Катрионы в ту ночь, когда стрела лишила её жизни.
— Что это ещё значит? — рычу я.
— Полурослик будет находиться здесь на случай, если ты будешь плохо себя вести.
Данте выходит из темницы, двери которой широко распахиваются так, что мне теперь виден трон Мириам.
— Я буду хорошо себя вести.
— Тогда тебе не о чем беспокоиться, мойя.
Данте опускает белый рукав и застёгивает манжету поверх повязки, которая, должно быть, пропитана какой-то мазью, потому что она сделалась зеленоватого цвета и наполняет воздух зловонием, от которого у меня слезятся глаза.
— Прошу тебя, Данте. Совсем не обязательно ему угрожать. Я буду самой послушной чернильницей за всю историю.
Ногти врезаются мне в ладони, отпечатывая на них полумесяцы поверх переплетенных колец, запятнавших мою кожу.
Юстус поворачивается к высокому зеленоглазому лекарю.
— Вы можете быть свободны.
Я моргаю, потому что заметила его только сейчас. А я-то ожидала увидеть заострённые уши и длинные косички, но у мужчины, который стоит рядом с Данте, закругленные уши, а волосы доходят до плеч. Похоже, лечить лошадей не так почётно, как фейри. И всё-таки мне кажется странным, что великая Ксема Росси, которая была очень привязана к своим питомцам и уделяла внимание кончикам ушей окружающих, могла нанять полурослика на должность конюха.
— Ластра, помоги человеку свернуть бинты, а не то он пробудет здесь весь день! — Данте явно не терпится его выпроводить.
А, может быть, ему не нравится то, как пристально смотрит на меня этот мужчина.
— В этом нет необходимости. Я уже закончил.
Мужчина поднимает поднос, усыпанный баночками с какими-то кремами и полосками марли. Простая хлопковая туника натягивается на его плечах. На нём также надеты штаны, которые видали лучшие дни. Они заштопаны в самых разных местах и напоминают мне о платьях, которые я носила в юности и которые нонна зашивала каждые две недели, потому что я постоянно умудрялась зацепиться за что-нибудь.
Данте кричит одному из своих солдат:
— Отведите Дотторе Ванче в его камеру.
Имя лекаря кажется мне таким странным.
— Идём. Мириам ждёт.
Юстус касается моего запястья, заставив меня отвести взгляд от любопытного лекаря.
— Сначала снимите ошейник с Антони, — бормочу я.
Глаза Юстуса становятся таким же суровыми, как и он сам. Я больше не вижу в нём того доброго генерала. Его место занимает генерал, которого боится весь Люс.
— Ластра, отойди от лебёдки! — говорит он и бросается в сторону дерева.
Неужели Юстус собирается освободить…
— Я сам её подержу.
Я пытаюсь понять, что он собирается сделать, но Данте встаёт между нами, загородив собой генерала.
— Тебе лучше вести себя хорошо, так как единственная справедливая вещь, что есть в Росси, это значение его имени1.
Данте протягивает мне свою руку.
Мне хочется коснуться его не больше, чем хотелось иметь дело с внутренностями животных в «Кубышке».
— Моя рука, — тон его голоса резкий и низкий. — Возьми её.
Я этого не делаю.
— Росси, пошевелите цепь пленника!
— Нет!
Я хватаюсь за руку Данте, а Юстус тянет за веревку, привязанную к Антони, отчего цепь сдвигается.
Мой друг тихонько кряхтит, а его лицо искажается болью, когда железные звенья цепи съезжают с перепачканной рубашки и врезаются в кожу.
— Пожалуйста, не делайте ему больно, генерали. Пожалуйста, — хрипло говорю я, и мой голос разносится по обсидиановой комнате.
— Тогда делай, что тебе говорят, или я продолжу играть со своим новым питомцем.
Поведение древнего фейри так резко меняется, чем сильно выводит меня из себя. Сначала он кажется мне другом, но затем превращается во врага. Я надеюсь, что его тираничное поведение всего лишь игра, и что он не станет приносить Антони в жертву для пущей убедительности.
Данте наклоняется к моему уху и бормочет:
— Твой дед совершенно безжалостный человек. Не хотел бы я оказаться в числе его врагов.
Он сжимает моё плечо забинтованной рукой.
И хотя вокруг моей шеи не затянута удавка, а лианы не связывают мои конечности, я точно такая же муха в паутине этих мужчин, как и Антони.
Когда Данте начинает тащить меня в сторону Мириам, я оглядываюсь и бросаю на Юстуса умоляющий взгляд, который говорит: «Не делайте ему больно». Если он и понимает мои невысказанные слова, он никак на них не реагирует, а только смотрит на Антони, щёки которого стали пепельного цвета и не перестают западать от его прерывистых вдохов, что заставляет мои глаза наполниться горячими слезами. Боги, как бы я хотела вытащить его отсюда.
Я оглядываю его светло-каштановые волосы в поисках лечебного кристалла, защищающего от токсичного воздействия железа, который отдал ему Лазарус, но не вижу, чтобы в его немытых локонах что-нибудь блестело. А это значит, что металлический ошейник ранит его кожу…
Если железо попадёт ему в кровь…
Я отгоняю эту мысль. Я, мать твою, буду вести себя хорошо, чтобы моему другу не причиняли вреда.
— Тебе идёт золотой цвет.
Низкий голос Данте проникает мне в уши, но не в душу.
Я ношу это ужасное платье уже который день. Как же меня всё-таки достали эти фейские наряды с их обтягивающими корсетами и колючими юбками.
— Не пора ли начинать, Маэцца? — голос Мириам скользит по драгоценным камням подземелья.
Данте толкает меня на стул, после чего выкручивает мне руку над стеклянной миской. Вынув кинжал из мешочка на поясе, он надрезает моё запястье.
— Ещё нет, — говорит он и щёлкает пальцами.
Один из солдат отделяется от стены и подходит к нам. В его руке болтается кусочек чёрного бархата. Я решаю, что это повязка для моей раны, но оказываюсь не права. Данте не собирается останавливать кровотечение, он собирается завязать мне глаза.
Я с тоской смотрю на Мириам. На фоне такой бледной кожи, цвет её радужек кажется особенно ярким. Я молча прошу её вмешаться… напомнить Данте о том, что в моей крови не течёт магия, поэтому мне не нужно завязывать глаза.
— Я с радостью заколдую её веки, — бормотание Мириам почти не слышно, так как его заглушает громкий стук моего сердца.
— Нет необходимости тратить твою магию, когда у меня есть тряпка, идеально подходящая для этого дела.
Солдат накрывает мои глаза мягкой тканью и завязывает её сзади узлом. Темнота становится такой полной, что меня пробивает пот.
— Я тебя уверяю… — продолжает она.
— Пока магия Фэллон не разблокирована, ты не будешь тратить свою, стрега.
Дыхание Данте обдает мой намокший лоб точно те зловонные порывы ветра, которые поднимаются с каналов Ракокки в разгар лета.
— Может быть, мой муж смог бы…
— Он сейчас решает судьбу моряка. Поэтому хватит