Читать интересную книгу Адмирал Де Рибас - Алексей Сурилов

На площади у хана наступила тишина. Перед надвигавшимися войсками стоял малыш в широких шароварах и бурнусике. Он выполз из-под заваленного дерева, встал на ноги и оторопело глядел на ощетинившуюся штыками колонну. Передние ряды гренадер остановились, задние напирали. Малыш громко заплакал. Из колонны вышел высокий худой офицер; В знак мирных намерений он передал саблю другому, рядом с ним стоящему офицеру, и решительно направился к малышу на виду у неприятеля.

– Майор де Брисак, будьте благоразумны, – это был голос полковника Ланжерона.

– Конечно, мой полковник, – отвечал по-французски молодой офицер.

Он подошел к плачущему ребенку, взял его на руки и, запахнув в полы плаща, направился в колонну. У передней шеренги майор остановился и передал ребенка в глубину колонны.

Окруженная со всех сторон, турецкая армия несла страшные потери, но продолжала упорно сопротивляться русским регулярным войскам и казакам, которые также несли ранее невиданный урон. Орудия били напрямую, со всех сторон шла ружейная пальба, в кривых улочках и проулках носились табуны строевых лошадей под седлами и чепраками, но без всадников. Люди и животные задыхались от смрадного дыма пожарищ. Солдаты и казаки в исступлении врубались в неприятельские толпы. Лишь к двум часам пополудни канонада спала, улеглась и ружейная стрельба. Было похоже, что крепость почти взята, турецкая армия поражена. Оставалось подавить последние неприятельские очаги.

– Ты что, Федоскин? – Гриневский подхватил падающего солдата.

– Виноват, ваш родь. Должно быть, угодило.

– Дег'ржись, бг'рат! Казуг'рский, лекаг'ря!

– Убит!

– Кто убит?!

– Казурский, ваш родь!

– Чег'рт! Кто там?! Лекаг'ря!

– Лекарь убит, ваш родь!

– Сапоги, ваш родь, худо починил, – прохрипел Федоскин.

– Хг'рен с ними, с сапогами, бг'ратец. Потег'рпи малость.

– Отхожу, ваш родь, батюшку бы. Отпущение принять бы. Грешен, ваш родь.

– Батюшку сюда! Стенько, ты?

– Так точно, ваш родь.

– Да ты никак?…

– Так точно, ваш родь, ранен.

– Батюшку!

– Убит наповал, ваш родь.

– Чег'рт!…

– В законе Божьем сказано, ваш родь: «Не возжелай жены ближнего. С купчихой, однако, грешил на зимних фатерах. Должно быть, помните – Федора она.

– Что ты, бг'рат, убиваешься. Купчиха сама в грех тебя вовлекла.

– Отхожу, ваш родь. Сапоги-то худо чинил. Не взыщите, ваш родь.

– Федоскин! – Гриневский наклонился к солдату. – Эх ты, Федоскин. Что же ты, бг'рат!… – Гриневский обнажил голову, в глазах его были слезы.

Осип Михайлович в изорванном, обгорелом мундире с трудом собрал сотню солдат и казаков, принадлежавших к разным полкам, построил их на манер головной части сильной колонны, несколько выдвинул вперед и приказал стоять смирно, слушаясь полковника Мелисино.

– Держи повыше белый платок, – приказал он Микешке.

– Твое превосходительство, убьют ведь, как есть убьют.

– Иного не дано, Микешка, их тысяча, а нас сто, десять к одному.

– Твое превосходительство… я простой казак. Всю жизнь кто кого

– он меня или я его. Ты ведь генерал, тебе жить и горя не знать, вид у тебя любо-дорого, одно слово – геройский, бабы по тебе сохнут. Тебе бы жить, твое превосходительство. Мне что – я простой казак, обыкновенный, моя жисть – копейка, известное дело – мужик. На хоть это…

– Микешка протянул де-Рибасу небольшой пистолет, добытый им в бою.

– Оставь. Вот что, пожалуй, к делу.

– Осип Михайлович указал на бамбуковую трость с затейливым набалдашником, который держал в руке есаул Черненко.

– Ваше превосходительство, – почтительно сказал есаул, – позвольте мне с вами.

– Твоя воля, голубчик.

К дувалу они шли в развалочку. Осип Михайлович впереди с напускной небрежностью поигрывал тростью. Микешка и полковой есаул Черненко держались чуть поотстав. Микешка нутром чуял турецкие стволы, мать их курица. У ворот дувала де-Рибас остановился, вынул из кисета чубук насыпал табачку, выбил кресалом огонек, небрежно задымил.

– Эй, там в дувале! Я – Рибас-паша – покоритель Березани, Хаджибея, Исакчи и Тульчи, эдисанской и буджакской орды. С моими воинами я прошел весь Узун, а затем от Аджидера до Измаила. Мой гренадерский корпус и славные воинским доблестями черноморские казаки у стен дувала. Вы окружены. Отсюда и птичке не вылететь. Предлагаю вам сложить оружие, остановить кровопролитие и предаться под мою защиту. Волос не упадет с головы того, кто доверит мне свою жизнь. Слово офицера.

В ответ на это из дувала грянул ружейный выстрел и пуля прошила ворот мундира Осипа Михайловича. Теплая струйка крови ползла по спине к пояснице.

За стеною дувала послышались крики, возня, сабельный звон.

– Мы знаем генерала Рибаса, – эти слова были сказаны в амбразуру. Должно быть, говорил некрасовец. – Ежели его превосходительство и господа честные казаки войска черноморского оставят нам жизнь – мы готовы сложить оружие и предаться на вашу милость.

– Слово офицера.

– Выходи, мы не помним зло, – сказал Микешка.

Их было тысяча или две – янычар, буджакских мурзаков и простых наездников, горсть некрасовцев, заплутавших здесь, в Измаиле. С ними были двухбунчужный паша, три миралая и полсотни отра-баши.

Оставив полковника Мелисино принимать пленных, де-Рибас с Микешкой и Черненко направились к подходящим батальонам и развернули их в сторону редута Табия, где засели остатки измаильского гарнизона и укрылся штаб мухафиза – губернатора измаильской райи трехбунчужного паши Мехмета – славного воинскими подвигами и предводителя смелых османлисов. Однако мухафиз Мехмет был уже довольно стар и немощен, а потому более сидел на ковре, скрестив ноги, курил крепкий табак и попивал холодную водичку.

У редута Табия колонна стала. Де-Рибас небрежно поигрывал тростью у ворот последнего оплота турок в Измаиле. Микешка и есаул Черненко, как ни в чем не бывало, стояли чуть поодаль.

– В редуте! Я Рибас-паша – лев здешних мест и победитель противников моей государыни и Российской державы, свидетель тому Бог. Все, кто бежал сюда, – в западне. Измаил пал. Только безумцы на свою погибель продолжают сражаться. Ваше упорство бесполезно. Я – лев здешних мест и покоритель многих крепостей всем известный Рибас-паша, движим великодушием – желаю избежать напрасного кровопролития и предлагаю мир. Вы отдаете оружие, которое отныне вам без нужды. Мы берем вас в покровительство, даем вам столько баранов, сколько вы в состоянии съесть, и по окончании войны возвращаем свободу, чтоб вы могли вернуться невредимо в свои гаремы и селямлики. Пять минут на размышление и час на передачу нам оружия и огневых припасов к нему. Не вздумайте делать глупости. Я и мои воины шутить не любим.

– Я – мухафиз, трехбунчужный паша Мехмет. Мое имя приводило в трепет врагов падишаха и Порты Оттоманской. Ты известен мне, Рибас-паша. Поклянись именем аллаха, что сопротивление наших воинов в Измаиле прекращено. Поклянись, что солдаты и казаки не станут буйствовать и совершать кровавые насильства над правоверными.

Осип Михайлович поднял руку, растопырил троеперстие.

– Сие, – твердо сказал он, – Бог отец, Бог сын, Бог дух святой, клянусь и осеняю себя крестным знамением. Пусть покарает меня Всевышний, пусть он пошлет на меня столько блох, сколько их не было в селямликах правоверных османлисов всего Измаила и Стамбула в придачу. Ежели я вру, то пусть Всевышний на целую ночь посадить меня голым задом на муравейник.

– Этой клятвой, Рибас-паша, ты убедил меня в искренности и благородстве твоих слов и намерений, – сказал мухафиз Мехмет-паша. – Мы все, сколько нас тут есть, передаемся под твою защиту. Нет Бога кроме аллаха, и Магомет пророк его, с нами вечное милосердие его.

Однако, как только мухафиз оставил редут и подался в плен, сражение вокруг редута и в редуте закипело с невиданной силой предположительно оттого, что с удалением Мехмет-паши командование гарнизоном перешло в решительные руки. Каждый каземат атакующие войска брали штурмом, каждый каземат наполнялся порохом, гарью, предсмертными хрипами, стонами и воплями изувеченных людей. Де-Рибас был в самых жарких местах, рядом с ним майор де-Брисак и до безумства храбрый лейтенант Карл де-Линь.

Сколотив из разрозненных солдат и казаков сводный отряд, мужественный полковник Ланжерон прочно овладел главными воротами редута. Сопротивление неприятеля ослабело. Но доведенные до отчаяния турки продолжали сражаться, не как прежде у Исакчи и Тульчи – беспорядочно, без должного между ними взаимодействия, а управляемые единой волей искусного и смелого командира. Силы неприятеля, однако, заметно истощались, борение в казематах шло на убыль, но продолжалось пока над равелином, что еще удерживали турки, не взвился белый переговорный флаг. Неприятель запросил парламентера. В этот раз им стал герцог де-Брисак. Навстречу ему вышел высокий широкоплечий османлис в зеленой чалме. Следившему за сближением парламентеров де-Рибасу, его внешность показалась знакомой. После некоторого мозголомства пришло озарение. Это был граф де-Фонтон. В этом не было сомнения и в этом был ключ к разгадке упорства гарнизона редута Табия и искусства управления им.