Читать интересную книгу Адмирал Де Рибас - Алексей Сурилов

В этот холодный и сырой день де-Рибасу было скверно от простудной лихорадки и усталости после приготовительных к штурму трудов. Простуда случилась от дурной привычки ходить в шинели нараспашку, отчего холодный сырой ветер пробирал до костей. Но застегнутая шинель связывала, что было несообразно порывистому нраву Осипа Михайловича с его неуемным рвением, когда требовало дело.

Военный совет был проведен более для одной видимости. Перед крупными сражениями советам по уставным правилам полагалось быть непременно. Этот совет был вовсе не совет. В собрании говорил Суворов – тихо, но веско, не допуская возражений или сомнений: «Крепость весьма значительна, более всех турецких крепостей она соответствует этому названию, ее гарнизон – закаленная в боях армия. Но российскому могуществу ничто противостоять не смеет. Ранее не отступали – не отступим и нынче. Покорится Измаил – ничто более не в силах на этом театре военных действий противиться нашим войскам. Я решил овладеть этой крепостью или погибнуть под ее стенами. Пусть каждый из вас, господа, следует велению бога, пользам отечества нашего и государыни, равно своей совести и воинскому долгу.

– Останься, Осип Михайлович, – сказал Суворов.

Когда командиры ушли, припадая на ногу, Суворов подошел к де-Рибасу и взял его за пуговицу мундира:

– Что вызвал меня под Измаил – благодарствую, голубчик, весьма благодарствую. Засиделся я, батюшка, без дела. Что атаковал Измаил по собственному почину, не в согласии с Гудовичем и Потемкиным – порицаю. От сей прыти более вреда, чем пользы. Погнался ты, Осип Михайлович, за славой. Не о деле думал, а более о возвышении своем и отличии крестиком. Презрел, что Измаил не Тульча, а крепость армейская. Прежде чем определить людей на смерть должно бы знать неприятеля. Зря людей погубил, генерал. И в одночас, голубчик, укрепил турка во мнении о возможности россиян колотить. Потому и надменности у неприятеля прибавилось. Молчишь, голубчик…

– Молчу, Александр Васильевич.

– А почему молчишь?

– Потому, что в оправдание сказать нечего. Впрочем, полагал, что буду поддержан корпусами Гудовича и Потемкина.

– Полагал… Пора бы тебе, как генералу, знать, что взаимодействие войск стоит не на предположениях, а на расчете и субординации.

На флагман де-Рибас возвращался в дурном настроении. Не такой ожидалась ему эта встреча. Сам выписал Суворова, самому же от Суворова и досталось, благо не на людях. То-то утешил бы командующий Гудовича и Потемкина.

У трапа стоял Микешка.

– Ужин, твое превосходительство, подан в каюту.

– Убирай к чертовой матери твой ужин!

– Как можно, твое превосходительство?…

– Ты, что, скотина? Как стоишь?!

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – Микешка вытянулся во фрунт. – На его лице было не столько смятение, сколько удивление.

Не взглянув более на денщика, де-Рибас уставился на вахтенного офицера.

– Вы здесь для чего? Почему бедлам на палубе?

– Виноват, ваше превосходительство.

– Виноват…Службу знать надо. Кто там ещё?

– Казаки курят, ваше превосходительство.

– Что-о? Этого еще не хватало. А крюйт-камера? А боезапас на корме? Ты куда глядишь на вахте? Да ты никак очумел, болван. Чин?

– Изволите видеть – поручик.

– Полк?

– Днепровский…

– Поди-ка сюда!

Де-Рибас решительно ступил в сторону офицера и резким движением сорвал с его шинели погон.

– В штурм крепости пойдешь рядовым. Вахту сдать. Гвоздев?

– Слушаюсь.

– Ты еще здесь? Убрать каюту и сам поди вон.

Де-Рибасу с флотилией и десантом назначалось атаковать Измаил с юга со стороны реки. Ему были приданы батальоны Лифляндского, Бугского, Белорусского, Херсонского и Николаевского полков, сверх того – два летучих батальона. Сообразно диспозиции в подчинение де-Рибасу были поставлены генерал-майор Арсеньев, гвардии Преображенского полка секунд-майор Марков, бригадир Чепига, полковник Головатый, полковник Эммануил де-Рибас и прочие чины.

«Осип Михайлович де-Рибас, – напишет Суворов в донесении Светлейшему, – лично руководил войсками, высаживающимися на дунайскую сторону Измаила с лодок и судов его флотилии».

Под огнем турецкой артиллерии армия окапывалась у стен крепости. Несмотря на пасмурную погоду и холодный ветер с реки, изнемогая то от жаркого, то холодного озноба, Де-Рибас самолично ставил на сухом месте батареи двенадцатифунтовых единорогов. Как у Хаджибея, здесь была скудость в огневых припасах. Потому артиллерийским офицерам был отдан строгий приказ: огонь держать на поражение неприятеля, а попусту не палить. Для дури сей нет ни пороху, ни снарядов. В каждой батарее было по десять орудий с исправной прислугой, на каждое орудие – двадцать снарядов.

В третьем часу ночи флотилия расположилась в две линии против береговой части крепости. В первую линию де-Рибас выдвинул казачьи дубы с регулярными войсками и казаками в них, которые назначались для десанта.

В половине шестого утра под прикрытием густого тумана началось общее движение к крепости.

Пытавшийся отвечать на огонь русской артиллерии с кораблей и сухого места, неприятель был подавлен.

Турецкая бомба, однако, угодила в крюйт-камеру бригантины «Константин». Произошел небывалой силы взрыв. Разнесло в клочья шестьдесят офицеров и нижних чинов. Погиб командир бригантины капитан-лейтенант Нелидов – офицер толковый и храбрый. Уже после падения Измаила казаки нашли туловище с остатками флотского мундира и владимирским крестом, по чему и определили, что это Нелидов. Взрывом на «Константине» были повреждены и выбыли из боя две рядом стоявшие канонерки.

– Здог'рово, однако, г'рвануло, – сказал Гриневский. – Федоскин!

– Слушаюсь, ваш родь!

– Стег'рвец ты, бг'ратец! Опять сапоги текут. Пог'ртянки хоть выжимай. Чинил-то как, скотина?!

– Виноват, ваш родь! Оплошал.

– В мог'рду бы тебе.

– Виноват, ваш родь! Нитка как есть гнилая была.

– Казуг'рский!

– Я, ваш родь!

– Потог'рапливайся! Что ты повог'рачиваешься, как баба в салопе?

– Стенько!

– Ваш родь?!

– Пег'редай на батаг'рею пг'рикг'рытия пусть заткнут амбг'разуг'ру спг'рава! Живее, чег'рт возьми!

Несмотря на значительные потери, казаки и гренадеры с ходу овладели крепостным валом от берега до Килийских ворот, захватили все турецкие береговые батареи.

В первых рядах атакующих, увлекая их личной примерностью, был де-Рибас. Его почти водночас видели и на берегу, и на борту флагманского судна, поскольку флотилия огнем бортовых орудий прикрывала атакующие войска. Чтоб избежать поражения своих, орудийный огонь приходилось постоянно переносить в глубь неприятельской обороны. Маневр судов и прицельность артиллерийского огня затруднялись густым туманом. Де-Рибас был везде: где во избежание посадки на мель тяжелых бригантин следовало пересадить войска на плоскодонные запорожские дубы, где для сокращения потерь требовалась скорая высадка людей, в штурме бастионов. Полы его шинели были прострелены, треуголка сшиблена, седеющие волосы развевались на ветру подобно стягу. С малым числом казаков при одном хорунжем он оказался в полном окружении превосходящим в числе неприятелем. Но следовавший за ним Микешка увлек к нему на выручку николаевских гренадер и тем спас его от верной гибели.

– Твое превосходительство, – сказал в крайнем недовольствии Гвоздев, – не лезь на рожон. Полоснет саблей или пырнет штыком – и поминай как звали. Вон генерал перед штурмом сказался больным, а только вчерась принимал бабу в палатке. Ты хвор и на верную пулю лезишь, точно две жизни тебе дано богом.

– Командир, Микешка, должен быть среди солдат. Тогда ему послушание.

Земля дрожала от канонады. Крики «ура» и «алла», вопли увечных и тех, кого сбрасывали с высоких стен и бастионов, кололи штыками и рубили саблями, – все сливалось воедино. Жестоким было сражение. В таком деле даже бывалому де-Рибасу быть не случалось. Бой, переходивший в резню, продолжался одиннадцатый час. Каждый дувал в крепости стал крепостью. Был тяжело ранен в ногу храбрый генерал Мекноб. Его колонну на неприятеля повел герой Хаджибея полковник Хвостов. Войска де-Рибаса вышли на площадь перед большим ханом с толстыми стенами и множеством орудийных амбразур. Уставшие гренадеры и казаки двигались медленно. Казалось, они идут с опаской. Несмотря на грохот боя, люди засыпали на ходу. В боевых порядках пехоты артиллеристы подталкивали полевые пушки и ставили их в позиции для стрельбы в упор.

На площади у хана наступила тишина. Перед надвигавшимися войсками стоял малыш в широких шароварах и бурнусике. Он выполз из-под заваленного дерева, встал на ноги и оторопело глядел на ощетинившуюся штыками колонну. Передние ряды гренадер остановились, задние напирали. Малыш громко заплакал. Из колонны вышел высокий худой офицер; В знак мирных намерений он передал саблю другому, рядом с ним стоящему офицеру, и решительно направился к малышу на виду у неприятеля.