Читать интересную книгу Простые слова (СИ) - Гордеева Алиса

В объятия Морфея проваливаюсь моментально. Мне снятся странные сны. Темнота сменяется яркими вспышками из прошлого. Такими внезапными и мимолётными, что не успеваю за них толком зацепиться. Я вижу крыс и воздушные шарики, божьих коровок в спичечном коробке и узоры на шее Ветрова. Меня уносит в далёкие воспоминания. Летние сборы. Игра в прятки. Мальчишка-хоккеист рядом. Мы держимся за руки, чтобы было не так страшно, и говорим, говорим, говорим! Его голос успокаивает, а крепкое плечо рядом дарит надежду, что нас обязательно найдут. Мои пальцы путаются в его волосах, скользят по лицу. Я мысленно рисую его портрет: прямой нос, угловатые скулы, ямочка на подбородке… Обещаю себе, что запомню, навсегда сохраню в памяти своего друга по темноте, но отчего-то забываю о нём уже через месяц, а может, и раньше.

И снова звенящая темнота. Неспокойная. Тревожная. Хочется спрятаться, закричать, убежать. Но только пытаюсь позвать на помощь, как вдали замечаю огонь. Алыми разводами он подбирается ближе, лишая меня дара речи, и напрочь стирает все детские воспоминания, превращая те в пепел. Мне страшно и душно. И вдруг сквозь немыслимую тишину начинают пробиваться знакомые голоса: отцовские наставления сменяются гнусными угрозами Булатова, а звонкие возгласы школьных подруг стихают до отчаянного шёпота. Низкого, хриплого, на разрыв. Я слышу, как меня кто-то зовёт, беспрестанно повторяя «Нана». Так горько, безнадёжно и с каждой секундой всё тише, что сердце сводит мучительной болью, а с моих губ всё же слетает протяжный крик.

— Всё хорошо, Марьяна! Успокойся! — Чьи-то руки жадно гладят меня по голове. — Всё хорошо!

Я резко выныриваю из кошмара и вижу перед собой обеспокоенное лицо Марии Филипповны, нашего семейного доктора. Женщина заботливо проводит морщинистой ладонью по моему горячему лбу, убирая с него растрёпанные пряди волос, и ласково приговаривает:

— Это просто сон, девочка! Тише! Тише!

Да куда там? Мой ночной кошмар тут же обретает реальные очертания!

— Я проспала! Простите! — испуганно бормочу и с опаской смотрю на пожилую женщину.

Я снова ослушалась мать! Подвела её, уснув так некстати. И раз Мария Филипповна сидит возле моей кровати, значит, кто-то впустил её в квартиру. Но в одиннадцать дома по определению никого не может быть. Значит, за окном уже вечер, и врач пришла повторно, а внизу меня ждёт разочарованная мать или очередная взбучка от отца. Да что же мне так не везёт?

Судорожно пытаюсь встать, чтобы выглянуть в окно или посмотреть на часы, но Мария Филипповна удерживает за плечи.

— Не волнуйся, Марьяна. Это просто реакция организма на высокую температуру! Давай я лучше тебя осмотрю.

Обречённо вздыхаю. Она права: бессмысленно сейчас биться в истерике — что сделано, то сделано. Послушно открываю рот, под мышкой зажимаю градусник и даже не морщусь, когда прохладный фонендоскоп касается раскалённой кожи. И всё же краем глаза выхватываю показания будильника: начало двенадцатого… Неужели маме удалось оставить свои дела ради меня?

— В лёгких чисто, Марьяна. Это очень хорошо, — с облегчением произносит Мария Филипповна. Она роется в своей огромной сумке и выуживает из неё рецептурный бланк. — Я выпишу тебе лекарства. Рецепт передай маме, хорошо? Как придёт с работы, пусть купит всё, а если возникнут вопросы, мне позвонит.

— А разве она не дома? — настороженно уточняю.

— Я её не видела.

Мария Филипповна передаёт мне рецепт и начинает собираться.

— А кто вас пустил? Папа? — Тонкий бланк трепещет в моей руке.

— Твой приёмный братишка, — улыбается доктор.

— Никакой он мне не братишка!

— Неважно! Замечательный мальчуган. Вы с родителями большие молодцы, что отважились на такой шаг. Поверь, это дорогого стоит!

— А разве Ветров уже дома? — Пропускаю хвалебные речи мимо ушей, не понимая, почему Сава не в школе.

— Ладно, Марьяна! — Игнорирует мой вопрос Мария Филипповна. — Я пошла. Поправляйся!

Она улыбается мне на прощание и уже через мгновение скрывается за дверью. Прислушиваюсь к её шагам, но ничего не слышу. Пытаюсь снова заснуть, но сколько ни закрываю глаза, сон обходит меня стороной. Когда ворочаться в кровати изрядно надоедает, решаю последовать совету мамы и спуститься на кухню за молоком. На бульон моих сил не хватит точно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И снова кутаюсь в одеяло. В бесполезных попытках найти тапки, решаю идти босиком. Шаги, как назло, медленные и короткие. Каждый по усилиям сродни стометровке на уроке физкультуры. Мне требуется немало времени, чтобы дойти до двери своей комнаты, а перспектива добраться до кухни и вовсе кажется весьма призрачной. И всё же дёргаю ручку двери, но ступить за порог спальни не успеваю.

— Какого лешего ты здесь трёшься? — сиплю простуженным голосом, едва устояв на ногах от столкновения с Ветровым. — Проверяешь, не отдала ли я Богу душу? Не дождёшься!

— Мозги от жара совсем перестали соображать? — бубнит под нос парень, удерживая в руках огромную отцовскую кружку. Не знаю, что там у него. Наверно, пока никого нет, Ветров налил себе чай и решил потешить самолюбие, глядя на то, как я тут загибаюсь.

— Зачем встала? — грубо цедит, продолжая стоять слишком близко.

— Тебя забыла спросить! — Каждое слово отзывается резью в горле, но желание казаться сильной и несломленной придаёт сил. — Иди куда шёл, Ветров! Тут тебе не цирк с обезьянками!

Но мои замечания разбиваются о стену абсолютного безразличия.

— Врачиха сказала занести, — Ветров протягивает мне кружку и ждёт, когда возьму.

— Что это? — Сильнее цепляюсь за одеяло и не спешу выполнять желания Ветрова.

— Куриный бульон, Марьяна, что ж ещё? — раздражённо фыркает и проходит мимо меня вглубь спальни.

— Бульон? — тарахчу ему в спину.

— Пей давай, а то на привидение похожа. — Сава оставляет кружку на письменном столе и, засунув руки в карманы домашних брюк, поворачивается ко мне. — Чего уставилась, обезьянка?

— Ты сам его сварил? — Ошарашенно переступаю с ноги на ногу.

— Вот ещё! — бросает небрежно Ветров и снова подходит ко мне вплотную. Смотрит снисходительно, а я зависаю, разглядывая ямочку на его подбородке. — Делать мне нечего! В холодильнике нашёл!

— Спасибо! — шепчу, понимая, что Сава врёт: проще слона научить кататься на самокате, чем найти в нашем холодильнике бульон. Мама редко готовит сама, а папа предпочитает супы понаваристее. Впрочем, это неважно. Сейчас всё моё внимание сосредоточено на лице парня. Я даже перехватываю одеяло в одну руку, чтобы второй дотянутся до манящей ямочки на его подбородке. Сейчас как никогда, уверена, что к ней я уже прикасалась в прошлом.

— Ага! — бурчит невнятно Ветров и, действуя на опережение, поспешно уходит к себе.

Смотрю ему вслед, продолжая на весу держать руку, и пытаюсь понять, что происходит. Со мной. С Ветровым. С нами. Кусаю губы, но так и не решаюсь пойти следом за Савой, чтобы утолить своё любопытство. Вместо этого, с жадностью выпиваю куриный бульон. Ароматный, вкусный, в меру горячий. Он приятно смягчает горло и успокаивает голодный желудок. А после снова ложусь в кровать и с мыслями о Саве засыпаю.

Мой постельный режим растягивается на пару дней. Бесконечных, скучных, пропитанных запахом лекарств и унылым одиночеством. Лишь изредка ко мне заходит мама. Она приносит еду и лекарства, а перед сном сидит со мной чуть дольше обычного. И пускай говорит всё больше о своём фонде и отцовских делах, я рада, что она рядом. А ещё каждый день после уроков звонит Злата. Подруга скидывает домашку и без умолку трещит о школьных буднях. С упоением ловлю каждое её слово, но стесняюсь спросить о Саве, а Смирнова будто специально совершенно о нём не вспоминает. Впрочем, как и Ветров обо мне…

К вечеру пятницы я готова волком выть от скуки и лезть на стены от одиночества. Под действием лекарств жар спал, а боль в горле стихла. Наверно поэтому, вопреки маминой просьбе — не разносить по дому заразу, я всё же спускаюсь к ужину.

— Марьяна! Дочка!