Он сказал ей, что попытается придумать выход, но, по правде говоря, он не мог сосредоточиться, он никак не мог оправиться от потрясения, полученного в библиотеке. Свойственные ему логичность мышления и практицизм не хотели возвращаться.
Сейчас, тщательно подбирая слова, Вейн сказал:
— Естественно, леди Сара расстроена и в настоящий момент не способна вести себя рассудительно. Я не мог давить на нее, пытаясь дознаться о том, где она находилась прошлой ночью. Но я сказал ей, что вы не отпустите ее, пока не узнаете правду. Я вернусь завтра. Пусть она все хорошенько обдумает.
Питер кивнул:
— Будем надеяться, что она станет сговорчивее. Я не хочу держать ее здесь. Еще меньше я хочу, чтобы граф узнал о том, что я держу ее у себя. Но я должен узнать правду.
Вейн помолчал.
— Если вы решите отпустить ее до завтра, дайте мне знать, хорошо? Мне бы хотелось самому проводить ее домой.
Питер посмотрел на него с пониманием, даже с сочувствием. Только этого не хватало Вейну. Теперь он стал еще и объектом жалости!
— Да, — сказал Питер. — Я вам сообщу.
Вейн взял извозчика и поехал в Блумсбери, туда, где жили Сара и Бринсли. Ему нужно было провести осмотр местности, чтобы понять, кто и что мог видеть и откуда, а также представить точную временную последовательность того, что происходило ночью.
Неприветливая, если не сказать злобная хозяйка дома, у которой снимали комнаты Сара и Бринсли, отнеслась к визиту Вейна с большим подозрением. Однако несколько звонких монет сделали свое дело, и хозяйка сразу сменила гнев на милость. Вейн задал ей несколько вопросов и попросил проводить к месту преступления и показать ему комнаты. Она проводила его наверх — сама угодливость.
Миссис Хиггинс отцепила ключ от висевшей на поясе связки и сунула его в замок. Оглянувшись на Вейна с нервозной, чуть ли не игривой улыбкой, она широко распахнула дверь.
— Господи помилуй! — воскликнула миссис Хиггинс, войдя в комнату.
В гостиной все было перевернуто вверх дном. Полки сорваны со стен, мебель опрокинута, диванные подушки вспороты. Вейн обошел спальню и маленькую комнатку на чердаке, где, как сообщила ему хозяйка, леди Сара готовила парфюмерию, и обнаружил там такой же разгром. Все было разломано и разбито. В воздухе стоял густой приторный аромат розового масла.
— Как могло произойти, что кто-то похозяйничал тут без вашего ведома? — резко спросил Вейн. — Вы сегодня отлучались из дома?
Хозяйка несколько струсила.
— Уходила на часок к своей сестре, ваша светлость. Должно быть, тогда все и случилось.
На первом этаже обнаружилось не запертое на задвижку окно.
— Должно быть, через него сюда и попали.
Вейн прищурился. Что искал здесь неизвестный злоумышленник? И зачем ему было все тут разрушать? Означало ли это, что он не нашел того, что искал?
Но отыскался ли банковский чек? Нельзя допустить, чтобы Сара обнаружила этот чек среди документов Бринсли. Она наверняка придет к неправильному выводу. Она подумает, что Вейн ей солгал. Решит, что он согласился выплатить Бринсли десять тысяч фунтов. И даже если Сара поверит в то, что маркиз заплатил Бринсли, чтобы тот уехал и оставил ее в покое, как убедить ее в том, что он вовсе не лелеял мысли о том, чтобы сделать ее своей любовницей. Одним словом, все будет гораздо проще, если она не найдет этот чек.
— Кто живет в комнатах на втором этаже?
Хозяйка презрительно фыркнула.
— Молодой художник по имени Тристан. Но от него вы ничего не добьетесь. Он почти все время не в себе. Любитель опиума, — шепотом добавила она. — Но за комнаты он платит регулярно, а остальное меня не касается.
После бесплодного опроса молодого наркомана Вейн прошелся пешком до Редфорд-Хауса, чтобы принять ванну и сменить одежду. Затем он отправился с визитом к графу и графине Строи.
Вейну повезло — он застал графа дома.
Дворецкий взял его шляпу и перчатки.
— Сюда, пожалуйста, милорд.
Вейн шел за дворецким по коридору. Из глубины дома, воздушные и легкие, долетали звуки музыки. Кто-то играл на фортепьяно.
Дворецкий распахнул двустворчатые двери, но Вейн, прикоснувшись к его рукаву, дал слуге понять, что объявлять о его приходе не стоит. Кивком головы Вейн отпустил дворецкого и остановился на пороге, зачарованный прозрачной и гениальной простотой сонаты Гайдна.
Граф был целиком захвачен музыкой, и хотя Вейн не был знатоком, он понимал, что граф играет мастерски и с чувством. Вейн вращался с графом в одних и тех же кругах, но до сих пор ничего не знал о музыкальных талантах графа Строи. Вейн пожал плечами. Юные леди, обученные игре на музыкальных инструментах, как правило, охотно демонстрируют свои музыкальные и вокальные таланты, а джентльмены в основном играют для себя.
Граф играл сосредоточенно, седой локон упал на его высокий и гладкий лоб. Черты лица выдавали в нем аристократа чистых кровей: прямой нос, выступающие скулы, тонкие губы, которые сейчас были плотно сжаты, — граф был целиком поглощен музыкой, что рождалась под его чуткими пальцами.
Когда прозвучал последний аккорд, Вейн деликатно кашлянул. Граф оторвал взгляд от пюпитра, и в тот же миг его серые, до того затуманенные легкой, чувственной дымкой глаза сфокусировались на визитере. Вейн припоминал, что у графа была репутация блестящего политика, хотя и несколько неразборчивого в средствах. Особенно опасного для недругов благодаря тому, что в человеке столь благородной внешности редко кто мог заподозрить коварство.
— А, лорд Вейн! Рад вас видеть. — Граф с улыбкой поднялся, обошел фортепьяно и, шагнув навстречу гостю, протянул ему руку.
Вейн пожал ее.
— Добрый день, сэр.
Граф указал гостю на кресло. Граф был слишком хорошо воспитан, чтобы напрямую спрашивать Вейна, зачем тот пожаловал, но в глазах Строи Вейн прочел вопрос и потому решил сразу перейти к делу:
— Боюсь, что я принес вам дурные вести, касающиеся вашей дочери, сэр.
Веки графа дернулись, но выражение лица осталось все тем же приветливо-любезным.
— О, прошу вас, не держите меня в неведении, Вейн. Она заболела?
— Леди Сара вполне здорова. Но ее муж прошлой ночью умер. — Вейн помолчал. — Боюсь, его убили.
Граф откинулся на спинку кресла и сложил руки домиком. Выражение его лица не изменилось.
— Кажется, милорд, вас это не удивило?
Строи склонил голову набок.
— Нет, не могу сказать, что я удивлен. Мой зять придерживался определенных… принципов, которые наверняка делали его объектом негодования.
Бесстрастное лицо, спокойные интонации, и тот факт, что граф не торопился встать на защиту дочери… Вейн чувствовал, как поднимается в нем злоба.