уровне заметил необычную тишину в классе граждановедения – что нет даже негромкого перешептывания или покашливания, которые обычно шли фоновым шумом, когда учитель писал на доске. Единственный звук – если не считать того, как Крис Дематтеи во сне щелкал и скрежетал задними молярами, – принадлежал Ричарду А. Джонсону: тот писал якобы об отмене негритянского рабства в поправке XIII, вот только на самом деле он писал на доске снова и снова УБЕЙ ИХ УБЕЙ ИХ ВСЕХ (что мои глаза зарегистрируют