Однако родители так и не решились на столь радикальные меры, да и об обрядах экзорцизма тогда мало кто слышал, если слышал вообще. В светлой стране советов не было места всяческой религиозной тарабарщине. Скорее всего, тот самый пресловутый материализм, коим сейчас тыкают в кого не попадя, замеченного в прошлом на сжигании икон и разорении церквей, и спас девочке жизнь. Повзрослев, Марина окончательно поняла, что сложись обстоятельства иначе, её непременно бы убили. Сожгли живьем на ритуальном костре, как это делали в древности, дабы от тела не осталось ничего, что потусторонние силы затем смогли бы вытащить из могилы, растормошить от вечного сна и заставить снова ходить! Тогда бы её ждало совсем ужасное испытание: веки-вечные шляться по погосту, собирать вместо ягод сумерки, питаться людскими страхами да забирать заблудшие души — и всё это, в угоду хозяину, что даровал ей Вечность.
Хотя настоящее не многим отличалось от детских припадочных размышлений. Тут она тоже бродила, собирала, питалась и забирала. Однако здесь у неё был верный союзник — алпразолам, который рушил устоявшиеся за день связи с хозяином, приглушал мечущееся сознание, даровал на какое-то время вожделенный покой. Бес подсел на наркотик, и в периоды просветления осознание данности пугало похлеще всего остального, оставшегося в другой жизни. Происходящее только лишний раз подтверждало, что оно не только реально, но ещё и материально.
Марина семенила по тротуару улицы Полетаева. Слева остался памятник герою-интернационалисту, за ним высилась многоэтажка институтского общежития, справа навис огромный рекламный плакат, призывающий чёрно-жёлтым слоганом подключаться к сети «Билайн». Вперёд и вниз уходила проезжая часть, поросшая огромными каштанами, которые по осенней поре напоминали гниющих пациентов какого-нибудь захудалого хосписа. Порывы ветра озлобленно срывали с них последние остатки загнивающей листвы, больше похожей на бесформенные грязные ошмётки чего-то коричневого, сродни больничным бинтам с запёкшейся на них кровью. Под ногами лопались закопавшиеся в грязь орехи. Во все стороны разлеталась загубленная на корню жизнь.
Марина подобрала подол и уверенно зашагала по усеянному разлагающимися трупами тротуару.
(погосту?)
«Всё началось задолго до солодки…»
Тем летом Марина проводила каникулы в деревне у бабушки. У той самой, которая затем напугала её до чёртиков своей религиозной тарабарщиной.
Деревенька располагалась где-то в Шиловском районе. Где точно, Марина уже не помнила, да и не особо желала вспоминать. Редкие фрагменты прошлого неумолимо отматывали ленту событий назад, в результате чего приходилось вновь и вновь трепетать под натиском страшных воспоминаний, что неизменно вылезали из-под пластов времени, неся с собой первобытный ужас.
То лето выдалось дождливым. Узкие переулки и палисадники мгновенно заросли огромными лопухами, под которыми извечно копошились противные слизняки и длинные дождевые черви, от одного вида которых пробирала дрожь. По колышкам разноцветных оград буйно ползла вверх, к палящему солнцу, вездесущая воронья пряжа, разбавляя удушливый сырой воздух монотонным запахом пряного деревенского лета. На огороде попёр одичавший чертополох, доходивший Марине до шеи, а в отдельных местах и вовсе способный укрыть девочку с головой. Правда всё это — лишь на глазок: в заболоченный огород и взрослые не решались соваться — ещё засосёт, чего доброго, — что там говорить о семилетней малышке, только-только окончившей первый класс.
Марина с замиранием сердца наблюдала за тем, как бабка, с трудом передвигаясь вдоль борозд, старательно обирает с ветвистой картофельной ботвы личинок колорадских жуков, рассыпавшихся наподобие спелой рябины. Однако занимало отнюдь не это; намного интереснее становилось, когда бабка всё же выбиралась с территории своеобразного окультуренного болота с полным передником копошащихся тварей.
Дальше начинался холокост! Бабка вытряхивала извивающихся вредителей на землю, поливала их керосином и, без тени смущения, бросала зажжённую спичку… Гады корчились, извивались, шипели, лопались от нестерпимого жара. Когда пламя гасло, от личинок и следа не оставалось. Даже жалкая горстка пепла, и та подхватывалась ветром, уносясь прочь, будто и не было никакой, шокирующей сознание инквизиции.
Однако самое главное, чего тем летом было в изобилии — помимо сорняков и паразитов, — это вишни. Она налилась соком и очень скоро закончилась, так как деревенская детвора подчистую сметала яркие ягоды с ветвей невысоких деревьев, заставляя местных стариков качать головами и браниться на чём свет стоит. Но назидания старожил, естественно, проносились мимо детских сознаний, оглушённых собственными восторженными криками, оседая где-то там, на уютных завалинках, да игрушечных крылечках покосившихся домишек. А запасы вишни, между тем, с каждым новым днём продолжали неизбежно сокращаться.
Но был и резерв.
Только целиком на любителя.
За огородами раскинулось ухабистое поле, заросшее высокой травой, а на другом его конце стояло кладбище. Там-то и произрастал вожделенный резерв вишни. Пару раз Марина пыталась выведать у бабки причину столь странной засадки обители мёртвых, однако та лишь размахивала руками над головой, твердила про бывшего председателя колхоза и невольно сбивалась на совершенно посторонние темы, которые Марина не совсем понимала. Точнее не понимала вообще. Да это было и не столь важным. Марину занимало другое: поиски верного спутника, с которым было бы не так страшно наведаться в гости к покойникам и, надо сказать, такой спутник довольно скоро появился.
В соседний домик заехала тихая городская семейка: мама, папа и дочка. Девочка была необычайно худенькой и бледной; всякий раз, при сильных порывах ветра, она умело сжималась в трясущийся комочек и старалась присесть, словно опасаясь быть унесённой прочь! Как девочка Элли из книжки про Волшебника Изумрудного Города. Но куда в большей степени, Марину впечатлил дневной свет, который оставался видимым даже сквозь плотно сомкнутые пальчики её новой подружки: девочка закрывала Марине глаза ладошками, а та приоткрывала веки и… видела оранжевый ореол. Это было невообразимо, волшебно, красиво! Как если бы тебе показали сказку средь бела дня.
Подружка мало говорила и, по-видимому, была больна. Причём очень серьёзно. Марина старалась не затрагивать неприятной темы: просто вела себя настороженно, стараясь уследить за поведением незнакомой девочки. Поначалу всё складывалось как нельзя лучше: никаких странностей, непонятностей и ужастей Марина не выявила. Неведение успокоило. Правда, лишь до того момента, как не случилось самое страшное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});