На востоке, в утренней дымке, смутно виднелся отряд японских крейсеров, который начал спешно отходить к востоку с выходом русских кораблей из гавани Порт-Артура.
— «Цесаревич» поднял сигнал: «Приготовиться к бою», — напряженным голосом доложил сигнальщик.
Шульц, сняв фуражку, широко перекрестился.
Затем с флагмана последовал новый сигнал: «Флот извещается, что государь император приказал идти во Владивосток», который был встречен с нескрываемым одобрением. На верхней палубе крейсера то тут, то там раздавались голоса:
— Давно бы так!
— Молодчина Витгефт!
— Нет отступлению!
* * *
Наконец в 10 часов 30 минут отпустили тралящий караван, который пошел в Порт-Артур под охраной канонерок и второго отряда миноносцев, не имевших достаточных запасов угля и воды для перехода во Владивосток. Командовавший им младший флагман поднял сигнал: «Бог в помощь! Прощайте!»
И когда канонерская лодка «Отважный» с этим сигналом проходила мимо кораблей эскадры, все их команды, высыпав наверх, махали фуражками и бескозырками. У каждого моряка на сердце была та же мысль: «Прощайте!» И никто из них даже не мог допустить того, чтобы сказать: «До свидания!»…
Впереди эскадры шел «Новик» с первым отрядом миноносцев, затем следовали броненосцы с «Цесаревичем» в голове их колонны и, наконец, крейсера. А за ними усиленно дымила трубой — дай бог, не отстать! — «Монголия» с большими красными крестами по бортам.
Погода благоприятствовала. С востока и с северо-востока находил легкий, низовой туман. Артур вовсе скрылся из виду, а ближний берег чуть виднелся во мгле.
Однако через некоторое время после поворота эскадры на юго-восток, правее ее курса, очень далеко, обрисовались силуэты одного броненосного и трех легких японских крейсеров, а левее угадывались еще какие-то большие корабли, сопровождаемые отрядами миноносцев.
Неожиданно на «Цесаревиче» подняли флаг «К» («Како»), что означало: «Не могу управляться». Стало быть, обнаружилось повреждение. Все корабли застопорили машины. Стали ждать, когда на нем устранят неисправность… Тем временем японские отряды спешили выполнить свой маневр по соединению всех сил воедино.
Наконец флагман поднял сигнал: «Иметь ход 13 узлов». Однако через некоторое время броненосец «Победа», тоже подняв флаг «К», вышел из строя. Опять задержка. А неприятель уже соединился, построился в боевой порядок, и в 12 часов 22 минуты раздались первые выстрелы с русских головных броненосцев, двигавшихся черепашьим ходом.
— И это боевая эскадра! Цвет русского флота!.. — сжимая кулаки, задыхаясь от бешенства, не говорил, а рычал старший артиллерийский офицер лейтенант Штер на мостике «Новика».
И Андрей Петрович не смог сделать ему положенного по его хлопотливой должности замечания — у него самого к горлу подступали слезы бессильной ярости.
Сновавшие далеко впереди по курсу эскадры японские миноносцы вызвали подозрение командира «Новика».
— Как бы, ненароком, не набросали плавающих мин, — забеспокоился он.
— Маловероятно, конечно, Михаил Федорович, — уж очень неэффективно, — заметил Андрей Петрович. — Однако от японцев можно ожидать любого коварства, учитывая их нападение на эскадру, стоящую на внешнем рейде Порт-Артура, без объявления войны. А посему надо бы, полагаю, известить флагмана о возможной опасности.
— Так и сделаем! — с облегчением отозвался командир, опасавшийся вызвать своим паническим сообщением ложную тревогу.
— «Новику» оставаться на месте, предупреждая корабли эскадры о возможной опасности! — распорядился командующий, получив сообщение его командира.
«Цесаревич» круто повернул направо на четыре румба, и за ним послушно последовали корабли эскадры. А с «Новика», державшегося на месте и пропускавшего мимо себя всю колонну, беспрерывно семафорили: «Остерегайтесь плавающих мин! Остерегайтесь плавающих мин!..»
Когда же с крейсером поравнялось госпитальное судно, шедшее концевым кильватерного строя эскадры, весь левый борт которого был буквально облеплен медицинским персоналом лазарета, Андрей Петрович спросил у командира разрешения передать семафор на «Монголию».
— Какие вопросы, Андрей Петрович?! — удивился тот. — Вы же сами старший офицер крейсера!
— Командир на крейсере один, Михаил Федорович!
Шульц только развел руками — возразить было нечего. «Поднимает Андрей Петрович, как может, авторитет командира», — облегченно отметил он, с благодарностью глянув на своего ближайшего помощника.
— Передай на «Монголию» семафор: «Как настроение, Измаил Дмитриевич?» за моей подписью! — приказал тот сигнальщику.
«Отличное, Андрей Петрович, — кочегары шуруют уголек в топки голыми по пояс!» — ответили с судна.
— Узнаю почерк капитана! — улыбнулся Андрей Петрович. — Не унывает, старый морской волк…
— Но как же ему трудно держаться в строю эскадры с его-то ходом, — вздохнул командир, с тоской в глазах взглянув на единственную нещадно дымившую трубу госпитального судна.
Андрей Петрович взял в руки бинокль Цейса, висевший у него на груди, и прильнул к его окулярам, нетерпеливо осматривая ряды женщин, толпившихся у борта «Монголии». И вздрогнул, увидев Машу, навалившуюся грудью на планширь фальшборта[83] и жадно вглядывавшуюся в сторону ходового мостика крейсера, мимо которого проходило их судно, в страстной, всепоглощающей надежде увидеть его. Но для человеческого глаза далеко… А вот в окулярах бинокля она была совсем рядом — казалось, только протяни руку.
Андрей Петрович, находясь под впечатлением от увиденного, взял у сигнальщика флажки и уже сам передал семафор на «Монголию»: «Измаил Дмитриевич, передайте привет Марии Ивановне от Андрея Петровича», с благодарностью вспомнив Макарова, который еще на «Витязе» требовал от офицеров и гардемарин умения безупречной работы с флажками как по передаче, так и по приему сообщений.
Потекли томительные минуты ожидания… Было слышно, как в рупор что-то передали с мостика судна на его верхнюю палубу. И вдруг донеслись приглушенные расстоянием дружные звонкие женские голоса: «Спа-си-бо!» А затем: «С ва-ми Бог, ре-бя-та!» И у комендоров, застывших по боевому расписанию у своих орудий и не раз смотревших смерти в глаза, навернулись слезы благодарности… И никто не стыдился их — уж слишком сильным было эмоциональное воздействие напутствия женских сердец.
А «Новик», густо задымив трубами, резко набирая скорость, занял свое место в кильватере «Аскольда», шедшим под флагом начальника отряда крейсеров контр-адмирала Рейценштейна.
Через некоторое время на «Новик» поступило телеграфное сообщение с «Цесаревича»: «Благодарю за предусмотрительность! Витгефт». Шульц благодарно пожал руку Андрею Петровичу: своевременный поворот флагмана избавил эскадру от опасности прохождения через плавучее минное поле, все-таки поставленное японскими миноносцами, — с кораблей эскадры видели невдалеке от их левых бортов лениво колыхавшиеся на волнах смертоносные плавучие мины.
* * *
Обогнув минную банку, «Цесаревич» снова лег на прежний курс. Главные силы японцев, которые около двадцати минут держали курс параллельно русской эскадре, ведя лишь редкую стрельбу на дальней дистанции, повернули «все вдруг»[84] и, сблизившись до тридцати кабельтов, открыли сосредоточенный артиллерийский огонь. Русские броненосцы ответили тем же.
Когда же японская колонна круто повернула «под хвост» русской и, став недостижимой для орудий ее броненосцев, она всю силу огня своих орудий главного калибра обрушила на крейсера. И море вокруг них словно закипело. Они, конечно, тоже бешено отстреливались. Беспрерывный гул выстрелов собственных орудий, рвущие душу разрывы снарядов неприятеля, столбы дыма, гигантские взметы водяных столбов… Какой хаос! И даже крики: «Носилки!», даже кровь на палубе были лишь неизбежной подробностью смертельной схватки с врагом.
Андрей Петрович удивлялся тому, как поразительно ясно работала мысль в такие минуты. Как люди понимали всё с полуслова, по одному намеку, по жесту!
На «Аскольде» только взметнулись сигнальные флаги «Б» («Буки» — большой ход) и «Л» («Люди» — держать левее), а крейсера тотчас же дали самый полный ход и веером рассыпались влево, уходя от губительного огня японских броненосных кораблей и получив тем самым возможность отвечать своим огнем уже почти всем бортом.
— Хотел бы я видеть, сколько сложных сигналов потребовалось бы сделать в мирное время на маневрах для выполнения такого перестроения и сколько бы времени оно заняло, и какая бы каша получилась в результате всего этого! — восторженно воскликнул командир «Новика», выйдя на мостик из бронированной боевой рубки.