кладовую, так и ты всегда заканчиваешь тем, что вставляешь какое-нибудь тебе не принадлежащее словечко, тревожащее воспоминанием, которое оно пробуждает» («Философские крохи»). Именно обязательность
дистанцирования по отношению к тому, что было фальсифицировано в официальной истине, таким образом, определяет такое употребление отстранения, признаваемое Кьеркегором в той же книге: «Еще одно замечание по поводу твоих многочисленных намеков с целью поставить мне в вину то, что я смешиваю в своих заявлениях заимствованные положения. Я этого здесь не отрицаю и не буду также скрывать, что это было сделано преднамеренно, но уже в продолжении этой книжонки, коли я его когда-нибудь напишу, я намерен называть предмет его настоящим именем и облачать проблему в исторические одежды».
207
Идеи совершенствуются. Соучаствует в этом и смысл слов. Плагиат необходим. Его предполагает прогресс. Он точно держится фразы автора, пользуется его выражениями, удаляет ложную идею и заменяет ее идеей верной.
208
Отстранение – это противоположность цитированию, теоретическому авторитету, всегда уже фальсифицированному просто тем, что он уже стал цитатой, фрагментом, вырванным из контекста, из движения и, наконец, из эпохи как общего поля референции и из конкретного выбора, которым была эта цитата внутри соответствующей референции, признанной за правильную, или за ошибочную. Отстранение – это текучий язык антиидеологии. Оно появляется в коммуникации, которой ведомо, что она не может претендовать на поддержание какой-либо окончательной гарантии в самой себе. В своей высшей точке оно является языком, который не может подтвердить никакая предшествовавшая сверхкритическая референция. Наоборот, именно его собственная последовательность, по отношению к себе и при помощи доступных ему фактов, может подтвердить старое существо истины, к которому оно сводится. Отстранение в качестве актуальной критической инстанции не обосновывает своей причины ни на чем внешнем по отношению к его собственной истине.
209
То, что в теоретической формулировке открыто представляется как отстраненное, чем опровергается любая длительная автономия сферы выраженного теоретически, а именно введением в нее посредством такого насилия действия, нарушающего и преодолевающего любой существующий порядок, – напоминает, что это существование теоретического само по себе ничто и должно познаваться лишь совместно с историческим действием и исторической правкой, в которой заключается ее истинная верность.
210
Только действительное отрицание культуры и сохраняет ее смысл. Более оно не может быть культурным. Таким образом, оно есть то, что в некотором роде остается на уровне культуры, хотя и в совершенно ином значении.
211
В языке противоречия критика культуры представляется воссоединенной, поскольку она господствует над всей культурой (как ее познанием, так и ее поэзией) и поскольку она уже не отделяется от критики общественного целого. Только такая воссоединенная теоретическая критика идет навстречу воссоединенной общественной практике.
Глава 9
Материализованная идеология
Самосознание есть в себе и для себя потому и благодаря тому, что оно есть в себе и для себя для некоторого другого самосознания, то есть оно есть только как нечто признанное.
Гегель. Феноменология духа
212
Идеология есть основа мышления классового общества в конфликтном движении истории. Идеологические факты всегда были не простыми химерами, но деформированным сознанием различных реалий, а в качестве таковых – реальными факторами, осуществляющими, в свою очередь, некое действительное деформирующее воздействие; с тем большим основанием материализация идеологии, в форме спектакля влекущая за собой воплощенный конкретный результат автономизированного экономического производства, практически сливается с общественной действительностью идеологии, которая все действительное смогла перекроить по собственной модели.
213
Когда идеология, являющаяся абстрактной волей к универсальному и ее иллюзией, оказывается узаконенной универсальной абстракцией и действенной диктатурой иллюзии в современном обществе, она больше не является волюнтаристской борьбой разделенного на части, но его триумфом. Отсюда идеологическая претензия обеспечить своего рода пошлую позитивистскую точность: дескать, теперь она представляет собой не исторический выбор, но некую очевидность. В таком утверждении рассеиваются частные имена идеологии. А само участие собственно идеологического труда в обслуживании системы понимается теперь лишь в качестве признания «эпистемологического пласта», притязающего на потусторонность по отношению к любому идеологическому феномену. Материализованная идеология сама безымянна, равно как и лишена выраженной исторической программы. А это значит, что история идеологий закончена.
214
Идеология, которую вся ее внутренняя логика вела к «тотальной идеологии» в смысле Мангейма, к деспотизму фрагмента, навязывающего себя в качестве псевдознания застывшего целого, как тоталитарное видение, – свершается теперь в неподвижном спектакле не-истории. Его свершение есть также ее разложение в системе общества. С практическим разложением этого общества должна исчезнуть и идеология, последняя неразумность, перекрывающая доступ к исторической жизни.
215
Спектакль – это идеология par excellence, так как он выражает и проявляет в своей полноте сущность любой идеологической системы: обеднение, подчинение и отрицание действительной жизни. Материально спектакль является «выражением разделения и отчуждения между человеком и человеком». «Обман, возведенный в новую степень», в нем сосредоточенный, имеет свою основу на том производстве, посредством коего «с массой предметов растет… новая область чуждых сущностей, которым подчиняется человек». Это высшая стадия той экспансии, что обращает потребность против жизни. «Потребность в деньгах есть, следовательно, подлинная потребность, производимая политической экономией, причем единственная потребность, какую она производит» («Экономико-политические рукописи»). Спектакль распространяет на всю общественную жизнь принцип, который Гегель в «Йенской реальной философии» понимал как принцип денег, это – «в себе движущаяся жизнь мертвого».
216
В противоположность проекту, подытоженному в «Тезисах о Фейербахе» (реализация философии в практике, которая преодолевала бы противоположность идеализма и материализма), спектакль в псевдоконкретности его вселенной сохраняет и навязывает идеологические черты одновременно материализма и идеализма. Созерцательная сторона старого материализма, постигающего мир как представление, а не как деятельность (и в конечном счете идеализирующего материю), достигла своей полноты в спектакле, где конкретные вещи автоматически оказываются хозяевами общественной жизни. С другой стороны, мечтательная активность идеализма также находит завершение в спектакле – через техническое опосредование знаков и сигналов, которые, в конечном счете, материализуют абстрактный идеал.
217
В этом экономическом процессе материализации идеологии следует выделить установленный Габелем («Ложное сознание») параллелизм между идеологией и шизофренией. Общество стало тем, чем уже была идеология. Исключение из практической деятельности и сопутствующее антидиалектическое ложное сознание – вот то, что ежечасно навязывается повседневной жизни, подчиненной спектаклю, что нужно понимать как систематическую организацию «ослабления способности к встрече», и как ее замещение галлюцинаторным общественным порядком: ложное сознание встречи, «иллюзия встречи». В обществе, где уже никто не может быть признан другими, каждый индивид становится неспособным признать и свою собственную реальность. Теперь идеология у себя дома, разделение построило собственный мир.
218
«В клинических картинах шизофрении, – говорит Габель, – упадок диалектики целостности (и в конце концов ее