– Я тебе не мешаю?
– Ага, Леха-Алексей! Твоя правда – давно пора начинать наши игры.
Ларин встал строго боком к Зубову. Левую руку спрятал за спину, правую выставил перед собой. Его стойка напоминала и позицию фехтовальщика, и позу дуэлянта-пистолетчика.
Зубов остался стоять строго фронтально по отношению к противнику. Чуть согнутые в коленях ноги на ширине плеч, спина чуть горбится, обе наладонные сеточки «смотрят» на Ларина.
– Алексей, Алешенька, сынок, тебя сумасшедший стойкам учил или слабоумный?
Зубов улыбнулся, крепко сжал кулаки и судорожно их разжал. Пара шаровых молний, два светящихся шарика, метнулись к Ларину. Оба летели мимо. Стойка боком к противнику сокращает площадь возможного поражения до минимума, что, ясен пень, максимально затрудняет прицеливание. На шарик, который пролетал слева, Ларин не обратил внимания, а шарик, что должен был пролететь по правому боку, вниманием удостоил – тыльной стороной кулака отправил молнию-шарик обратно. Разжал кулак и вдогон отбитой молнии пустил свой шарообразный заряд.
Отбитый заряд-шарик попал Зубову в грудь, «свояк» угодил точно в лоб. Хлопки прозвучали один за другим, с паузой в четверть секунды, оба шаровых разряда рассыпались ворохом искр, и Зубов, который и не пытался увернуться либо парировать молнии, заорал, заревел, срывая голосовые связки. Но то был отнюдь не вопль боли, а сошедший на хрип крик первобытной ярости, лютой ненависти, отчаянной и безумной решимости.
Зубов страшно оскалился, его улыбающееся до того лицо вдруг стало похожим на звериную морду. Потухли огоньки разума в глазах, на губах выступила пена, кожа побагровела, бусинки пота покатились по обожженному молнией лбу.
– Берсерк... – прошептал Федор Палыч, хватаясь за сердце. – Как же я сразу не...
– Саня! – Баранкин оттолкнул кресло вместе с начальником, хлопнув рукой по столешнице, перемахнул через начальственный стол, как через гимнастического коня. – Саньку спасать надо!
Вова шарахнул дверью об стену – аж штукатурка посыпалась с потолка. Из кабинета Баранкин вылетел пулей, а Федор Палыч, наоборот, раскис, оплыл в кресле, точно из его мягкого тела выдернули каркас-стержень.
– Вова, нельзя... – севшим голосом бубнил Федор Палыч. – Нельзя, Вова, берсерков нельзя трогать, Вова... – Федор Палыч бубнил, понимая, что Баранкин его не слышит, что остановить его невозможно, что Володя Баранкин знает, на что идет, точнее – бежит.
А на полиэкране монитора берсерк Зубов во всех ракурсах пер в атаку. Саня Ларин отступил к стене, переключил «варежку» на режим «предельно допустимый» и метал-метал-метал молнии одну за другой, одну за другой, и еще другую, и еще одну, со скоростью пулемета. Берсерк искрил, как бенгальский огонь в праздник. Зубов прикрыл локтем глаза. Кажется, левый глаз Санька ему прижег, но рычит и хрипит берсерк по-прежнему вовсе не от боли. У берсерков совершенно особые взаимоотношения с болью, а что такое болевой шок, им вообще неведомо. А еще берсеркам, как утверждает фольклор, неведомо и такое понятие, как смерть.
Фольклор, разумеется, врет. Берсерки смертны. Во времена борьбы с партизанами их гибло немерено. В те судьбоносные времена прививку, которая превращает человека в берсерка, делали лицам обоего пола с коэффициентом выше 84%, желающим зарабатывать сразу и много.
Вампиры из сказок не в силах войти в дом, пока жертва сама не позовет в гости. Берсерки звереют только в ответ на опасность. Сдобренная болевыми импульсами опасность их только раззадоривает, их нельзя трогать! Они шизики-мазохисты! Во времена борьбы с партизанами берсерки еще и улицы больших городов патрулировали. Они носили специальные опознавательные знаки, и никто, кроме самоубийц, не смел им перечить.
После того, как с партизанами было покончено, поступила команда прекратить штамповку берсерков. Но страшный дар к зверству – наверное, правильнее писать «дар» в кавычках – иногда передавался по наследству. Иногда, слава Богу. Лишь иногда.
«Дар» проявляется в отрочестве. И отроки, и отроковицы, наделенные «даром», но с низким коэффициентом лояльности исчезали бесследно. Их отбраковывали. Прочих брали служить в полицию. Слава Богу, от поколения к поколению берсерков будет рождаться все меньше и меньше. И уже сегодня, хвала Сестре, они редкость, реликты.
Сегодняшние берсерки добились права на инкогнито. Сегодня они – живая тест-система на уставные отношения в коллективах. Как сказочные вампиры умеют напрашиваться в гости, так и берсерки учатся пассивно провоцировать конфликты, чреватые направленной на них агрессией. Чреватые болью. Возможно, Зубов и отказался бы спарринговать в защитных костюмах, как алкоголик отказывается от безалкогольного пива. Берсерк алчет реальной драки, ему нужны настоящие опасности и боль-стимулятор.
А что сейчас? Сейчас он бы удовлетворился убийством одного Саньки, но разве Вовку остановить? И, самое обидное, берсерка потом никто не накажет, нет! Разве есть смысл наказывать ядовитую змею, которая всего лишь жалит в ответ на реальные угрозы и боль? Змея бывает неадекватной, да, но такова уж ее природа.
Баранкин влетел в КПЗ, когда Зубов уже нанес Ларину первый удар. Ногой в прыжке ударил Саню. Попал по печени, как боксеры говорят – в «нерв». Еще говорят боксеры, что боль от удара в печень «мимо нерва» терпеть можно, а попадание «в нерв» – это спазм, это нокаут.
Врет фольклор, мол, берсерки сражаются и мертвыми, но правда, что они каким-то чудом, в бессознательном состоянии всегда попадают по наиболее уязвимым точкам человеческого тела.
Ларина согнуло, он кульком трахнулся на бок, Зубов занес кулак... Куда бьет-то?.. В висок!..
– Не надо, Вовка... – прошептали сухие губы Федор Палыча. И тут жалость к павшему, но еще живому Саньке, стиснула сердце и выдавила: – Быстрее, Вовка! Спаси его, убей гада, змеюку подколодную...
Вовка Баранкин натянул «боевую перчатку», пролетая по коридорам маршрутом «кабинет – КПЗ». Влетев в КПЗ, Вовка метнул молнию, почти не целясь. Баранкин вообще скверно работал по целям, что Федор Палычу, само собой, было известно. А потому, когда шарик-молния мазнул Зубова по уху, Федор Палыч обманулся, дескать, это его, отца-командира, сердечная боль каким-то парапсихологическим манером подкорректировала траекторию полета шаровой молнии, помогла Вовке, спасла Саньку от удара в висок.
Так и не опустив занесенный кулак, Зубов повернулся к Баранкину. Ну точно – глаз ему Ларин таки поджарил. Заплыл левый глаз берсерка, ресницы и брови сгорели, веко распухло.
Баранкин продолжал бег, продолжая сжимать и разжимать пальцы в перчатке. Однако все прочие молнии улетели мимо. Все, кроме первой и последней. На финише, в метре от цели, никто бы не промахнулся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});