Читать интересную книгу Час бультерьера - Михаил Зайцев

...Толпа отчаянных мыслей промчалась по моим дефективным мозговым извилинам со скоростью гоночного болида, а наперегонки с мыслями мчался навстречу моему потному лицу кулак хитрющего иностранца, кулак, по величине сравнимый с перезрелым кокосом! А крюк, зараза, зацепился за его фирменную куртку и полностью лишил подвижности правую руку!

Предплечьем левой сбиваю его кокосообразный жесткий кулак, удар второго кулака пропускаю. И в башке сразу сделалось мутно. Оказывается, он еще и в боксе кое-чего соображает, этот суперхитрец, забугорный поц! Последнее, чему я успел удивиться, – сразу трем приближающимся его кулакам. Понимаю, что это у меня в глазах троится, пропускаю третий удар, и в голове наступает долгая, тошнотворная ночь...

Очнулся от головной боли. Чувствовалось, что по тыкве били умело и не раз, и не три, а значительно больше, дабы продлить состояние моего наркоза. Я очнулся, глаз не открыл, сосредоточился на ощущениях.

Череп раскалывается, однако вроде бы не тошнит. Это отрадно, ежели и есть сотрясение мозгов, то в легкой форме. Самое отрадное, конечно, в том, что я живой и вроде бы целый. В смысле – обошлось без сломанных костей и проникающих ранений. Даже вставные, бешено дорогие зубы, и те все в целости и сохранности. Но, черт побери, почему мне так холодно?.. Озноб?.. С чего это вдруг?.. И жестко как-то лежать, неудобно, узко...

Прошло несколько секунд, способность ориентироваться в собственных ощущениях восстановилась полностью, и я узнал, что лежу в чем мать родила на узкой лавке, одной из тех, что стояла возле стола, голые ноги под лавкой связаны крепко-накрепко в щиколотках, руки тоже завернуты под лавку, на левой, полноценной, руке браслетка наручников защелкнута стандартно, на правой наручник режет кожу под набалдашником протеза.

– Я слышу – у вас, товарищ, изменился дыхательный ритм, – произнес по-русски, догадайтесь, чей голос. Иностранный акцент почти неуловим, его русская речь, как фальшивая купюра: не знаешь, что это фальшивка, можешь и за родную принять. – Вы вернулись в сознание, товарищ. Откройте глаза. Хватит притворяться, копируя мой актерский прием. Это вам не поможет, товарищ.

Открываю глаза, поворачиваю голову на голос и вижу, что в избушке произошла некоторая перестановка, пока я, ха, «спал». Хвала Будде, пока что не «вечным сном», но весьма похожим на оный.

Басурман американский – факел статуи Свободы ему в жопу, да с поворотом, да чтоб по самые гланды! – перетащил все трупы в тот угол, где находилась поленница дров, стол задвинул поближе к лежаку, освободил пространство возле печки-«буржуйки», установил на свободном пятачке две лавки параллельно одна другой, на дистанции полутора примерно метров лавка от лавки. На одной лавке лежу я в костюме Адама, на другой, поближе к печурке, сидит он, и ему прекрасно видны мои связанные под лавкой ноги и, главное, скованные руки. В правом кулаке у америкоса пистолет, большой и красивый, в левом полешко. Еще несколько полешек валяется около печурки, а в самой «буржуйке» весело пляшут желтые огоньки пламени, и чайник, что стоит поверх печки, уже закипает.

– Ду ю спик инглиш? – спрашиваю американца и вежливо растягиваю рот до ушей.

Шутку он не оценил, даже глазами не улыбнулся.

– Разговаривать будем на вашем языке, товарищ.

– О’кей, мистер. Будем спик рашен. О чем будем спик?

– Кто вы и откуда, товарищ? Из какого учреждения?

– Пардон, я не въехал. Что значит, «из какого учреждения»? Учреждения у нас бывают исправительные, бюрократические, еще бывают...

– Вы собрались ваньку валять? – Он, не глядя, швырнул полешко в жерло печки. Попал. А чайник уже шипел, вот-вот из носика пар повалит.

– Что значит «ваньку валять»? Дуньку Кулакову знаю, а про Ваньку впервые слышу.

– Из какой вы конторы? – Он привстал с лавочки, взялся за деревянную ручку чайника.

– Чай пить будем, мистер?.. Ой! Ой, поставьте чайник на место, пожалуйста! Я понял! Понял-понял, чего вы удумали! Не надо на меня кипятком брызгать! Ненавижу кипяток, терпеть не могу яйца вкрутую! Особенно свои собственные! – Я напряг усталые мышцы, изогнулся буквой «зю», насколько позволяла узость доски, отодвинул подальше от иностранца с чайником свои, интеллигентно выражаясь, «чресла». И чуть было не опрокинулся вместе со скамейкой.

– Товарищ, не упустите возможности умереть без мучений, – очень серьезным голосом молвил американец, подумал немного и вернул чайник на место. Из носика повалил пар, под крышкой забулькало. Штатник опустился обратно на лавку. Деловито продолжил допрос: – Кто вы? Откуда? Говорите правду.

– О’кей. Клянусь говорить правду и только правду. Я – местный. Клянусь возможностью умереть безболезненно. Живу я здесь, в тайге. Андестенд?

Он помрачнел, снова потянулся было за чайником, но передумал, остался сидеть, расставил ноги пошире, сгорбился, положил локти на колени.

– Я догадался, почему вы, товарищ, ведете себя, как скоморох. Вы стараетесь меня разозлить. Вы лелеете надежду, что я потеряю над собой контроль и сгоряча вас застрелю. – Он задумчиво почесал пистолетным дулом у себя за ухом, там, куда я его опрометчиво щадяще ударил. – Вам не получится вывести меня из равновесия, товарищ скоморох.

– У вас не получится, – улыбнулся я.

– Чего у меня не получится?

– Вы сказали: «вам не получится», а надо говорить: «у вас не получится». Может, все ж перейдем на английский? Право слово, я неплохо гутарю на вашей мове.

– Что вы неплохо делаете на море?

– Не важно, игра слов. Нуте-с, хау дую ду? Йес?

– Ноу. Говорить будем по-русски. Воспользуюсь возможностью попрактиковаться с носителем языка.

– Ха! Какой же вы практичный народец, американцы, однако. А что ж вы с китайцем, которого я прикончил последним, не практиковались? Желтый прекрасно владел великим и могучим.

– Чем?

– Русским языком.

Он впервые улыбнулся. Правда, довольно кисло.

– Кто кого допрашивает, товарищ? Вы меня или я вас?

– Извините, конечно, но я вам, мистер, вовсе не «товарищ».

– В России, обращаясь к офицерским чинам, по-прежнему употребляют слово «товарищ». Назовите ваш чин, и двусмысленность в обращении исчезнет.

– Ни фига себе! – Я действительно удивился. Так, что даже о своем плачевном положении забыл на секунду. – А с чегой-то вы взяли, что я офицер, а?

– Умело ваньку валяете, товарищ офицер. – Его кислая улыбочка стала послаще. – Собираетесь утверждать, что вы из мафии? Как у вас говорят: из организованной преступности?

– У нас говорят проще: бандит.

– Вы есть бандит?

– И рад бы соврать, да обещал только что говорить правду и только правду. Я – местный житель. Случайный человек на вашем пути.

– Да? – Его улыбка стала приторно-сладкой. – Совсем случайный местный?

– Век воли не видать.

– Сегодня утром над тайгой летал вертолет, сегодня днем появились вы, товарищ. Ваша внешность вызывает жалость, но вы безжалостны. Вы – профессионал, товарищ. Вы оставили меня жить, чтобы допросить, товарищ...

– Прапорщик, – сжалился я над его настойчивостью. – Последний мой чин – прапорщик. Честное слово. А теперь не могли бы вы на минуточку забыть про товарища прапорщика и рассказать поподробнее про вертолет, а? Пожалуйста, мистер. Сердечно прошу.

Появление «вертушки» над нашенской глухоманью, доложу я вам, событие экстраординарное. Можете мне не верить, однако за минувшую зиму я дважды наблюдал в небе так называемые «летающие тарелки» и меньше удивлялся, чем сейчас, услыхав про вертолет.

– Ваньку валяете, товарищ прапорщик?

– Дался вам этот чертов Ванька! Мне правда интересно про вертолет! Клянусь тем сортиром, в котором наш президент обещал замочить всех на свете! Вы его видели?

– Вашего президента?

– Вертолет! Какой модели был вертолет? Вас с вертолета заметили? А то, знаете ли, вашу заимку засекут, вышлют экспедицию и, глядишь, мою берлогу найдут. Спаси и сохрани, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Напрягитесь, мистер! Вспомните про вертолет, прошу.

– Вы ударили меня по голове и теперь мне ее морочите. – Приторная улыбочка вновь обрела кислинку. – Я имею последнее к вам, товарищ, серьезное предложение: я обещаю устроить вам королевскую смерть в обмен на вашу серьезность и откровенность.

– Какую смерть? Королевскую? Это как? Чем и куда?

– Вы умрете от передозировки кокаина.

– Угу. Андестенд. Значит, груз, он же товар, это «кокс». Стольник за понюшку, то бишь сто баксов за грамм, насколько я знаю. Кокаин-анестетик, при длительном приеме от него мозги текут, однако я что-то не слышал, чтоб «коксом» можно было за раз нанюхаться до смерти. Не слыхал я, мистер, про королевскую кому, а вы?

Кислая улыбочка испарилась с иностранного чела. А на перекипающем чайнике запрыгала, забеспокоилась крышка, звеня и выдыхая пар. И носик чайника чисто труба паровозная, да еще и кипятком плюется.

Американец вздохнул красноречиво. Дескать: «Ну что ты с ним (со мной) поделаешь?» Мол: «сам напросился». Вздохнув выразительно, америкаша оторвал зад от лавки. В правом кулаке – пистолет, левая взялась за отполированную деревянную ручку над подпрыгивающей крышкой.