Придавив коленом голову собаки, я позвал Александра.
Александр прибежал на зов.
Я был весь залит кровью.
Зверь не только разодрал мою руку до кости, но и расцарапал когтями мне грудь, и из ран струилась кровь.
Александру с первого взгляда показалось, что борьба еще не кончена; он побежал в гостиную и вернулся с арабским кинжалом.
Но я остановил его.
— Не надо! — сказал я. — Мне очень хочется увидеть, как он станет есть и пить, и убедиться, что он не взбесился. Пусть ему наденут намордник и отведут в конюшню.
Позвали Мишеля; Мутону надели намордник, и только тогда я выпустил из рук его горло.
Мутон был по-прежнему без чувств.
Подняв пса за четыре лапы, его отнесли в конюшню.
Я же побежал прямо в гостиную, понимая, что, как только сяду, мне станет дурно.
XXXI
ЯРЫЙ ЛЮБИТЕЛЬ АВТОГРАФОВ
Когда я пришел в себя, меня окружали мои гости.
Прежде всего я взглянул на свою руку.
Ладонь у меня была рассечена до кости, пясть прокушена в двух местах, последняя фаланга мизинца едва держалась.
Может быть, вы подумаете, дорогие читатели, что, придя в сознание, я занялся собой.
Вовсе нет.
— Мутон уже пришел в себя? — спросил я.
Кто-то побежал в конюшню.
Мутон пришел в себя, только, как и я, не мог встать.
— Хорошо, — сказал я. — Приведите мне полкового хирурга.
— Почему полкового хирурга? — спросил Александр.
— У меня есть на то свои причины.
Минута была неподходящей для того, чтобы со мной спорить: послали за полковым хирургом.
Через десять минут он был около меня.
— Сначала надо сделать прижигание, — сказал он.
— Нет, — ответил я.
— Как это нет?
— Потому что я боюсь не бешенства, я боюсь лишь столбняка.
— Вы уверены, что собака не бешеная?
— Уверен; я сам спровоцировал нападение, я сам виноват.
После того, как я признал свою вину, оставалось только избрать метод лечения.
— Здесь я тоже все решил, — сказал я врачу. — Вы будете лечить меня ледяной водой по методу Бодена и Амбруаза Паре.
— Зачем же, в таком случае, вы посылали за мной, если не хуже меня знаете, как надо поступить? — спросил врач.
— Милый доктор, я послал за вами, чтобы вы соединили ткани и вправили вывихнутые кости.
Доктор, взяв мою руку, выпрямил скрюченные указательный, средний и безымянный пальцы, прикрепил повязкой последнюю фалангу мизинца, затампонировал раны корпией, подвязал большой палец и спросил меня, где я собираюсь установить свой гидравлический аппарат.
У меня был прелестный сосуд для воды из руанского фаянса, с кранами из позолоченного серебра; я прикрепил к крану соломинку, наполнил сосуд льдом и повесил его на стену.
Затем я велел поставить под ним складную кровать, устроить подставку для руки, улегся на кровать и приказал открыть кран.
Так я провел три дня и три ночи, поднимаясь лишь для того, чтобы взглянуть, пьет ли и ест ли Мутон.
Но Мутон не ел и не пил.
В первый день я не придал этому значения.
Во второй день я слегка забеспокоился.
На третий день я был более чем встревожен.
Этому негодяю сварили суп из всех остатков мяса, какие нашли, ему налили целую лоханку чистой воды.
Наконец, в середине третьего дня, когда, ненадолго отойдя от своего крана ради одного из посещений Мутона — а я навещал его все чаще и чаще по мере того, как шло время, — я с радостью увидел, что Мутон опустил морду в суп.
Потом, как хорошо воспитанный пес, знающий, что после еды полезно пить, Мутон, покончив с супом, направился к своей лоханке.
Он не успел обмакнуть в нее язык, как я закричал:
— Мишель!
Явился Мишель.
— Вы звали меня? — осведомился он.
— Да, друг мой; вы можете отвести Мутона к Шалламелю: я увидел то, что хотел увидеть.
Мишель просунул голову в окошко конюшни, освободившееся, как только я от него отошел.
— Что вы же хотели увидеть?
— Я хотел увидеть, станет ли Мутон есть, станет ли пить; Мутон пил и ел, и я доволен.
— Так! — сказал, Мишель. — Не боялись ли вы взбеситься?
— Ну, Мишель…
— О, если господин этого боялся, так я знаю отличное средство против бешенства. Для начала вы берете куриный помет, кладете его в молоко и оставляете киснуть; потом прибавляете полстакана конской мочи…
— Простите, Мишель, ваше лекарство для внутреннего употребления или для наружного?
— Не понимаю.
— Я спрашиваю вас о том, растираются им или глотают.
— Его глотают, сударь; но я не назвал вам и половины его составных частей.
— Я услышал достаточно, Мишель; раз я больше не боюсь заболеть бешенством, я не нанесу ущерба вашему средству.
— И все же сударь, для большей безопасности…
— Мишель, уведите Мутона.
— Ну, иди сюда, разбойник! — позвал пса Мишель.
И он увел Мутона, удалившегося своей ленивой походкой, которой изменил всего лишь раз — для того, чтобы схватить меня за горло.
Мишель вернулся через четверть часа.
— Вы не спешили, — заметил я.
— Еще бы, — ответил Мишель. — Господин Шалламель не хотел его брать назад.
— И почему же он не хотел его брать?
— Кажется, хозяин отделался от этого пса, потому что он кусался.
— Ну, что ж, Мишель, когда увидите Шалламеля, вы его поблагодарите особенно усердно, не так ли?
Не знаю, как Мишель благодарил Шалламеля и сколько раз, однако мне известно, что Шалламель до сих пор на меня сердит за то, что я вернул ему Мутона.
Первые три дня я не скучал: страх заболеть бешенством полностью прогонял скуку; но, когда я избавился от этих опасений, в моею голове вновь завертелся «Бастард де Молеон».
К несчастью, довольно неудобно писать, когда рука совершенно неподвижна и лежит на дощечке; но я не отчаивался. Я собрал все свои познания в механике, вставил стержень пера в своеобразный зажим, устроенный мною между указательным, средним и безымянным пальцами, и, двигая предплечьем вместо пальцев и кисти, продолжил свой рассказ с того самого места, на котором его оставил, чтобы дать Мутону тот самый злополучный пинок, приведший к бедствию; только, как вы сами понимаете, этот новый способ исполнения произвел большую перемену в почерке.
Между тем Гюден (он был моим соседом) зашел меня навестить; я заметил, что он приближается ко мне с некоторыми предосторожностями: уже пустили слух, что после того как меня укусила бешеная собака, у меня был первый припадок бешенства.
Я успокоил Гюдена и показал ему свое изобретение.
Гюден горячо хвалил его.
Затем, просто так, без всякого умысла, он сказал: