пещере, когда Уильям взорвет гранату? У них наверняка есть семьи. Их родные придут их искать, а найдут нас.
(И если найдут, скажешь им, что Уильям убил их детей; тогда его заберет полиция, а ты будешь свободна! Свободна!)
Нет-нет, это ужасная мысль. Не нужна была Мэтти свобода, если она построена на смерти людей, пытавшихся отнестись к ней по-доброму. Но она тревожилась, что ребята наткнутся на Уильяма, когда тот будет охотиться за зверем, и муж причинит им вред.
А может, зверь уже их убил.
– Вижу, ты переживаешь, мышка Мэтти, – сказал Уильям.
Он оторвался от своих дел и коснулся ее щеки; она чуть не попятилась. Муж никогда не был ласков, а может, и был когда-то, но так давно, что Мэтти уже решила, будто он разучился.
– Ты хмуришься, поэтому я и понял, – продолжал он. – Но ты за меня не волнуйся. Я разберусь с этим дьяволом, и он не будет нам больше грозить. А потом вернусь домой к тебе, как возвращаюсь всегда.
«А в этот раз не возвращайся», – подумала Мэтти и постаралась, чтобы эта мысль не отобразилась на лице, а осталась глубоко внутри, где Уильям не смог бы ее увидеть.
– Ну конечно, – улыбнулась она, чтобы муж понял: она ему поверила.
– А потом все у нас будет хорошо, – сказал Уильям. – Я это вижу. Господь послал демона в наш мир, чтобы испытать меня, и когда я поражу его, Он наконец пошлет нам в награду сыновей. Все в мире идет по Его замыслу, Мэтти. А когда у нас будут сыновья – когда ты наконец выполнишь свое предназначение и станешь матерью, – мне уже не надо будет так часто тебя наказывать, потому что сердце твое успокоится, как успокаиваются сердца всех женщин, достигших своего предназначения.
– Да, Уильям, – ответила она и смиренно потупила взор, скрывая острое, жгучее отвращение, внезапно забурлившее внутри.
Ей не нужны от него сыновья. Мэтти была противна сама мысль, что он привяжет ее к себе с помощью другого человека, ребенка. Она и думать не хотела, как муж будет воспитывать сына, как будет формировать его по своему образу и подобию.
Надо бежать, пока он снова не попытался сделать мне ребенка.
– Ты хорошая девочка, Мэтти, – сказал Уильям и поцеловал жену в лоб. – Я знаю, Господь скоро нас благословит.
– Да.
– Пойду поставлю еще несколько ловушек там, где мы видели его следы, – сообщил Уильям.
– Капканы? – спросила Мэтти, сомневаясь, что хлипкие веревочные силки смогут поймать такое чудище.
– Нет, я вырою ямы. Думаю, это займет весь день. Одну вырою рядом с хижиной, за туалетом, если он решит вернуться. Судя по следам, после того, как оставил свое нечестивое послание на снегу, он пошел туда. А после отправлюсь по вчерашнему маршруту и вырою яму там.
«Ямы», – подумала Мэтти. Ямы опасны для людей, которые бродят по лесу и не догадываются, что на горе живет сумасшедший, пытающийся поймать демона. Она никак не сможет их предупредить. Ничего не сможет сделать.
– Я вчера принес свежего хлеба и сыра, – продолжал Уильям. – Можешь сегодня побаловать себя, съесть на обед.
Тут Мэтти пожалела, что чудище не появилось на горе раньше, ведь муж никогда не был с ней так ласков, как сегодня.
– Спасибо, – еле слышно произнесла она. – Ты всегда так добр ко мне.
– Принесу еду из сарая и пойду, – сказал Уильям и перекинул через плечо рюкзак.
Мэтти подошла к окну и стала смотреть, как муж идет к сараю. Он открыл дверь висевшим на кольце ключом, зашел и снова появился с буханкой хлеба и куском желтого сыра, завернутым в тряпицу. Мэтти подошла к двери забрать у него припасы, чтобы он не натащил снег в дом.
– Сегодня можешь съесть, сколько захочешь. Ты должна окрепнуть, чтобы мое семя укоренилось.
Уильям пошел на задний двор. Мэтти закрыла дверь, положила еду на стол и подошла к окну спальни. Муж достал садовую лопату из небольшого деревянного ящика, где они хранили инструменты, и нес ее на плече. Он скрылся за туалетом. Интересно, далеко ли он будет рыть яму? Можно ли сейчас попробовать взломать замок на сундуке?
Она приоткрыла окно, невзирая на холод, в надежде, что сможет услышать, как Уильям работает на улице. И верно: вскоре до нее донесся скрежет лопаты, погружающейся в снег. Муж копал совсем близко к дому; пробовать вскрыть замок было опасно.
Она выложила хлеб и сыр на стол.
А ведь раньше я любила бутерброды с сыром. Американский сыр на белом хлебе с горчицей. Просила маму всегда собирать мне с собой именно такие бутерброды и не соглашалась есть больше ничего.
Она вдруг отчетливо вспомнила ярко-розовую коробочку для ланча, а в ней – бутерброд с сыром, завернутый в вощеную бумагу, яблоко и пирожное «Твинки».
– «Твинки», – пробормотала Мэтти. – Я и забыла, что это такое.
Она так много забыла, и все эти забытые моменты всплывали так резко, что у нее кружилась голова и тошнота подкатывала к горлу, а прошлое накладывалось на настоящее, как две не подходящих друг другу части головоломки.
Мэтти почти ощутила вкус мягкого желтого бисквита с кремовой начинкой, взрывающийся сладостью на языке. Она откусывала пирожное понемножку, чтобы растянуть удовольствие.
Уильям никогда не покупал сладкое. Они не ели пирогов и пирожных, потому что у Мэтти не было муки и сахара, чтобы их испечь. Она никогда и не просила, чтобы муж купил муку и сахар; ей даже в голову такое не приходило, ведь спустя некоторое время она совсем забыла о сладостях, но не сомневалась, что они не ели их, поскольку Уильям считал десерты нечестивыми.
Стук лопаты не утихал, и Мэтти занялась домашними делами. Она пыталась не думать о деньгах, что лежали под диваном. Скоро ли муж заметит пропажу? Спросит ли у нее об этом? Обычно он вел себя так, будто денег не существовало, или притворялся, что Мэтти о них ничего не известно.
Уильям разрешил ей съесть столько, сколько она захочет, и вчера Мэтти бы так и сделала, но сегодня она нервничала из-за денег, и аппетит пропал. Она заставила себя проглотить кусочек хлеба с сыром, ведь если бы совсем не поела, муж бы расстроился.
Через некоторое время стук лопаты смолк. Мэтти подумала, не переместился ли Уильям в другое место и если да, далеко ли ушел. Если он решил вернуться к обеду или вздремнуть, небезопасно пытаться взломать сундук. Он мог передумать и не рыть сегодня вторую яму.
Он же не приказывал мне оставаться дома. Не