Читать интересную книгу Простые слова (СИ) - Гордеева Алиса

Небрежно швыряю мобильный на тумбочку и хочу уйти. Какой смысл стоять посреди комнаты Наны и изводить себя пустыми мечтами. Это я жил воспоминаниями, не она. Я вообразил, что мы друзья, не она. Я нарисовал её светлый и чистый образ в своём сознании, только мне и отвечать…

И всё же неведомая сила снова тянет к окну. Меня грызёт беспокойство. За неё. За ту, которой на меня наплевать. Вспоминаю, как горел лоб девчонки, когда она заснула, и никак не могу скинуть с плеч груз ответственности за неё. Я обещал защищать Нану! Не предавать! Пусть давно! Пусть она сама ни черта не помнит. Но слово Ветра — это навсегда!

В дрожащем сиянии фонарей различаю её силуэт. Маленький, хрупкий, обманчиво светлый. Нана держит Булатова за руку и неспешно подходит к подъезду. Парень по-свойски целует её в щеку. Не пошло. Не нагло. Скорее по-дружески… Это кажется странным и совершенно не вяжется с тем, что я видел в школе. И снова за грудиной жжёт. С Булатовым Нана настоящая. С ним ей хорошо. А я просто никчёмный оборванец, без спроса ворвавшийся в её жизнь, сибирский валенок, напрасно сохранивший в памяти то, что давно следовало отпустить.

Сжимаю в ладони занавеску и не сразу соображаю, что в комнате становится светло. В зеркальной поверхности стекла вижу нас: крупным планом себя, угрюмого и потерянного, а чуть поодаль — Нану. Различаю её испуганный взгляд, а после слышу тихое «Уходи».

Шумно выдыхаю, в своём отчаянии достигая пика, и, оттолкнувшись от подоконника, спешу на выход. Я лишний. Чужой. Ненужный.

Стараюсь не смотреть на девчонку. Моё сострадание к ней — дополнительный повод для Марьяны ударить побольнее. Но всё равно замечаю, как она обессиленно оседает на пол, как алеют щёки на её поникшем лице, как острые коленки подпирают подбородок, а тонкие пальцы путаются в волосах. Здесь и слепому ясно: ей плохо! И всё же сжимаю кулаки и прохожу мимо.

— Прости, — шепчет сдавленно, стоит мне дойти до двери. — Ты хотел помочь, а я поступила по-свински. Просто у меня не было выбора. Да и знала, что тебя не тронут.

Киваю и по обыкновению молчу. Выбор есть всегда! И каждый из нас его сделал этим вечером.

— Мне стыдно! Доволен? — срывается в хрип и смотрит на меня снизу вверх. Глаза воспалённые, уставшие, бесцветные. Губы сжаты в узкую линию, а подбородок дрожит.

— Опять молчишь? — Мотает головой, а в уголках ее глаз замечаю слёзы. — Какого чёрта ты вечно молчишь, Ветров?

Она хочет встать, но сил не хватает. Снова падает на пол и закрывает лицо руками. Тихо всхлипывает и что-то неразборчиво бубнит. Мысленно уговариваю себя уйти. Хватит! Сегодня уже сполна поплатился за свою жалость к Марьяне!

Но вместо того, чтобы открыть дверь, я запираю ее на замок, выключаю в комнате свет и зачем-то сажусь рядом с Наной, нарочно задевая девчонку плечом. Та вздрагивает, но не сбега́ет. Уверен, хочет спросить, какого лешего я творю, но робко молчит.

Битый час мы сидим в темноте. Просто рядом, как когда-то давно, в прошлой жизни, от которой остались жалкие осколки воспоминаний. Но как же мне хочется, чтобы именно сейчас своими острыми гранями они врезались в сознание Наны.

— Ты хотела поговорить? Спрашивай! — Затылком упираюсь в стену. — Я отвечу всего на три твоих вопроса: не ошибись с ними, Нана.

Девчонка недовольно хмыкает. Возможно, бесится, что я вновь назвал ее Наной. А быть может, не желает играть по моим правилам. Что ж, по чужим я не играю давно.

— Это ты избил Симонова?

Моя очередь усмехаться: неужели расквашенный нос болтливого мерзавца — сто́ящая тема для разговора?

— Да, — отвечаю сухо. Гордиться особо нечем, но я ни капли не жалею, что преподнёс уроду урок.

— Зачем? — спешит с уточнением Марьяна.

— Это уже второй вопрос, — напоминаю на всякий случай. К горлу волнами подкатывает разочарование. Я зря надеялся, что Нана хоть что-то вспомнит…

— И ладно. Отвечай! — небрежно бросает и, разумеется, не видит, как я морщу нос.

— Симонов болтун и пустомеля. Я просто научил его держать язык за зубами.

Рассказывать Марьяне об истинных мотивах драки не хочу. Этой зазнайке вовсе не обязательно знать, что причина в ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— А почему промолчал?

— Это последний вопрос, Нана.

— Что за глупые правила? — Она сердито хлопает себя по коленкам и пытается встать. На сей раз ей это удаётся. — Почему нельзя нормально поговорить, Ветров?

— Я запутался, на какой вопрос отвечать? — Смеюсь и следом поднимаюсь на ноги. Глаза давно привыкли к темноте, да и уличные фонари в достаточной мере освещают комнату, чтобы видеть силуэт Наны весьма чётко.

— Ветров, ты издеваешься? — Она суетливо вскидывает руки и спешит к окну.

— Нет. — Борюсь с желанием подойти ближе. — Просто даю тебе шанс задать действительно важный вопрос.

— То есть в школе ты струсил, верно? Тоху испугался, да?

— Нет! — получается грубо. Какая же она всё-таки глупая, с ветряной мельницей вместо мозгов! — Я давно перестал бояться темноты, тишины и крыс. А ещё, Нана, я научился думать прежде, чем говорить. Потому и промолчал!

— Что ты сказал? — настороженно переспрашивает и оборачивается в мою сторону. — Крыс? Каких ещё крыс?

— Навроде твоего Булатова, — я отступаю от правил и отвечаю на четвёртый вопрос.

На этом всё! Точка! Да сколько можно искать этот долбанный свет в чёрной, насквозь протухшей душе Наны. Я устал! Я больше не вижу смысла!

— Разговор окончен, Марьяна! Сладких снов! — На ощупь нахожу замок и отпираю дверь, а после не оглядываясь иду к себе.

Глава 14. Ревность

Марьяна.

Меня будит дождь, точнее, жуткий грохот, с которым безудержные капли бьются в окно моей спальни. С трудом открываю глаза, но мало что могу разглядеть: всё плывёт и кружится. Чувствую себя отвратительно: голова гудит, горло сковало колючей проволокой, а тело ломит, будто всю ночь меня били палками.

Мне требуется минут десять, чтобы сесть. Ещё столько же, чтобы сообразить, что время на часах давно перевалило за девять, а значит, я проспала. На дрожащих ногах бреду в ванную, пытаюсь умыться, на ходу придумывая отговорки для родителей, но с каждой секундой ощущаю себя всё хуже. Ноги не держат, а желание — лечь обратно в постель — перекрывает собой страх отцовского гнева.

— Потом, всё потом, — уговариваю себя ни о чём не думать и плетусь обратно к кровати. С головой заворачиваюсь в одеяло и, присев на самый край, голыми ступнями утопаю в мягкости пушистого ковра. Затуманенным взглядом осматриваю комнату. Вчера мне не показалось: здесь и правда прибрано. Всё лежит на своих местах, а от перьевых завалов не осталось и следа. Из общей картины идеального порядка выбивается лишь полупрозрачная занавеска, что неаккуратно сдвинута и слегка помята в том месте, где вчера её сжимал Ветров. Задерживаюсь взглядом на тонкой ткани, отмечая про себя, что погода за окном вновь ни к чёрту: низкое небо вобрало в себе все оттенки сизого, верхушки деревьев обречённо сгибаются под необузданными порывами ветра. Хмыкаю. Вчера я и сама была похожа на тонкую ветку, что едва не сломилась под тяжестью встречи с Ветровым. Странный, непонятный парень с переломанной судьбой и трепетным светом во взгляде. Он будто видит меня насквозь, знает все мои тайны и раз за разом даёт мне шанс не оступиться, но всё зря. Ещё эти «крысы» и темнота… Что это? Совпадение? Никогда бы не подумала, что один и тот же человек способен так неистово отталкивать от себя и манить одновременно.

Мотаю головой, отгоняя тяжёлые мысли. Одеяло спадает на плечи, а волосы липнут к разгорячённым щекам и лбу, покрытому испариной. Сквозь острую боль в горле пытаюсь сглотнуть и, тихо постанывая, тянусь к мобильному. Тут же на тумбочке рядом с телефоном замечаю градусник и записку от мамы:

«Нана, врач придёт к одиннадцати. Не проспи. Разогрей молока и сделай себе бульон. Постараюсь освободиться пораньше. Мама».

На удивление становится легче дышать, а боль немного стихает. Наплевав на предостережение родительницы, плюхаюсь на подушку и закрываю глаза: меня официально признали больной, а значит, могу с чистой совестью ещё немного поспать, не заботясь об уроках и опозданиях.