class="p1">– Я веду свой род от колдуньи Мелюзины, – поведала окружающим Мишель тоном столь же безапелляционным, сколь и нежным. – По бабке. А она – Мелюзина, не бабушка, конечно – превратилась на глазах у кучи свидетелей в дракона.
– Конечно, – тут же согласился с ней Джандоменико. – Антонио Фалиер спасся от турок в Константинополе, став дельфином. Это все знают… в Венеции.
Одиль не удержалась и фыркнула, тут же порадовавшись, что за шумом этого никто не слышал: вот уж эту-то историю наследник дома Фальер сочинил явно на ходу, вдохновленный не призраками прошлого, а лучистыми глазами галлийской сокурсницы.
– … обратилась зимородком, про это даже миф есть!
– … и тогда все испугались и отступили, а её объявили невиновной!
– … огромный лев…
– Хватит! – Майкл Скотт, казалось, и сам вот-вот в кого-нибудь обратится – во всяком случае, рыкнул он так, что гвалт утих тут же.
– Вы ещё вспомните байки про то, что если перекувырнуться через голову назад, волком станешь, – выплюнул он презрительно в воцарившуюся тишину. – Всё то, что вам няньки и бабки рассказывали – это что угодно, но не превращение, а чаще всего – иллюзия. То, чем мы займемся, когда свой дух можно поместить в животное… а потом невежи-крестьяне, – его взгляд вновь полоснул по ним, – выдумывают невесть что.
Он остановился у окна, глядя сквозь прозрачный хрусталь вдаль, заложив за спину руки. Ладони у него тоже были огромные и мозолистые.
– Корпореальная трансформация, – проговорил он с несказанной нежностью и словно бы тоской, – стоит того, чтобы о ней мечтать и слагать легенды. Но вышло так, что дух и тело должны быть едины. Вы представляете себе, что это такое? Давайте порассуждаем. Сразу всё и выясним и потом весь семестр будем делом заниматься.
Класс в едином порыве потерял дар речи. Скотт фыркнул.
– Хорошо, начну я. Что значит быть мышью? Ну? Вот хоть ты, деточка, – он повернулся к Катлине, – ты мышей видела?
Та закивала с таким усердием, что Одиль испугалась за сохранность её шеи.
– Замечательно. Вот представь, что ты враз стала мышью. Ты потеряла сколько-то времени, приноравливаясь к телу – мышь-то не ходит на двух ногах, а тебе не сподручно на четырех, так?
– Бывают люди, которые быстро на четвереньках бегают, профессор, – заметила худенькая фламандка.
– Да? Пусть так, хорошо. Допустим, ты из таких. Вот побегала ты, приноровилась, и что теперь? В чём задача мыши?
– Найти еду, – с готовностью отозвалась та. – Но я знаю, что едят мыши, профессор! Значит, я буду знать, где это найти. А если среди людей, так я знаю это даже лучше многих мышей!
Скотт хитро улыбнулся.
– Всё так, девочка. Но разве это всё?
– Ещё есть хищники, – уже с меньшим энтузиазмом ответила она и была вознаграждена: Скотт поднял высоко длинный рыжеволосый палец, призывая к вниманию.
– Та-ак, вот это уже важно!
– Но я и хищников знаю, профессор!
– Конечно, знаешь, – легко согласился он. – Кошки, ястребы, совы, змеи – их ты всех видела. Но как видела?
Наступила пауза.
– Как человек, девочка! – наконец прервал молчание он. – Ты знаешь кошек как человек! Твоя домашняя киса никогда на тебя не охотилась! Ты можешь её погладить, накормить, поиграть, наказать, наконец, но ты не знаешь, как от неё убежать, как вычислить, куда она бросится, как её укусить, чтобы отпустила. Пока внутри у тебя сидит человек, пока ты думаешь про себя «я – человек», плохая из тебя мышь!
Он развернулся к классу.
– Хуже того, я вам скажу – помните, я говорил о единстве тела и души? Пока ваша личность, ваше «я» осознает себя человеком, ваше тело будет бороться за то, чтобы быть человечьим. Вы будете заниматься не беганием от хищников или поиском еды, а тем, чтобы остаться мышью хотя бы на минутку. И хорошо ещё, если вы не обратитесь обратно в человека, уже залезши в нору!
Одиль представила живо себе эту картину и фыркнула, и, судя по звукам вокруг, описанный образ пришел на ум не ей одной.
– Но предположим, – вмешался в это поветрие голос Ксандера, – что мне это удалось? Можно же и понаблюдать, подготовиться. Поучиться у настоящих мышей?
Профессор Скотт выслушал его с явным удовольствием, причём вполне серьёзным.
– Верно, – сказал он после небольшой паузы, – всё верно. Можно. И понаблюдать, и поучиться. Можно даже заставить себя по-настоящему поверить в то, что вы мышь, господин ван Страатен.
Кто-то из иберийцев – похоже, Хуан – хихикнул, но Майкл Скотт бросил на виновника быстрый и острый, как удар кинжала, взгляд, и тот аж подавился. Профессор же мягким рысьим шагом подошёл к Ксандеру и навис прямо над ним, опершись обеими руками о спинку его стула. Ксандеру пришлось закинуть голову, чтобы профессор смотрел ему в глаза, а не в макушку.
– Но смотрите, какая тут закавыка, – негромко продолжил тот. – Вы можете быть и оставаться мышью, если ваша вера в то, что вы мышь, совершенна. Но ваша вера творит, не так ли?
Договаривать ему не понадобилось: Ксандер додумал всё сам и медленно кивнул. Майкл Скотт кивнул в ответ и резко выпрямился, оборачиваясь к остальному классу. На его бледном, усыпанном веснушками лице играла усмешка.
– А так-то рецептов полно, что там! Может, кому из вас и встретится в лесу бабка с зельем, оборачивающим в сокола, или там карлики Тарнхельм поднесут – вот и наоборачиваетесь на здоровье. А пока что придется вам слушать меня – и учиться слушать всякую тварь, авось хоть кого-то из нас услышите. Вот вам и весь сказ.
Переглядываясь, кое-кто и вздохнув украдкой, его новые ученики потянулись за перьями и замерли, увидев нахмуренные брови.
– Это ещё что? Хотя, – пробормотал он себе под нос, – оно, конечно, понятно… Нет-нет, эту всю бумажную дрянь уберите. Незачем. Я как-то тоже целую книгу написал, лучшему другу доверил, даже мёртвым притворился, чтобы он крепче проникся тайной – и всё равно выдал меня, гад… Не надо этого. Как-то мне граф Дуглас сказал, что благодарит Небо за то, что никто из его сыновей, кроме одного, епископа, грамоты не знает – и в чём-то был прав. Нет, мы будем по старинке. Слушайте…
***
О том, что они пропустили обед, вспомнилось как-то только тогда, когда они перешагнули порог их омытого водопадами и прудами дома. Большую часть пути все шли задумчивые, медленным усталым шагом. Белла молчала тоже, хотя её размышления были бурными: она то и дело вскидывала голову, что-то бормотала себе под нос и снова опускала глаза долу. Раз она сжала кулак и