клеточки (в каждой по материалу), и вывешивалось на всеобщее обозрение. Еженедельно в ту бумажную простынь заносились все успехи, сроки сдачи и качество, замены, ошибки и пропуски — то есть результаты, с которыми дальше напрямую уже были связаны меры морального и материального стимулирования. Вот почему лист ватмана пользовался популярностью и обозревали его внимательно. Прошло каких-то полгода, и процент выполнения редакционных планов перевалил за восемьдесят, чего в „Смене“ давно не было.
Это — сугубо технологический эпизод, наверное, не очень даже понятный новому поколению. Но чтобы понять его, обязательно придется сделать скидку на время и „кочку зрения“, потому что речь приходится вести о немного другой журналистике. Я имею в виду не нашествие интернета, блогов и копипаста, роботов и мультимедий, но прежде всего — самих людей и причины, по которым они приходили в газеты, журналы, на радио. В то время редакции были, например, куда более доступными и открытыми, нежели сейчас. Как правило, там работало больше сотрудников, а еще в них постоянно крутились какие-то авторы, жалобщики, студенты-практиканты и городские сумасшедшие, какие-то эксперты. В „Смене“ еженедельно собирались на посиделки юные дарования…
Что же касается журналистики профессиональной, то в нее тоже приходили, конечно, выпускники журфака, но чаще всего шли люди уже с каким-то жизненным опытом. Они хотели научиться писать, у них уже было свое видение, и они хотели поделиться мыслями. Очень часто ради этой возможности они даже меняли вполне благополучные профессии на туманную перспективу. Мой первый учитель Герман Балуев работал, например, прорабом на стройке, когда о нем в той же „Смене“ появился очерк. И с того момента Герман начал писать, прошел в редакции все ступени — вплоть до высшей, а потом — на „вольные хлеба“, писал книжки, стал секретарем Союза писателей. Бывший главред „Известий“ Василий Захарько тоже пришел в „Ленинградскую правду“ со строительной площадки. Аркадий Соснов (вместе с Геннадием мы принимали его в штат) по базовому образованию был технарем и работал где-то инженером. Как правило, люди, которые так резко меняли судьбу, помимо определенной начитанности и культуры имели еще одно важное преимущество — они знали, чего хотели, и были хорошо мотивированы, готовы работать».
Поклонимся памяти тех маленьких газет и тех советских «идейных» лет. Рожденные через год после появления в Советской России комсомола, областные молодежные издания и эти напористые молодые журналисты убедительней и быстрей солидных изданий доказали населению большой страны, что старые времена закончились и пора поверить новым властям, которые полны решимости повести людей в необычное, но обязательно светлое будущее. Будущее отдалялось с каждым шагом и постепенно обнаружило себя миражом.
Но инерция движения сохранялась, а молодые журналисты, паровоз Страны Советов, набирались опыта и становились основой так называемой теперь «старой журналистики».
Ленинградской «Смене» дозволялось больше, чем партийным газетам. В ней работали журналисты очень высокого уровня, у которых были все возможности сделать свою газету лучшей в Союзе, и они ее такой сделали. Единственное, чего у них было мало в самой редакции, — это денег на командировки. И надо было быть Селезнёвым, чтобы изменить это унизительное положение. Он знал возможности комитетов ВЛКСМ и пробивную силу их сотрудников.
Т. Н. Фёдорова: «Селезнёв стал журналистов посылать в командировки. Как? Можно было приехать в отдел пропаганды ко мне и сказать: нужно такого-то журналиста в командировку послать. Или наградить человека командировкой. И деньги мы тут же находили. У нас есть знаменитый журналист Владимир Ильич Стругацкий, который всю жизнь проработал в „Смене“. У него была одна страсть — Арктика и Антарктика. Он про это знал всё. Вообще он был зав. отделом информации, и надо было заставить его заниматься информацией. Как манок сказать: я тебя отпущу в Антарктиду. Правда, отпустила я его первый раз в Антарктиду надолго. Когда Селезнёв был уже редактором „Комсомольской правды“, Стругацкий прилетел к нему в Москву. Была очередная экспедиция в Антарктиду. Трудно было попасть. Стругацкий его умолял помочь. И Геннадий Николаевич пошел в ЦК комсомола, в ЦК партии просить за спецкора „Смены“. И он добился, чтобы Стругацкого включили в состав экспедиции. Геннадий Николаевич очень четко определял людей по этой вот страсти к работе. Он их слушал. Он им помогал. У каждого человека есть талант, надо ему помочь его развить. Это главная задача редактора — умение услышать людей, увидеть у них „блеснувший глаз“.
Надо сказать, что „Смена“ еще в 1950-х — начале 1960-х годов хватила воздуха свободы, — продолжает Т. Н. Фёдорова. — Оттепель. И какие люди там работали: Юра Воронов, поэт, будущий главный редактор „Комсомолки“, был редактором „Смены“ и Сергей Высоцкий, писатель, главный редактор в „Смене“ и будущий зам. главного в „Комсомольской правде“, и Дима Мамлеев, занимавший впоследствии высокие посты в „Советской культуре“ и в „Известиях“ в Москве!.. „Смена“ тот воздух свободы так до конца и не выдохнула. И этого воздуха ей хватило до 1990-х годов, когда она стала лидером перестройки. Ей позволяли немножко больше, чем всем „большим“ газетам. „Смена“ могла писать об искусстве так, как другие газеты не могли. Театр, живопись, выставки. О людях начала писать свободнее. И стилистика у нее стала совсем другая.
Селезнёв начал потихонечку менять состав в „Смене“. Немножко стал меняться и сам коллектив. Они поняли, что их любят. Журналисты — они как дети, их надо любить, уметь гладить по головке. Селезнёв никогда не повышал голоса. Со всеми спокойно общался. Особо пьющих и неработающих уволили. Он подтащил молодежь.
Геннадий поговорил с Аркадием Сосновым, хотя тот не был профессиональным журналистом. Разглядел, взял на работу. И там Аркадий раскрылся».
А как они «раскрываются», журналисты?
Кого молва чаще всего называет «творческими людьми»? За зигзагами чьих судеб так интересно следить читателям-зрителям?
За подробностями судеб актеров и певцов, естественно. Исполнителей. Они же, по общему мнению, главные.
Для исполнения большой талант требуется, кто спорит! Но всё-таки настоящее творчество — это то, что происходит у человека в голове, а потом становится нотами, ракетами, скульптурой, стихами, проектами зданий и городов, картинами, книгами, супермодной одеждой, компьютерами, лесопарками. Или прекрасными фильмами, если ты режиссер. Строками поэм, романов, сценариев, если ты писатель. И строчками репортажей и аналитических статей, если ты журналист, запомните это, пожалуйста, господа читатели. Как говорит один из лучших журналистов и редакторов «старой» «Комсомольской правды» Акрам Каюмович Муртазаев, коренной узбек, знающий русский язык несравненно лучше многих коренных русских, «свой завод ношу с собой» — и при этом обхватывает руками умную свою голову.
Ленинградец Аркадий Соснов, о котором тут уже упомянули два человека, не подвел тех, кто