Самоуверенная ухмылка появляется на моих губах, когда я сжимаю кулаки.
Было время, когда мы бы вытащили боксерские перчатки. Но мы с Девином уже давно прошли этот этап.
Мы оба нуждаемся в боли так же сильно, как и друг в друге. Мы должны чувствовать каждый удар.
Клянусь, во всем зале воцаряется тишина, когда мы подходим друг к другу.
Подняв руки, хрущу костяшками пальцев и смотрю Девину прямо в глаза.
Я люблю его как брата. Но сейчас, пока мы на ринге, он мой враг. Он его сын.
И он проиграет.
Я бросаюсь на него, надеясь застать врасплох. Но Девин готов и блокирует мой первый удар.
Засранец.
Мы тренировались вместе много лет. Мы знаем движения друг друга, почти знаем мысли друг друга, когда танцуем вокруг ринга, но в ту секунду, когда мне удается нанести удар ему в челюсть, все меняется.
Его глаза становятся дикими, и конкуренция между нами усиливается. Как и интерес к нашей борьбе.
Я совершенно потерял счет тому, как долго мы здесь пробыли к тому времени, когда Девин совершает одну жизненно важную ошибку. Он на мгновение теряет бдительность, и мне удается нанести ему удар в живот, от которого парень отшатывается назад и падает на пол.
Мы оба покрыты по́том и кровью, но, черт возьми, я никогда не чувствовал себя лучше.
На самом деле, это ложь. Прошлой ночью, с ней, все чувствовалось чертовски лучше, но в моих собственных интересах было бы попытаться забыть об этом. Конечно, раньше это никогда не срабатывало.
— Ладно, ладно, — выдыхает Девин, поднимая руку и даже не пытаясь подняться и продолжить. — Ты выиграл, — говорит он с ухмылкой.
— Ублюдок, — бормочу я, улыбка растягивает мои губы, когда я наклоняюсь, чтобы помочь другу подняться.
Девин встает и встряхивает мускулами.
— Черт, теперь я чувствую себя лучше.
— Да? Ну, ты выглядишь чертовски ужасно.
— Ты тоже, брат. У тебя здесь немного… — Он показывает на свою губу, чтобы показать кровь, которая капает с моей, но единственный ответ, который он получает от меня, — это подзатыльник.
Раздевалка пуста, когда мы туда добираемся, и неудивительно, что все члены спортзала столпились вокруг нашего ринга, чтобы посмотреть, кто победит в схватке.
Мы принимаем душ, одеваемся и направляемся к двери.
— Завтрак?
— Да, черт возьми!
— К Холли? — Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Дэва, вопросительно приподняв бровь. — Ладно, глупый вопрос.
По дороге нас пару раз останавливают. Несколько членов младшего состава «Ястребов» теперь решили, что достаточно безопасно разговаривать с нами, без риска проломленной головы. Они задают нам те же дурацкие вопросы, что и все остальные.
Как колледж?
Каково это — выбраться из Харроу-Крик?
Вы все еще члены клуба?
Я в «Мэддисон Кингс» всего неделю, а это дерьмо уже выводит меня из себя.
Девин на втором курсе, и уже два года слушает это дерьмо. Понятия не имею, как он с этим справляется.
— Все отлично, спасибо, — вежливо говорю я.
Я вижу по морщинкам вокруг их глаз, когда парни смотрят на меня, что они не понимают, как, черт возьми, я попал в университет. И это нормально. Вик делал из меня своего мальчика на побегушках. Опасного мальчика, но все равно на побегушках.
Я позволил им всем так думать. Думать, что я безмозглая марионетка, но это так далеко от истины.
Быть одним из приспешников Вика никогда не было моим призванием в жизни. Я хочу большего. Жажду большего.
Большего, чем Харроу-Крик, чем дерьмовые трейлерные парки, в которых мы были вынуждены расти, и большего, чем гребаные «Ястребы».
— Да, конечно, мы все еще члены клуба. Как раз сейчас работаем над развитием в Мэддисон. — Девин подмигивает, и все парни возбужденно кивают.
— Кучка гребаных придурков, — бормочет Дэв, когда мы направляемся к моей машине.
— Они просто более чем счастливы жить этой жизнью. Не их вина, что они выросли, думая, что посвящение в «Ястребы» — это лучшее, что они могут получить.
— Мы странные, потому что не хотим этого?
Я бормочу согласие.
— Было бы намного проще, черт возьми, если бы мы могли просто подчиниться, верно?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я смотрю на него, подняв брови.
— Да пошел ты, — ворчит он, прекрасно понимая, к чему я клоню.
Насколько можно судить, Девин и так подчиняется, выполняя приказы отца.
Я смеюсь над ним, завожу двигатель и направляюсь в нашу любимую закусочную.
— Мы должны позвать остальных. Они разозлятся, если мы сделаем это без них, — говорю я, когда останавливаемся под неоновой вывеской закусочной «У Холли».
— Хочешь подождать, пока они притащат сюда свои задницы?
— Черт возьми, нет, я просто говорил правильные вещи. Пойдем.
Девин заливается смехом, когда я распахиваю дверь и вылезаю.
Мы выглядим ужасно, но Холли к этому привыкла.
Ее закусочная находится прямо на окраине города, в чертовой глуши. Я понятия не имею, как она продолжает привлекать клиентов, но это место работает с тех пор, как я себя помню, но в нем всегда тихо.
Это, пожалуй, единственное место в Харроу-Крике, которое не захватили «Ястребы». Оно было нашим убежищем в течение последних нескольких лет.
Холли, возможно, и приближается к шестидесяти, но она не наивна в отношении нашей жизни или того, что мы делаем. Ее старик был «Ястребом». Он погиб во время бандитской разборки около двадцати лет назад.
Это был единственный раз, когда Вик почти потерял власть. В ту ночь он потерял много людей.
Думаю, что Холли чувствует себя несколько виноватой, потому что, хотя она потеряла мужа и отца своих девочек, если бы ее муж не боролся так упорно за этого мудака, тогда наша жизнь — и жизнь остальной молодежи Харроу-Крика — могла бы сложиться по-другому.
Это принятие желаемого за действительное, потому что, когда «Ястребы» уйдут, кто-то другой придет им на смену. Я не могу себе представить, что многое изменится, но я бы принял кого угодно вместо Виктора «Порочного» Харриса, правящего городом в каждый гребаный день недели.
В ту секунду, когда я толкаю дверь закусочной, запах копченого бекона и сладкого кленового сиропа поражает меня, и мой желудок громко урчит. Лишь мгновение спустя Холли выходит из кухни в своем стандартном розово-желтом цветастом фартуке и с самой теплой улыбкой.
Она так сильно напоминает мне маму, что у меня сжимается грудь от потери, которую я все еще чувствую по прошествии стольких лет.
— Мои мальчики! — Женщина широко раскидывает руки, когда мы идем к ней, позволяя ей обнять нас.
Я знаю, что это приветственное объятие Девин ценит так же, как и я.
Единственный родитель, который у него остался — мудак и его мачеха. Что ж, чем меньше о ней говорят, тем лучше.
— Привет, Холли, — говорю я с широкой улыбкой, снова открывающей рану на губе.
Женщина хмуро смотрит на нас обоих, когда наконец отпускает.
— Он снова заставил тебя работать? — почти рычит она, ее глаза оценивают наши раны. — Вы теперь мальчики из колледжа, ему нужно…
— Нет, Нанна Хол, мы не работали, просто… дурачились, — говорит Девин, заставляя ее вздрогнуть. Она ненавидит это прозвище.
— Не похоже, чтобы было очень весело. Тебя нужно подлатать?
— Нет, все хорошо. Просто нужна тарелка твоих блинов, и мы будем как новенькие.
— Чертовски стыдно покрывать эти прекрасные тела синяками, — бормочет она, провожая к нашей обычной кабинке в задней части.
— Дамам это нравится, Нанна.
— Кстати, о дамах. Есть кто-нибудь особенный, с кем я могла бы встретиться?
Девин откидывает голову назад и смеется.
— Ты меня знаешь, Нанна. Я сею свой овес повсюду.
— Да, только проследи, чтобы ни один из них не пророс. — Она с намеком приподнимает бровь, глядя на Девина.
— Прослежу, Нанна. Не переживай.
— А ты? — Она переводит взгляд на меня.
— Нет, извини, что разочаровал.
— Все еще водишься со шлюхами, да?
Девин фыркает от ее слов.