— Ну вот, Дмитрий Николаевич, — кивнул своему спутнику Нилов. — Здесь располагается рота, к которой вы приписаны. Жить здесь вам, разумеется, не обязательно, разве что последует распоряжение о переводе на казарменное положение. Но вот на разводы, попрошу не опаздывать.
Будищев в ответ только чётко кивнул, дескать, понимаю, не маленький. Последние несколько дней прошли для него в сплошной суете. Сдача экзаменов, получение приказа о зачислении. Постройка мундира… Геся сразу заявила, что форму ему пошьет сама и не желает слушать на этот счет никаких возражений. Как и следовало ожидать, популярная питерская модистка более чем успешно справилась с этой задачей, и сейчас Дмитрий выглядел просто шикарно, о чем ему не преминул сообщить улыбающийся Нилов.
— У нас в морском корпусе эдакой красоты не было.
— Кто на что учился, Константин Дмитриевич, — пожал плечами новоиспеченный юнкер флота.
— Ладно, обустраивайтесь пока, — посерьезнел лейтенант. — А после обеда жду вас в минных классах.
— Слушаюсь, Ваше Благородие! — на этот раз строго по уставу ответил вытянувшийся Будищев.
— Вольно!
Дождавшись ухода офицера, Дмитрий окинул насмешливым взором, опасливо косящихся на него «молодых» и без особого интереса в голосе спросил:
— Ярославские есть?
Увы, земляков среди новобранцев не оказалось. Были Костромичи, Рязанцы, Москвичи, уроженцы Полтавской и Харьковской губерний, а также из иных мест.
— Ну и ладно, — махнул он рукой. — Мне без разницы.
Выбрав себе место, на случай объявления казарменного положения, Дмитрий развернулся и, не прощаясь, направился к выходу. Нужно было ещё обустроиться на квартире, поскольку жить здесь он не собирался.
Заметив уходящего юнкера, старослужащие понимающе переглянулись, но комментировать не стали. Всё ж таки он — будущий офицер, и им не ровня, а если окажется злопамятным, то неприятностей не оберешься. Но тот, неожиданно подошел к ним сам.
— Нечипоренко, ты, видать, разбогател, что не здороваешься? — насмешливо поинтересовался он у унтера.
— Не сподобил Господь покуда, господин кондуктор, — насторожился тот.
— Забыл, как на Дунае вместе турка подорвали?
— Погоди-ка, — округлил глаза моряк. — Так вы тот пехоцкий…
— Был в пехоте, стал во флоте, — парировал Дмитрий.
— И бантист, к тому же…
— Так, война. Стреляли кругом.
— Стреляете вы ловко, — согласился Нечипоренко и, повернувшись к приятелям, пояснил: — помните, я вам рассказывал? Вот это и есть тот самый пехоцкий, что мину нам починил, а потом с винтовки по башибузукам палил!
— Ну, здорово, что ли?
— Здравия желаю!
— А на флот каким побытом попали? — поинтересовался, блеснув золотым зубом, худощавый матрос первой статьи, с озорным взглядом.
— Гальванёром, — пояснил Дмитрий. — Буду в минных классах преподавать, да оборудование налаживать. Но, если честно, я первый день служу.
— Большое дело! — уважительно хмыкнул матрос. — Эдак, глядишь, года не пройдет, как гальюном [46] заведовать станете.
— Нет, зёма, — ухмыльнулся на подначку Будищев. — Если понадобится дерьмо разгребать, я тебя позову.
Ответом ему был громкий смех собравшихся, причем, сам шутник хохотал громче всех. Сообразив, что юнкер хоть и новичок, но на мякине его не проведешь, моряки сразу же прониклись к нему уважением. К тому же, полный бант георгиевских крестов явно указывал, что их обладатель человек не робкого десятка и цену себе знает. К тому же не заносчив, нижних чинов не сторонится, несмотря на то, что сам — будущий офицер.
Самого же Дмитрия неуклюжая попытка приколоться только позабавила. Морским жаргоном бывшего учащегося Рыбинского речного училища удивить было трудно, а сам он, в случае надобности, придумал бы что-нибудь позаковыристей… Хотя, один раз уже придумал. На спор. На третьем курсе, перед самой практикой. Правда, смеялись тогда все, а отчислили, со всеми вытекающими последствиями, только его.
Вообще, армию, службу, дисциплину и тому подобные «радости жизни» он всегда недолюбливал, но злодейка-судьба настойчиво пихала его в спину. Срочную, можно сказать, дважды отслужил, причем, оба раза на войне. Теперь вот снова по доброй воле шею в хомут сунул. Может быть, хоть в этот раз без горячих точек обойдется?
Обязанности в минном классе у него и впрямь были не очень обременительными. Обучал он в основном нижних чинов, делая упор на практику. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что многие господа-офицеры с интересом посещали его занятия, несмотря на то, что у тех были свои учителя с чинами и учеными степенями. Вероятно, молодых людей привлекала его слава изобретателя, а может, им было интересно послушать острого на язык юнкера, чтобы потом блеснуть среди однокашников каким-нибудь особенно ярким перлом.
— Ну что ты хватаешься, Карпов! — распекал он молодого матроса, под сдержанные смешки класса. — Опытный гальванёр даже жену сразу за обе груди не берёт, а ты…
— Виноват, господин юнкер, — сконфужено бормотал тот. — Вдарило так, что ажно искры из глаз посыпались…
— Сила искр из глаз прямо пропорциональна току, прошедшему сквозь электрика, и обратно пропорциональна количеству алкоголя в его крови… вы на хрена это записываете?
— Братцы, — в другой раз поучал он своих учеников гнусавым басом. — Поскольку в Писании ясно сказано «не убий», не надо включать рубильник не тобой выключенный. А если выключил сам, то будь добр, повесь на него табличку или хоть тряпку какую, дабы не вводить ближнего в искушение!
— Вам бы попом быть…
— Я хоть и не батюшка, но епитимию наложу, не возрадуетесь, сукины дети!
Иногда офицеры сами задавали вопросы:
— Дмитрий Николаевич, а как определить неисправность?
— Неисправности в гальванике, господин мичман, бывают двух видов: отсутствие контакта там, где он должен быть, и наличие там, где он совершенно не нужен!
— И как же отличить одну от другой?
— А вот об этом мы узнаем на следующем занятии.
— Вы в прошлый раз тоже так говорили.
— Не волнуйтесь, завтра я придумаю новую отговорку.
После занятий он возвращался к себе на Купеческую улицу, где снимал комнату с полным пансионом у Елизаветы Петровны Барской — бодрой ещё старушенции лет шестидесяти на вид. Сия почтенная дама была вдовой капитана первого ранга, пенсию получала самую незначительную, и чтобы свести концы с концами сдавала комнаты в наем молодым офицерам. Одним из соседей его был инженер-механик Павел Сутолмин — человек весьма серьезный, много занимавшийся самообразованием, а также посещавший разные собрания, где неравнодушные люди обсуждали судьбы отечества. Иногда он пытался увлечь за собой Будищева, но тот не проявил интереса к подобному времяпрепровождению.
— Знаешь, Паша, — без обиняков заявил ему Дмитрий, после первого такого визита. — Про «страдания народа», я больше вас всех вместе взятых знаю. А ещё знаю, что ни черта хорошего из этого не выйдет. Поэтому, извини, но дальше без меня.
— Что же, как знаешь, — кивнул Сутолмин. — Многие боятся выступить против тирании.
— Не надо разводить меня на слабо, — усмехнулся юнкер, многозначительно потрогав кресты на груди.
— Прости, пожалуйста, — смешался сосед. — Я вовсе не хотел тебя оскорбить. Просто…
— Не парься. Меня трудно обидеть, а ещё труднее убежать после этого.
— О, ты уже шутишь, значит, всё в порядке. Но, надеюсь, мне нет нужды говорить, что все, о чем ты узнал на нашем собрании должно остаться в тайне?
— Я себе не враг, — ответил Будищев и добавил со вздохом. — Ещё бы ваши забыли, что я там появлялся, совсем бы хорошо стало.
— О чем ты? — насторожился механик.
— Ты всерьез думаешь, что о вашем милом междусобойчике никто ничего не знает? Держу пари, что как только что-то случится, вас тут же прихлопнут жандармы.
— Почему ты так считаешь?
— А ты сам подумай.
— Прости, но ты говоришь загадками. Впрочем, я понял твою позицию, и, несмотря на несогласие, отношусь к ней с уважением.