он нашел специалиста аж из Новосибирска. Рудазов — начальник авиамоторного завода. Настораживает, правда? Что их могло связывать? Но главное, что Золотько много общался со всеми нашими фигурантами, в том числе Шуйским. С ним, видишь, — больше всего, что логично: они оба занимают высокие должности в области.
Если бы я знал, кто все эти люди, наверняка нашел бы зацепку. Жаль, что у меня не криминальное мышление.
— Теперь устно о результатах экспертизы. Самолет, где летел Шуйский, разорвало в воздухе на большой высоте, над тайгой. Все жертвы были опознаны по фрагментам тел, в том числе Шуйский.
— То есть вариант, что его не было среди убитых, исключен?
— Служба охраны аэропорта лично проводила его в самолет, есть их показания. И диспетчеры подтвердили. А теперь — самое интересное: Глеб Олегович Фарб.
Жирным были выделены его самые частые контакты: Тирликас, Золотько, Шуйский. Причем с Шуйским многократно встречались доверенные лица Вомбата, к ним тянется целая паутина взаимодействий. Это неудивительно, оба большие люди, в одной области работают.
Семерка наверняка бы разглядела тут что-то интересное, или… меня осенило: к убийству причастен Вомбат? Вон как его везде много. Так он не суггестор и не мог бы зазомбировать Вавилова. Вомбат и кто-то еще? Или Вавилова никто не зомбировал?
— Что там по способностям одаренных? — напомнил я.
— В работе, но сразу скажу, что информация труднодоступна, — отчитался Кагановский.
Все это должна увидеть Семерка, вот только как устроить, чтобы Кагановский не просек, что мы заодно? Попросить его передать бумаги — не вариант, не настолько я ему доверяю, подставлю агента под прикрытием.
Я запомню! Запомню, а потом все перерисую. Место, где я буду переносить информацию на бумагу, пусть ищет Семерка. В конце концов, общее дело делаем. Завтра на суде я покажу ей телепатически, что у меня есть. Я подвинул к себе листки бумаги и сказал спасибо фотографической памяти, посмотрел на них подольше, вернул адвокату.
— Теперь — к частностям, — продолжил он. — Точнее к завтрашнему суду. Шансы у нас пятьдесят на пятьдесят. Но даже если ничего не получится, расстраиваться не стоит, ведь это всего лишь мера пресечения. Зато есть основания признать тебя невиновным по шестьдесят шестой и — седьмой статьям. Ну а в остальном все по плану. Говоришь на суде только то, что мы с тобой обсуждали в прошлый раз.
Он спрятал бумагу в папку, пожал мне руку.
— До встречи в суде!
* * *
Раньше, когда имел свободу перемещения, я и представить не мог, как важно менять картинку, и потому поездка в автозаке каждый раз превращалась в настоящий вояж. Во время прошлой транспортировки я вообще один ехал, в этот — с матерым сидельцем в летах, который тоже претендовал на крошечное зарешеченное окошко, но узнал во мне Нерушимого и остался сидеть, а я жадно смотрел на проезжающие автомобили, в марках которых начал разбираться, на одетые снегом ели, на домики, выстроившиеся вдоль дороги, потом — на многоэтажки и прохожих, таких ярких и разнообразных. На огромную рекламную вывеску кофейни «Черный кофе», сигнализирующую, что почти приехали к зданию МВД.
До вчерашнего дня главная цель была — выйти на волю, но сейчас она немного подвинулась, и на первый план выступила другая — передать важную информацию Семерке так, чтобы никто ничего не заподозрил. Ведь от этого зависит не просто мера пресечения, но и моя дальнейшая судьба.
В суде я еще не был, потому понял, что мы на месте, только когда автозак остановился. Когда меня вывели, огляделся, помня, что Лиза обещала прийти, но на пятачок перед зданием суда заполонили озлобленные пенсионеры, и я увидел ее за спинами только на пороге, мы встретились взглядами, и дверь за моей спиной захлопнулась. Нас с соседом развели по разным помещениям. Прождал я минут десять, естественно, не находя себе места. И вот наконец щелкнул замок, и вспомнилось: «Луч зари к стене приник, я слышу звон ключей, вот и все, палач мой здесь…». Привет, Микроб!
Вооруженный милиционер привел меня в клетку, снял наручники и запер. Я оглядел зал суда. Места судьи и народных заседателей пустовали. За дальним столиком сидел утомленный жизнью немолодой мужчина, видимо, представитель обвинения. Рядом с моей клеткой восседал адвокат Кагановский, рядом лежала знакомая папка.
Зал пустовал — заседание было закрытым. Свидетели, если они есть, ожидали в коридоре. У выхода бдел страж порядка с дубинкой. Напротив судейских мест на стене висела огромная плазма. Суетилась на своем месте секретарь, настраивая микрофон. Мне думалось, будет имитация судебного процесса, а тут, вон, настоящее слушание.
Ровно в условленный час пришли судья и заседатели, судья, молодой холеный мужчина лет тридцати пяти — все встали, в том числе я. Судья поприветствовал собравшихся безэмоциональным голосом. Потом он зачитал статью, по которой меня обвиняют, и причину слушания — изменение меры пресечения с заключения под стражу на подписку о невыезде. Затем пришла пора идентификации личности подозреваемого, то есть моей.
Я поднялся, представился, назвал адрес, где прописан, и место работы. Поискал взглядом Семерку, не нашел. Неужели она не придет?
Затем представили присутствующих, спросили, имеются ли отводы к составу суда, и началось. Мне зачитали права и обязанности, и прокурор, Баринцев Евгений Борисович, немолодой мужчина с поплывшим лицом, напоминающим лунную поверхность, завел рассказ, какой я плохой.
— Двадцать девятого декабря прошлого года ориентировочно в четырнадцать десять произошел взрыв на спецборте…
Говорил он монотонно, через силу, будто бы зачитывал газетную статью, причем долго и нудно. Его голос убаюкивал, и не только меня — секретарь, молоденькая девочка, статью похожая на балерину, с трудом сдержала зевок. Бубнил прокурор минут семь, Кагановский не перебивал, когда мог, давал ему выбубниться — авось запал израсходует и не станет наседать. Впрочем, работал прокурор и так без огонька, хуже было бы, если бы на его месте был кто-то молодой и активный.
И лишь спустя время он посмотрел на меня и продолжил:
— Доказано, что Александр Нерушимый имел тесные контакты с главными подозреваемыми, состоял с ними в сговоре и выполнял поручения. На момент совершения преступления не имеет алиби…
— Возражаю, — поднялся Кагановский, — преступление совершено в Якутской области, мой подзащитный не мог бы там находиться физически.
— Протест принят. Продолжайте.
Прокурор посмотрел на Кагановского неодобрительно, намерения его считать не получилось — слишком далеко стоял. Наверное, эти двое давно знакомы, в судах устраивают показательные бои, потом пьют в кулуарах.
— В качестве доказательства позвольте продемонстрировать телефон марки «Енисей-22», полученный подозреваемым в дар от главного фигуранта по делу, Вавилова.